Загадочная пленница Карибов - Серно Вольф

— Уй, уи, зенки выжигает!

— Чума меня порази, светит, как десять портовых фонарей, а, Филлис?

— Да-да, как десять портовых фонарей.

— Это знак Господень! — Амброзиус задрал голову к верхушке мачты, на которой, все разгораясь, пульсировал слепящий пучок света. — Это знак Господень! — повторил он и принялся за молитву. — Господь всемогущий, благодарим Тебя за этот знак, который Ты посылаешь нам в час мрака и отчаяния, и со смирением принимаем его. Словно звезда Вифлеемская, которая вела волхвов к Иисусу Христу, Спасителю нашему, этот свет поведет нас на запад, в Новый Свет. Амен!

— Амен! — эхом отозвались все, а Амброзиус перекрестился.

А потом его могучее тело содрогнулось, как под ударом плети, потому что небо расколола невиданной силы молния, заливая всю бескрайнюю гладь океана ярким ослепительным светом.

— Великий Боже! — яростно закрестилась Феба. — Это может быть и дурной знак, чертовски дурной знак, а, Филлис?

— Да-да, чертовски дурной знак.

А молния сверкала снова и снова.

Все в страхе ждали мощного раската грома, но его не последовало.

— Дурной ли, хороший ли знак, — заметил рассудительный Магистр, — но дождь точно будет. — Он подставил ладонь первым крупным каплям. — Вода, дамы и господа, — чистая, холодная, пресная вода. Надо набрать ее как можно больше!

— То, что дождь, — это хороший знак, а, Филлис? А вот то, что после молнии не гремит, — это странно, не?

— Да-да, странно.

Гроза изливала свои дары не менее часа. При этом беспрерывно сверкало так, что глазам было больно, но грома не слышалось. Испытанным способом они набрали достаточно воды и напились досыта. Бентри тоже получил свою порцию. А потом все заснули, насквозь промокшие, но счастливые — запасов воды было теперь на много дней.

На следующее утро, когда Витус подошел проверить Бентри, тот был мертв. Господь ниспослал ему смерть.

Все еще февраль A.D. 1578

Матрос Бентри прошлой ночью закончил путь земных страданий. Его бренные останки мы предали океану. Вещи, которые он до того украл у товарищей, были у него изъяты, среди них и кожаный жилет покойного Брайда, и золотой крест О’Могрейна. Мы прочитали по Бентри молитву. Хоть он и был отъявленным негодяем, бессовестным и коварным, пусть Господь примет его душу! Состояние здоровья оставшихся членов команды, включая и меня, сносное. Мы ослабели и отощали до костей, у многих на теле мокнущие кровавые язвы от задубелой одежды. Эти места жжет как огнем особенно когда на них попадает морская соль. До сих пор у нас не было возможности промывать их пресной водой, потому что ее почти не было.

Снова и снова прихожу я в изумление от сознания, сколь много может вынести человеческое тело, если есть для него только хорошая питьевая вода. Вода поддерживает жизнь, вода, кажется, даже важнее для равновесия жизненных соков, чем пища. Слава Богу, прошлой ночью была сильная гроза, и мы смогли пополнить наши водные запасы. А перед тем мы наблюдали странное завораживающее явление: на верхушке мачты довольно долгое время блуждал свет, и был он так ярок, что Хьюитт даже смог рассмотреть стрелку компаса.

После смерти Бентри все мы испытали чувство облегчения.

Все последующие ночи приносили грозы, и каждый раз перед началом грозы над мачтой появлялся все тот же странный свет. Однажды утром на дне лодки они обнаружили множество маленьких рыбешек, дюймов десять величиной каждая. Они были похожи на селедок, спинки их отливали сталью, а брюшки — серебром. И грудные плавники у них были такими широкими, словно крылья.

— Это летучки, летающие рыбки, — объяснил Хьюитт. — Они очень вкусные.

— Смотрите-ка, сколько их в море, даже я вижу! Должно быть, и эти залетели оттуда.

И впрямь слева по борту с дюжину или более того серебристых рыбок выскакивали из воды, проносились по воздуху с сотню футов и снова с плеском ныряли. Это повторялось снова и снова. Все, как завороженные, наблюдали за этой игрой, пока Магистр не сказал:

— Есть же птицы, которые умеют плавать, почему бы не быть рыбам, которые могут летать? Главное, что они вкусные, — он с надеждой посмотрел на Фебу. — И ведь мы это проверим, а, дражайшая?

