Что удивительного в благодати? - Янси Филип

Она сказала, что американский народ превратился в нацию эгоистов, утратил истинное понимание любви: «Отдавать все, в ущерб себе, до боли». Свидетельство эгоизма американцев — аборты, последствие которых — эскалация насилия. «Если мы допускаем, чтобы мать убивала свое дитя, как можем мы требовать от людей перестать убивать друг друга?.. Любая страна, разрешающая аборты, учит свой народ не любви, а насилию».

«Мы непоследовательны, — продолжала мать Тереза, — мы переживаем из–за насилия и из–за голодающих детей в Индии и в Африке, но забываем о детях, убитых сознательным решением своих матерей». Она предложила выход для тех беременных женщин, которые не хотят иметь детей: «Отдавайте детей мне. Мне они нужны. Я буду заботиться о них. Я с радостью приму любого ребенка, которого хотят уничтожить. И отдам его приемным родителям, которые будут любить малыша и будут им любимы». Она уже нашла усыновителей для трех тысяч калькуттских сирот.

В своем выступлении мать Тереза приводила множество личных историй о людях, которым она помогала. Ее выступление произвело сильное впечатление на всех присутствовавших. После завтрака мать Тереза беседовала с президентом Клинтоном. И позже во время интервью я мог убедиться в том, какое впечатление произвела на него эта встреча. О повторял в разговоре со мной истории матери Терезы…

Отважно и неуклонно, но в духе любви и взаимного уважения мать Тереза свела разговор об абортах к элементарным нравственным категориям: жизнь и смерть, любовь или отвержение. Скептик мог бы возразить: «Мать Тереза, вы не понимаете всей сложности положения. Только в Соединенных Штатах ежегодно делается более миллиона абортов. Неужели вы возьмете на себя заботу о стольких младенцах?»

Но ведь это — мать Тереза. Она жила согласно призванию Божьему. И если бы Господь послал ей миллион младенцев, она бы, наверное, нашла способ воспитать их всех. Она знает, что самоотверженная любовь — самое мощное оружие в арсенале христианской благодати.

Разные бывают пророки. Илия, например, прибег бы к более суровому языку, нежели мать Тереза, и грозно обличил бы несовершенство общественной морали. Однако мне кажется, из всех выступлений против абортов, которые довелось выслушать президенту Клинтону, слова матери Терезы запали ему в душу глубже всего.

Второй мой вывод, на первый взгляд, противоречит первому: избрав путь благодати, христианин отнюдь не всегда оказывается в согласии с правительством. Как писал Кеннет Каунда, бывший президент Замбии: «Более всего народу нужен не христианский царь во дворце, а христианский пророк в пределах слышимости».

С самого зарождения у христианства — основатель которого, между прочим, был казнен — складывались достаточно напряженные отношения с властью. Иисус предупреждал учеников, что мир возненавидит их, как ненавидел Его. Против Иисуса сговаривались именно власть имущие. По мере того, как Церковь распространялась по всей Римской империи, лозунг ее приверженцев «Христос — Господь наш» звучал прямым вызовом Риму, требовавшему от всех граждан присяги: «Цезарь — господин наш». Необоримая сила столкнулась с мощью империи.

Первые христиане выработали правила, определявшие их обязанности по отношению к государству. Они считали для себя запретными ряд профессий: актера, поскольку он исполняет роли языческих богов; учителя, потому что он должен преподавать языческую мифологию; гладиатора, который потехи ради отнимает у людей жизнь; воина, вынужденного убивать; полицейского и судьи. Иустин Мученик так формулировал пределы повиновения Риму: «Поклоняемся мы одному Богу, но во всем остальном мы с радостью будем служить вам, признавая вас за царей и правителей народа и молясь о том, чтобы свою царскую власть вы сочетали со здравым суждением».

