Танковые сражения войск СС - Вилли Фей

Но нам не было покоя. Во время нашей «спасательной операции» радист разглядел в свете ракет позицию противотанковой артиллерии. Она располагалась чуть справа от нас и была оборудована, очевидно, уже после наступления темноты. Мы быстро составили план, нацепили на пояс по несколько гранат, прихватили взрывчатку, которая на самом деле предназначалась для нашего собственного танка в случае, если что-то пойдет не так, и под покровом темноты отправились к артиллерийской позиции. Несколько ручных гранат, несколько очередей из автомата — и в поле осталось стоять одинокое орудие. При ближайшем рассмотрении это оказалась грозная 85-мм пушка. Мы быстро прикрепили к ее затвору подрывной заряд.

Радист тем временем быстро осмотрел окопы. Он побежал к танку с коробкой, в которой были бутерброды, консервы, шоколад и сигареты, и с картами в планшете. Мы подожгли запал пятикилограммового заряда и бросились следом за радистом. Такие запалы были коротки — 10–15 сантиметров, что соответствовало десяти-пятнадцати секундам. Нужно было пошевеливаться. Со страшным грохотом пушка разлетелась на куски. Мы добрались до «тигра» целыми и невредимыми, радуясь, что удалось разжиться роскошным трофейным пайком.

Фронт снова проснулся, и началась суматоха. Измотанные напряжением предыдущих нескольких минут, мы поближе изучили добычу. Результат обрадовал нас еще больше. Помимо желанной провизии там оказалась еще и важная карта нашего участка фронта.

На связь с нами по радио вышли взводный Эггер и КП роты, требуя от нас сообщить, что происходит. Но все уже кончилось — мы всего лишь спасли тяжело раненного товарища, возможно, сохранив ему жизнь, и уничтожили одного из самых грозных врагов «тигра» — 85-мм противотанковую пушку. Мы думали, что для этого не нужно ни предварительного разрешения, ни доклада об успешном выполнении.

Самый удачный день

Потом наступил рассвет 7 августа 1944 года. Он возвестил о начале дня, который принес нашему «тигру» и его экипажу величайший успех и признание.

Мы все еще стояли, ожидая подхода пехоты, которая должна была сопровождать «тигры» в утреннем наступлении, которое должно было начаться после артподготовки. К нашему танку стягивались взводы и группы 600-го саперного батальона из армейской дивизии. Они рассредоточились, укрываясь в окопах и кустах. Мы ждали и ждали, но артиллерийского огня, с которого должна была начаться атака, все не было. Проходил час за часом, и вот, наконец, атака началась… но не с нашей стороны. Саперы на левом фланге дали сигнал о приближении танков. Вскоре мы уже наблюдали за обстановкой из «тифа». «Шерманы» выкатывались из леса вниз по склону холма. Мы насчитали десять… двенадцать… пятнадцать вражеских танков. Между ними двигались разведывательные машины, бронетранспортеры и грузовики с пехотой. Весь склон вдруг ожил. Расстояние до него было около 1200 метров. До этого момента не было произведено ни одного выстрела. Развернувшаяся картина была похожа на отработку танковой атаки в военном училище — здесь было все, что нужно. Пехотинцы смотрели на нас. Что мы будем делать? Они, как и их ротный, начали нервничать. Обер-лейтенант залез на броню танка, прося, чтобы мы открыли огонь. Но мы оставили это решение нашему командиру. Радист получил сообщение для передачи по радио: «Атакуют 15 танков с пехотой, с левого фланга. Огонь с дистанции 600 метров!» Тут же по радио раздался голос командира Вайса: «Шлюпка вызывает Дымоход-3.

Немедленно вступить в бой!» («Дымоход-3» был радиопозывной нашего «тигра»). Только этого мы и ждали. Командир приказал радисту не подтверждать получение и выключить приемник. С этого момента мы работали только на передачу.

