Расшифровка - Май Цзя

дамском рукаве, не безделица, про которую можно забыть. Жун Цзиньчжэнь, несомненно, и сам хотел бы о нем помнить, помнить крепко, запечатлеть в сердце, в сердцевине сердца. Потому что блокнот – это самое дорогое, что у него было, как он сам говорил: сосуд его души.

Как же он упустил из виду свою главную драгоценность, свое сокровище?

Вот уж действительно загадка века… [Продолжение следует]

Жун Цзиньчжэня мучили угрызения совести. Вместе с тем он отчаянно пытался попасть в таинственный воображаемый лабиринт – отыскать ответ на вопрос, почему он оставил блокнот. Поначалу бездонный мрак кружил ему голову, но постепенно глаза привыкли к темноте, и во мгле он разглядел свет. Он приблизился к какому-то важному пониманию, он размышлял…

…может быть, как раз потому, что он так дорог мне, я запрятал его слишком глубоко, в сердцевине сердца, там, где мне самому его не видать… Может быть, подспудно я давно перестал считать его чем-то отдельным, самостоятельным… все равно что мои очки… Есть вещи настолько нужные, что без них никак не обойтись! Они впаяны в мою жизнь, они в моей крови, они мои органы… Я их не чувствую, как другие люди зачастую не чувствуют, что у них есть сердце и кровь… Только когда тело заболит, вспоминаешь, что у тебя есть тело, только пока ты без очков, помнишь про очки, только когда потеряешь блокнот…

При мысли о том, что блокнот утерян, Жун Цзиньчжэнь подскочил, как будто его ударили током, и ринулся из палаты, на ходу натягивая одежду, точно удирая с места преступления. Жена, Сяо Ди, женщина моложе и крупнее его, никогда еще не видела мужа в таком состоянии и была поражена. Но она не растерялась, побежала за ним.

Глаза Жун Цзиньчжэня не успели приноровиться к полумраку коридора, к тому же бежал он быстро, торопливо и в результате растянулся на лестнице; очки упали – хорошо хоть, не разбились, но пока он их поднимал, жена наконец смогла его нагнать. Жена примчалась к нему с работы – ей сообщили, что Жун Цзиньчжэнь устал с дороги, приболел и попал в больницу, и за ним требуется присмотр. Она не знала, что случилось на самом деле. Сяо Ди стала упрашивать мужа вернуться в палату, но наткнулась на резкий отказ.

Во дворе больницы Жун Цзиньчжэнь с удивлением обнаружил свой джип. Подойдя ближе, он увидел, что водитель спит на руле. На этом автомобиле привезли жену, а теперь он и ему мог пригодиться. Перед тем, как сесть в машину, он «правдиво солгал» Сяо Ди, что оставил на вокзале портфель: «Заберу его и тут же обратно».

Однако поехал он не на вокзал, а прямиком в Б.

Жун Цзиньчжэнь понимал, что вор может находиться лишь в двух местах: либо в поезде, либо в Б. Если он до сих пор в поезде, ему не уйти – все выходы перекрыты. Поэтому Жун Цзиньчжэнь спешил в Б., в А. он был не нужен, а вот в Б… Городу Б., возможно, требовалась помощь каждого его жителя!

Через три часа автомобиль подъехал к гарнизону Б. Там Жун Цзиньчжэнь разузнал, к кому нужно обратиться – к следственной группе по особым делам. Следственная группа разместилась в гарнизонной гостинице, старшим группы был назначен замглавы ***** из управления (на тот момент он еще не прибыл), а его заместителями – пятеро руководителей воинских подразделений г. А. и г. Б., в том числе человек, который стал впоследствии известен как «начальник Трость» Чжэн (тогда он был седьмым заместителем директора отдела). В то время он как раз находился в гостинице. Он-то и сообщил Жун Цзиньчжэню худую новость: в поезде вора не нашли.

Значит, вор сошел с поезда в Б.!

В город Б. были брошены все силы. После обеда туда по приказу директора приехал Василий – ему поручили вернуть Жун Цзиньчжэня в больницу. Однако директор, видимо, понимал, что Жун Цзиньчжэнь ни за что на это не согласится, и потому, отдавая приказ, снабдил Василия дополнительными инструкциями: если он наотрез откажется уезжать, ты, Василий, не отходи от него ни на шаг, смотри, чтобы с ним ничего не случилось.

В итоге, конечно, Василий следовал не приказу, а дополнительным инструкциям.

Никто и подумать не мог, что эта крошечная уступка навлечет на 701-й большую беду.

6

Следующие несколько дней Жун Цзиньчжэнь, точно призрак, блуждал по городу, бродил по закоулкам, заглядывал в каждый уголок; ночами – долгими, сводящими с ума ночами – он убивал время, думая о чем-то далеком. Большие надежды обернулись, естественно, большим разочарованием, а ночь стала временем его пыток. Он терзался, мучился, не мог спать, и невыносимая ясность сознания давила на него, жгла огнем. Он прощупывал мысленно каждый проведенный в Б. день, каждую ночь, устраивал над собой суд, пытаясь понять, в чем он ошибся. Впрочем, все теперь шло не так, и вместе с тем все было правильно… Он словно очутился во сне, попал в иллюзорный мир. Его не покидала растерянность, слезы горечи и гнева обжигали глаза; в эти тяжелые часы Жун Цзиньчжэнь напоминал увядающий цветок, все быстрее и быстрее теряющий лепестки, заблудшего ягненка, блеющего все тише и жалобнее.

С момента кражи прошло шесть дней, наступил вечер. Этот важный, печальный вечер начался с ливня, который вымочил Жун Цзиньчжэня с Василием до нитки; Жун Цзиньчжэнь к тому же раскашлялся, так что им пришлось пораньше вернуться в гостиницу. Они улеглись по кроватям; усталость их не заботила – куда тягостнее было слушать нескончаемый стук капель за окном.

Непрестанный шум дождя натолкнул Жун Цзиньчжэня на страшную мысль…

[Далее со слов директора Чжэна]

Жун Цзиньчжэнь, как лицо заинтересованное, высказывал немало оригинальных идей, чтобы помочь поискам. Например, он предположил, что целью кражи были деньги, и, если так, вполне вероятно, что вор забрал деньги и избавился от остального, выбросил драгоценный блокнот, как макулатуру. Мысль была здравой, следственная группа сразу взяла ее на вооружение, так что мусорные баки и свалки Б. день за днем удостаивались самого пристального внимания. Разумеется, Жун Цзиньчжэнь был одним из тех, кто в них рылся, он был настоящим предводителем, самым неутомимым, самым усердным – другие поворошат разок и идут дальше, а он не успокоится, пока лично не перевернет все на том же месте вверх дном.

Но на шестой вечер хлынул ливень, зарядил без остановки. Вода хлестала с неба на землю, текла с земли под землю и в два счета