Прощай, невинность! - Бренда Джойс

Софи принялась рассматривать себя в зеркале, висящем над небольшим бюро. Владелец гостиницы был настолько любезен, что принес Софи ночную рубашку и пеньюар своей дочери, которые, правда, были немного великоваты Софи. Она медленно сбросила пеньюар.

Рубашка, сшитая из тонкого белого хлопка, была без рукавов и держалась на розовых лентах. Слишком длинная, она ниспадала до самых туфелек Софи, закрывая искривленную лодыжку. Все же если присмотреться, сквозь тонкую ткань можно было заметить изъян… Но Софи решила, что вовсе не выглядит уродиной, она похожа на распутницу. Девушка закрыла глаза. Осмелится ли она?

Дрожа от волнения, Софи подняла руки и, выдернув шпильки, распустила волосы. Она долго расчесывала пальцами густые длинные пряди, пока они не превратились в настоящую гриву. Потом чуть пощипала щеки. Она решилась. Она сама пойдет к нему, потому что теперь уже очевидно — Эдвард совсем не тот грязный распутник, каким его представляли все, и он не собирается являться к ней в комнату. Софи решила сама пойти к нему, она любила его и хотела, чтобы ей хоть раз ответили на любовь.

Софи быстро пересекла комнату, боясь, что к ней вернется здравый смысл, боясь, что страх остановит ее… И постучала в дверь. Сердце ее бешено колотилось в груди, а время, казалось, остановилось.

Дверь резко распахнулась, и Софи увидела Эдварда — в одних брюках, без рубашки, босиком. Глаза его были расширены, губы крепко сжаты — он не улыбался, даже глазами. Софи смотрела на его лицо, боясь, что ее взгляд случайно скользнет ниже…

Голос Эдварда прозвучал как рычание. Гневное рычание.

— Какого черта тебе нужно, Софи?

— Эдвард… — прошептала она, чувствуя, что задыхается, и молясь, чтобы Эдвард не отверг ее, чтобы он любил ее — пусть только сегодня, только одну ночь. — Я боюсь оставаться одна.

Он промолчал, но глаза его потемнели, а на виске запульсировала жилка.

Софи облизнула губы.

— Ты… ты не зайдешь… ко мне? Прошу тебя…

Он пристально смотрел на нее. Смотрел в ее глаза, потом на ее губы, потом на облако длинных, пышных волос. Софи почувствовала, что заливается краской.

— Ч-черт… — пробормотал Эдвард, но теперь уже его взгляд обежал все ее тело, и Софи была в достаточной степени женщиной, чтобы понять — он видит все сквозь тонкое полотно рубашки. Ее страх усилился. Хотя она и думала, что рубашка, будучи достаточно соблазнительной, все же не слишком прозрачна, ей вдруг показалось, что Эдвард разглядел ее кривую, уродливую ногу. Но тут она встретила его взгляд и увидела в нем гнев. От нахлынувших чувств Софи покачнулась. Эдвард подхватил ее. Он взял ее за локоть так крепко, что почти причинил ей боль.

— Не делай этого, — прошептал он. Его слова звучали как мольба.

Впервые в жизни Софи поняла, какой силой может обладать женщина. Эдвард хотел ее, Софи поняла его жажду, почувствовала ее. Желание бурлило в нем, билось, как нечто живое и дикое, как змея, свернувшаяся в тугую пружину и готовая к броску.

Софи, по-прежнему скованная, клонилась к нему, дрожа от остатков уже уходящего страха, — пока не коснулась его твердой как камень обнаженной груди. Эдвард вздрогнул и судорожно вздохнул. Кожа его была такой горячей, что почти обожгла Софи.

— Эдвард… — Подняв голову, она посмотрела на него. — Прошу, не отвергай меня…

Он стоял неподвижно, однако тело его содрогалось. Глядя ей в глаза, он произнес сдавленным голосом:

— Софи, не делай этого… Я не могу, не вправе… Я не смогу жить после этого.