— Посмотрим, что удастся сделать. Жаровня не потухла — скажите спасибо Филлис, да, ей. Могу приготовить только рыбный суп, другого не получится. У нас нет ни сковороды, ни решетки, лишь бадья под котелок. И щепа, щепа должна быть сухой, сухой, понимаешь? Правильно, Филлис?

— Да-да, правильно, — Филлис отправилась разжигать огонь.

В ближайшее время с голодом было покончено, потому что летучие рыбы, казалось, облюбовали «Альбатрос» как единственную цель своих полетов. Каждый день с хорошую дюжину этих летучих корабликов приземлялось в шлюпке, а Феба варила и варила рыбный суп, хотя в полном смысле супом это было назвать трудно, потому как состоял он только из рыбы и воды.

Но все в конце концов приедается, так что супчик через какое-то время перестал казаться верхом наслаждения. И однажды утром Феба повернулась к своему любимцу с такими словами:

— Эх, Джек, старый изверг, знаешь что? Жаль, что ты петух, а не курица! Курочка пришлась бы мне сейчас больше по душе, и не какая-нибудь квелая, нет, хорошая жирненькая пеструшка, у которой еще и яйца торчат в жо… — Феба испуганно оглянулась, но никого, кроме Филлис, поблизости не было, — …торчат в жопе, — закончила она. — Филлис, ты когда-нибудь видела такое? Иногда, когда снимаешь курицу с гнезда, у нее в жопке торчит еще не снесенное яйцо, понимаешь? Эх, сейчас бы яичка…

Джек, который, к несчастью, был петухом, пристально посмотрел на Фебу снизу вверх и поднял торчком гребень.

— Не бойся, старый забияка! — Феба бросила ему в клетку пару рыбешек, по которым он робко постучал клювом. — Мы с Филлис привязались к тебе всем сердцем. Правда, Филлис?

— Да-да, всем сердцем.

— И можно узнать, дети мои, к кому это вы привязались всем сердцем? — Амброзиус протиснул свое могучее тело на буг и вырос перед девушками.

— К Джеку, святой отец, к Джеку, — ответила Феба. — Пусть он всего лишь птица, святой отец, но мне он дорог не меньше человека, если ты понимаешь. Само собой, не всякого, но куда дороже такого, как тот мерзавец Бентри. Не перестану это говорить, будь он хоть десять раз мертв! — Она помолчала, качая головой каким-то своим мыслям, а потом добавила: — Кому-то же надо это сказать, а вы и себе-то в том не признаетесь, так ведь, Филлис?

— Да-да, не признаетесь, — подтвердила та.

— Ну ладно, пойду на корму, я обещала Хьюитту кружку супчика!

Амброзиус попытался вежливо пропустить ее, что далось ему с большим трудом, принимая во внимание его рост.

— Да я тоже ничего не имею против Джека, — крикнул он вслед защитнице. — Оказавшись теперь лицом к лицу с Филлис, монах слегка смутился. — Хотя, должен сказать, его место, как бы это… в конечном итоге все равно в горшке. — Филлис смотрела на него огромными синими глазами. — Ну это… — Амброзиус невольно подумал, что ее глаза точь-в-точь как васильки в поле. Это смутило его еще больше. — Ты должна знать, что Господь создал скотину в пищу человеку. Так что Христос не запрещает вкушать и домашнюю птицу для насыщения.

Он никак не мог припомнить какое-нибудь место в Библии, которое подтверждало бы его утверждение. Но сейчас ему это было неважно. Филлис по-прежнему не отводила от него своего василькового взора.

— Ну, э-э… если честно признаться, я тоже всем сердцем люблю животных. Всех животных. Помнишь дельфинов, которые однажды плавали вокруг «Альбатроса»? Я нахожу их очаровательными, правда очаровательными… э-э… Они ведь очаровательны, правда?

— Да-да, очаровательны.

— Вот и ты того же мнения. Э-э… можно задать тебе один вопрос?

Филлис смотрела на него. Амброзиус принял это за знак согласия.

— А почему ты постоянно отвечаешь двойным подтверждением с повтором последнего прилагательного в предыдущем высказывании?