Император Крисп - Гарри Тертлдав

– Д-да, ваше величество. – Патриарх побледнел не хуже бесчисленных жемчужин на его регалиях. Частью видесских бюрократических игр, как для светских, так и для церковных бюрократов, было сохранение неприятных секретов в тайне. И если секрет выплывал наружу, это означало проигранный ход.

Автократор уже начал надеяться, что мимы, развлекаясь за его счет, позабудут о похищении Фостия. Надежда продержалась до выхода следующей труппы, которая нещадно его высмеяла за пропажу старшего сына; актер в пышных одеяниях, изображавший Криспа, преподнес все так, словно наследник престола был золотой монетой, выпавшей через дырку в кошельке, и искал за кустами и под камнями, словно мог в любой момент обнаружить там Фостия.

Публика нашла это весьма забавным. Крисп обернулся, чтобы посмотреть, как воспринимают мимов его сыновья. Он редко видел такую ярость на лице Катаколона; казалось, младший сын готов схватить лук и перестрелять всю труппу на месте.

Красивая девушка, сидящая рядом с ним, старательно сохраняла невозмутимость на лице, словно хотела рассмеяться, но не осмеливалась.

Сидящий же неподалеку от них Эврип хохотал не меньше какого-нибудь ремесленника с верхних рядов. Случайно поймав взгляд Криспа, он поперхнулся и резко смолк, словно застуканный с поличным за чем-то непристойным. Крисп хмуро кивнул, словно предупреждая Эврипа на будущее. Он знал, что средний сын рвется на трон; на его месте он желал бы этого не менее страстно. Но веселиться по поводу исчезновения брата было, по мнению Криспа, недостойно возможного наследника.

К тому времени, когда последняя труппа поклонилась и ушла с арены, самый короткий день в году почти завершился. Похищение Фостия высмеивали несколько раз, и Крисп по мере сил вытерпел все насмешки. Эврип всякий раз сидел неподвижно, словно статуя.

После окончания представления Крисп обратился к зрителям:

– Завтра солнце взойдет раньше и покинет небеса позже. И Скотосу… – он сплюнул, отвергая злого бога, – вновь не удалось украсть его свет. Да благословит Фос всех вас, и да станут дни ваши тоже долгими и полными света.

Зрители радостно откликнулись на его слова, сразу позабыв, что всего несколько минут назад хихикали над Автократором. Криспа это не удивляло. Он начал учиться искусству манипулирования видесской толпой, еще когда был конюхом на службе у Петрония – ему нужно было сбросить тогдашнего вестиария Анфима и занять место евнуха. Прошедшие с тех пор десятилетия мало подняли его мнение о мыслительных способностях толпы.

Встав со своего места, он сделал несколько шагов, вышел из акустического фокуса и лишь после этого смог спокойно произнести несколько слов, не опасаясь быть услышанным:

– Ну, все кончилось.

Крисп пережил этот день, его семья тоже пережила, а насмешки актеров вряд ли нанесут его репутации длительный ущерб.

Учитывая, как обернулись события двух недавних месяцев, он не мог надеяться на лучшее.

Когда Крисп, сопровождаемый зонтоносцами и халогаями-телохранителями, вышел из Амфитеатра, сумерки начали быстро сгущаться. Для императора, разумеется, имелся специальный выход, и при желании Крисп мог вернуться прямо во дворец, проделав весь путь под крытой колоннадой. Но возвращение через площадь Паламы предоставляло ему шанс лучше почувствовать пульс городской жизни. Церемонии и так слишком отделяли его от подданных, поэтому когда императору подворачивался такой шанс, он от него не отказывался. Крисп решил вернуться во дворец через площадь.

Костров на ней заметно прибавилось. Выходящие из Амфитеатра люди становились в очередь, чтобы прыгнуть через огонь и сжечь накопившееся за год невезение. Мало кто поворачивал голову к проходящему императору и его свите, но кто-то из горожан крикнул:

– Радости вам, ваше величество.

– И вам и вашей семье тоже, – отозвался Крисп и, поддавшись внезапному порыву, добавил:

– Могу ли я попросить тебя уступить мне место в очереди?

Горожане расступились перед Криспом, освобождая проход к костру. Несколько халогаев остались рядом с ним, другие, знакомые с видесскими обычаями, быстро обошли костер и встали с другой стороны. Крисп немного отошел и разбежался.

Красные императорские сапоги оказались для бега не самой подходящей обувью, но все же он набрал скорость, изо всех сил подпрыгнул и завопил: «Сгори, горе-неудача!», пролетая сквозь пламя костра.

Возможно, как сам он сказал утром, толку от этого не будет никакого, но уж вреда точно не принесет.

Тяжело приземлившись, он пошатнулся. Один из охранников поддержал его, ухватив за руку.

– Спасибо, – выдохнул Крисп. Неужели пробежка и прыжок так обессилили его?

Когда он только уселся на трон, эта мысль лишь развеселила бы его, но теперь она уже не казалась столь смешной. Он пожал плечами. Единственная альтернатива старению – не стареть. Способ не идеальный, но лучшего не существует.

Какой-то юноша приблизился к соседнему костру, наклонился, зажег факел и помахал им над головой. В темноту полетели искры. Огибая неторопливо прохаживающихся по площади горожан, юноша куда-то побежал, выкрикивая:

– Светлый путь! О Фос, благослови светлый путь!

Крисп не сразу понял смысл его возгласов, но через секунду застыл на полушаге, повернулся и указал на юношу:

– Это фанасиот! Арестуйте его!

Позднее, обдумывая произошедшее, он понял, что мог бы и лучше справиться с этой ситуацией. Несколько его охранников бросились следом за фанасиотом, кое-кто из толпы присоединился к ним.

Другие, перепутав объект внимания Криспа, бросились преследовать другого юношу – даже нескольких других – и перекрыли дорогу тем, кто преследовал того, кого надо.

Послышались крики, замелькали кулаки.

Юнец продолжал бежать, выкрикивая боевой клич фанасиотов. Крисп с ужасом увидел, как он подносит факел к деревянным, крытым тканью рыночным ларькам, возведенным на площади в честь праздника. Ткань вспыхнула, пламя начало распространяться.

В животе у Криспа словно появился кусок льда. Ему страстно захотелось, чтобы в этот праздничный день на город обрушилась метель, а еще лучше – буря с грозой. «Когда мне в западных провинциях дождь только мешал, – гневно подумал он, – его было предостаточно, а сейчас, когда он может мне помочь, его нет».

Погода играла с ним нечестно.

Впрочем, фанасиоты тоже. Поджигатель успел бросить свой факел и исчез в толпе, ничем теперь неотличимый от остальных горожан. Его единомышленники уже метались здесь и там, размахивая факелами и выкрикивая призывы к светлому пути.

За считанные минуты в нескольких местах вспыхнули пожары.

Народ на площади Паламы заколыхался, как штормовое море.