Эдвард отпустил ее, и Софи почувствовала, как он подался назад. Она подняла руку, коснулась его. Он застыл, и оба они молча смотрели на маленькую бледную руку Софи, лежащую на бронзовой от загара коже Эдварда. Софи впервые дотронулась до его обнаженного тела. Кожа была гладкой, как шелк, но очень горячей. И упругой. А под ней чувствовались твердые мышцы. Софи не знала, что мужчина может быть таким твердым.

Взгляд ее нечаянно сбился с пути и забрел, куда не следовало бы. Брюки Эдварда взбугрились, тонкая льняная ткань натянулась, обрисовывая каждую линию налившегося мужского естества так отчетливо, словно Эдвард был обнажен. Софи похолодела. Она вдруг заметила, что верхние пуговицы его брюк расстегнуты. О, она ведет себя хуже чем бесстыдно, ей надо убрать руку с его груди, отвести взгляд… но она этого не сделала. Не смогла.

— О Боже! — задыхаясь, воскликнул Эдвард. — Ох, черт побери!

И его руки сомкнулись вокруг Софи.

Дьявол внутри него ликовал, святой бежал прочь.

Эдвард вдруг понял, что он крепко обнимает Софи, что он несет ее к кровати. Он перестал думать, он просто не хотел думать. Если он начнет думать, святой вернется, и все погибнет.

К тому же думать в этот момент было просто невозможно. Эдвард опустил Софи на постель, и ее золотистые волосы рассыпались по подушке, как нити дорогого шелка. Эдвард склонился над Софи, переполненный нежностью, восторгаясь ее красотой — и в то же время болезненно ощущая напряжение в чреслах и в груди.

Он слегка приподнял девушку, и их взгляды встретились.

— Софи…

Ее губы полураскрылись, глаза сияли…

— Эдвард…

И тут Софи улыбнулась. Сердце Эдварда подпрыгнуло. И что-то сильное, яркое, невыразимое наполнило его… как порыв новой жизненной силы… некое чувство, названия которому он не мог найти. Сейчас не мог.

Мгновением позже они слились в объятии. Эдвард впился в ее губы, настойчиво, с силой проникая языком в теплую глубину. Он раздвинул ее ноги и прильнул к ней, и его огромный фаллос вжимался в нежную плоть. Он все крепче целовал Софи, ему хотелось проникнуть глубже, еще глубже… И он беспомощно двигал массивными бедрами…

А Софи пылко откликалась на его страсть. Сначала движения ее языка были робкими и неуверенными, но вскоре она уже дерзко и умело отвечала на ласку. Эдварду безумно хотелось привстать над ней и показать, как она могла бы ласкать его языком…

Но это была Софи, прекрасная, нежная Софи, и он не мог этого сделать. Зарывшись лицом в ее волосы, Эдвард замер, задыхаясь, и святой, живущий в его душе, снова пытался вмешаться, требуя, чтобы он отказался от этой женщины. Но чресла Эдварда уже наполнила дьявольская сила, неодолимая и горячая. Он не мог выносить ее напора, и хуже всего было то, что мягкие бедра Софи волнообразно изгибались под ним в соблазнительном ритме желания, древнего как мир.

С похожим на рыдание вздохом Эдвард скользнул рукой под рубашку Софи и сжал нежные ягодицы, еще крепче приникая членом к ее лону. И тут же, не выдержав, дернул вверх подол рубашки, чтобы ощутить наконец наготу Софи. Его льняные брюки все еще оставались преградой между ними, но ткань была настолько мягкой, что Эдвард почти не ощущал ее. Софи всхлипнула возле его уха, стиснув руками его плечи. Она стонала, ее пальцы с острыми ноготками вжимались в спину Эдварда, не оставляя царапин, как лапки котенка. Она все настойчивее льнула к нему своей горячей, влажной плотью, и наконец в ее всхлипываниях послышалось настоящее страдание.