Шли столетия, одни правители обнаруживали здравое суждение, другие — нет. Если возникал конфликт, отважные христиане противостояли государству, взывая к высшему авторитету. Фома Беккет ответил английскому королю: «Мы не страшимся угроз, ибо Царь, от имени Которого мы говорим, повелевает императорам и королям».

Миссионеры, принесшие Евангелие другим народам, видели необходимость бороться против определенных местных установлений, то есть вступать в конфликт с властями. Так, в Индии они противились кастовой системе, браку между детьми, сжиганию вдов. В Южной Америке миссионеры добились уничтожения человеческих жертвоприношений. В Африке они считали неприемлемыми многобрачие и рабство. Христиане понимали, что их вера — не только частное дело. Она сказывается на состоянии всего общества.

Не случайно первыми борьбу против рабства начали христиане и именно по богословским соображениям. Такие философы, как Дэвид Юм, считали черных низшей расой. Деловые люди рассуждали о дешевой рабочей силе. И только отважные христиане прозревали высшую ценность творения Божьего в рабах и возглавляли борьбу за их освобождение.

Несмотря на все свои недостатки, церкви порой удавалось — разумеется, отчасти и несовершенно — донести до мира Иисусову весть благодати. Христианство и только христианство положило конец рабству. Христиане организовали первые больницы и хосписы. Этим же духом вдохновлялись основоположники движения за права трудящихся, движения за права женщин, антиалкогольной кампании, борьбы за права человека.

Применительно к Америке Роберт Белла говорил, что «в истории Соединенных Штатов не было сколько–нибудь существенной проблемы, по поводу которой религиозные организации не высказались бы публично и откровенно». В сравнительно недавней истории все борцы за гражданские права (Мартин Лютер Кинг, Ральф Абернати, Джесси Джексон, Эндрю Янг) имели священнический сан, и их речи по сути дела были проповедями. Общины — и чернокожие, и белые — питали это движение, предоставляя помещения, связи, идеологию, добровольцев и главное — богословские обоснования.

Мартин Лютер Кинг в дальнейшем расширил масштабы своей кампании, охватив проблемы бедности и войны во Вьетнаме. Лишь недавно, когда политическая активность церкви стала носить явно консервативный характер, участие христиан в политике стало вызывать тревогу. Стивен Картер высказывает предположение, что тревога вызвана простым обстоятельством: властям не нравится позиция этих новых активистов.

Стивен Картер дает нынешним активистам хороший совет: чтобы добиться успеха, христианам «благодати» нужно с большой осторожностью выбирать объекты защиты и нападения. Исторически христиане проявляли тенденцию отклоняться от цели. Да, мы возглавили борьбу за освобождение рабов и за гражданские права, но протестанты с не меньшим пылом выступали против католиков, против иммиграции, против масонов. Сегодня общество опасается активности христиан, учитывая ошибки, совершенные ими в прошлом.

А сегодня? Мудро ли мы выбираем поле битвы? Конечно, проблемы отношений полов и аборты, вопросы жизни и смерти в высшей степени заслуживают нашего внимания. Однако в христианских политических брошюрах обсуждается также право на ношение оружия, существование министерства образования, торговые договора, статус Панамского канала и сроки работы Конгресса. Несколько лет назад президент Национальной евангельской ассоциации в десять основных направлений политической борьбы включил «отмену налога на капитал». Слишком часто требования консервативных религиозных групп дословно совпадают с требованиями консервативных политиков и отнюдь не опираются на авторитет Бога. Как и все прочие, христиане имеют право на собственное мнение по любым вопросам. Но если мы преподносим свою позицию как особую «христианскую платформу», мы как раз и теряем почву под ногами.

В шестидесятые годы, когда зарождалось движение за равные гражданские права, евангельские христиане по большей части сидели на обочине. Многие южные церкви, вроде моей собственной, яростно противились переменам. Потом за дело взялись такие проповедники, как Билли Грэм и Орал Роберте. Некоторые евангельские деноминации только сейчас начинают диалог с «черными» церквями. Только сейчас появляются движения, который ставят расовое примирение главной своей целью.