Вражеские танки выстроились и двинулись на нас широким клином. Дистанция по-прежнему была около 800 метров. Заряжающий уже давно приготовил противотанковые снаряды. Механику-водителю было сказано по команде немедленно отработать назад левой гусеницей, удерживая правую. Так мы за несколько секунд могли развернуть лоб нашего «тигра» в наиболее удобное для обороны положение. Наши «друзья» с другим номером полевой почты явно что-то задумали, и обращенный к ним борт нашего танка был слишком уязвимой целью.

Потом настал нужный момент — 600 метров. Мы развернули танк для открытия огня. Наводчик уже некоторое время вел первую цель. Это был головной танк, шедший точно по центру атакующей группы — возможно, командирский. Уже были определены вторая и третья цели — сначала его сосед слева, потом — справа. После этого должна была наступить очередь крайних «шерманов» на левом и правом фланге. Они могли представлять для нас опасность, если бы им удалось обойти нас с флангов: с дистанции в 400 метров и «тигр» не был неуязвимым.

Наконец — приказ, принесший нам облегчение:

«Противотанковым — 600 — Огонь!» Первый снаряд ушел в сторону от цели, и, поняв это, мы на секунду оцепенели. «Прицел 400 — Огонь!» На этот раз попали. Второй снаряд, и снова попадание. Потом — следующая цель: «Танк слева — Огонь!» Этот тоже получил два снаряда. Вскоре на склоне пылали уже четыре «шермана». Преодолев замешательство, противник остановился и открыл огонь. Мы получали попадание за попаданием — в башню, в лобовую броню, в гусеницы. По боевому отделению со свистом летали гайки, болты и заклепки. Пехотный обер-лейтенант, до тех пор остававшийся с нами в танке, стремглав выскочил из машины и отступил вместе со своими солдатами. Атаковать в этот день им явно не придется. Радист постоянно докладывал о ходе боя, в промежутках между сообщениями ведя огонь из пулемета. Командир снова приказал по радио: «Отходить к своим позициям!» Мы насчитали перед собой шесть горящих танков. Должно быть, на той стороне царила полная неразбериха! Вражеская пехота покинула машины и йосилась по полю в поисках укрытия. Машины сталкивались, пытаясь развернуться. Потом были подбиты седьмой и восьмой танки. Пока они стояли, сцепившись, мы быстро навели 88-мм пушку и добили их. Они так и выгорели, стоя вплотную друг к другу.

Бой длился несколько минут… или часов? Мы не знали. Наш заряжающий, сильный как бык детина из поволжских немцев, рухнул на колени. Стоя ближе всех к затвору, он наглотался пороховых газов и потерял сознание. А наш танк получал все новые и новые попадания. Потеря заряжающего мешала нам вести бой. Наводчик устроился за башенным пулеметом, а радист к этому времени уже в четвертый раз менял ствол пулемета. Теперь все «шерманы» пристрелялись по нам, и нужно было попытаться сбить им прицел, иначе они могли нащупать слабое место. «Назад — марш! Стоп!» Мы получили новое попадание, и «тигр» дернулся назад. Это был другой калибр… Противотанковая пушка! Через люки в боевое отделение затягивало дым. Снаряд прилетел слева. Нужно было действовать. Очередной снаряд ударил между смотровыми щелями механика-водителя и радиста и снес курсовой пулемет. Механик-водитель занял место потерявшего сознание заряжающего, но теперь некому стало вести танк! Левая гусеница была сорвана, и наш «тигр» потерял ход. Мы обнаружили пушку по вспышке выстрела у кустарника на левом фланге. Башня была развернута на левый борт, и Альберт получил быстрые и четкие указания. Мы зарядили фугасный снаряд. Потом — команда: «Огонь!» На этого противника мы потратили три снаряда. Потом раздался взрыв, и летящие обломки металла показали, что с этой удачно расположенной пушкой покончено.