Одноклассница.ru - Татьяна Тронина

– Что, правда глаза колет? – сурово, торжественно произнесла мать.

Вероника молчала – мурашки бежали у нее по спине, внутри все заледенело.

– Чего молчишь? Нечего ответить? Ведь знаешь, знаешь в глубине души, что мать права… Что, кроме матери, всей правды тебе никто не скажет… Раньше, рядом с Тарасом, ты выглядела нормальной женщиной. А теперь? Вот что это за сумка у тебя, скажи?

– Нормальная летняя сумка… – одними губами прошептала Вероника.

– Раньше нищие с такими подаяние просили! Это ж холщовка. Дерюга с вышивкой! Тебе сорок лет, а ты с дерюжной сумкой шляешься. Не стыдно?

– А какой должна быть сумка?

– Кожаной, разумеется!

Вероника потерла лицо.

– Мам… вот ты говоришь, что я не жалею животных… А ходить с кожаной сумкой – это как? Провоцировать производителей, чтобы они убивали все больше и больше животных? Ведь из кого кожаные сумки делают, сама подумай! Дубленки, шубы… Из кого?

– Это другое.

– Ты мясо ешь? Сколько за свою жизнь коров, свиней и прочей животинки съела, а? Куриц?

– Ты сумасшедшая. Сектантка. И я догадываюсь, от кого это идет… – с ненавистью и ужасом прошептала мать.

– А что я такого сказала? Что? Ты так на меня смотришь, будто я говорю о чем-то чудовищном. Нет! Я просто говорю о том, что люди вполне могут обойтись без кожаных сумок. И все! Причем, заметь, я никого не призываю делать то же самое, не агитирую никого на улицах… Любить собак больше собственной дочери – нормально. Ходить с холщовой сумкой – ненормально. Где логика, мама?..

– Я пойду к психиатру. Тебя надо изолировать. Клима твоего – посадить.

– За что? – устало спросила Вероника.

– Он опасен для общества.

– Клим? О господи…

– Да! А Тарас – святой. Двадцать лет терпел возле себя такую дуру…

– Уж какую родила, – угрюмо произнесла Вероника. – Может, это твоя вина? Пила же ты какие-то лекарства, когда хотела от меня избавиться? Вот и родила дурочку!

– Ты сама попробуй роди! – шепотом закричала мать. – Посмотрим, что за ублюдок от этого Клима выродится… Мутантское отродье от него выродится! Только в зоопарке показывать!

– Мама, еще слово – и мы с тобой враги.

Светлана Викторовна моментально замолчала. Потом сказала:

– Ладно, прости. Я погорячилась. Но ты должна понимать – я за тебя переживаю… – Она помолчала. – Мне пора.

– Куда ты сейчас?

– К Тарасу.

Светлана Викторовна решительно зашагала по алле. Вероника заторопилась за ней.

– Мам, пожалуйста, не рассказывай ему про меня ничего…

– Это уж как получится. Если спросит – скажу. И вообще, Ник, я не умею врать! – раздраженно произнесла Светлана Викторовна.

– Мам, не надо ничего врать. Просто ничего не рассказывай! Любое упоминание о Климе заводит Тараса… Не накручивай его, не заводи! Пусть успокоится…

– Ха! Успокоится! Как же… Тарас и без разговоров места себе не находит. Ты его видела? Ужас… Весь почернел. Похудел. Одни глаза остались! Довела мужа!

– Он сам себя накручивает.

– Все из-за тебя! Сумку кожаную купить не можешь – животных жалко, а мужа собственного – не жаль!

– Мам, я в первую очередь жалею людей. Но приносить себя в жертву Тарасу не собираюсь.

– Демагогия!

– Я совершила ошибку двадцать лет назад. Мне не надо было выходить за Тараса замуж.

– Ты сейчас совершаешь ошибку! Уходя от Тараса, ты совершаешь страшную ошибку! – закричала мать, топнула ногой, дернулась и налетела на прохожего – мрачного небритого мужика.

– Куда прешь?.. – огрызнулся тот и оттолкнул ее.

– Это ты куда прешь? – Светлана Викторовна моментально развернулась, приняла боевую стойку. – Руки-то не распускай…

– Чокнутая!

– Сам такой! Залил зенки… – Она толкнула его в грудь.

– Чего?! Да я тебя сейчас…

– На женщину руку поднять хочешь? Быдло проклятое! Понаехали тут…

– Да я… – Мужчина принялся засучивать рукава. Вероника встала между ними.

– Пожалуйста, не надо, – твердо произнесла она, глядя в глаза прохожему.

– Милиция! – пронзительно заверещала Светлана Викторовна. – Милиция!!!

– Черт… Вот ведьма! – Мужчина неожиданно сломался, попятился назад. Потом шустро побежал в сторону переулка.

– Мама…

– Нет, ты это видела? Эх, надо было действительно милицию вызвать! – возбужденно произнесла Светлана Викторовна.

– Зачем ты с ним связалась?

– А что, я терпеть должна?

– Но зачем драться?

– Кто дрался? Я? Он же начал! Вот ты, Ника, людей защищаешь… А посмотри, сколько всякой дряни вокруг! Нормальных людей не осталось… Сволочи. Все – сволочи!

– Ты на метро? Послушай, давай я сейчас такси для тебя поймаю…

– Обалдела совсем! То кафе, то такси…

– Мам, сейчас час пик в метро. – Вероника представила свою мать в толпе. Светлане Викторовне наступают на ноги, она с проклятиями тоже расталкивает всех… Ничего хорошего.

– А на твоем такси я три часа ехать буду – вон, пробки кругом! Ладно, все, пока-пока… Позвоню.

Вероника пошла пешком.

Она думала сейчас о Климе. Она хотела поскорей увидеть его, прижаться к нему… Когда Вероника была с ним рядом, то мир неуловимо менялся.

Когда Вероника была с ним, то не происходило ничего плохого. Даже если возникали какие-то неприятные ситуации, то они были какие-то несмертельные, легко преодолимые, и вообще, на них разум не концентрировался.

Например, мир Тараса – это мир тех, кто стремился выжить любой ценой. Надо было изо всех сил ловчить, изворачиваться, бороться, устраивать врагам ловушки. Все кругом – враги и соперники. Жизнь – это конкуренция.

Мир Светланы Викторовны – мир негодяев и хамов, которым надо изо всех сил противостоять. Все вокруг – сволочи и дураки. Жизнь – это вечная коммунальная война…

И Тарас, и мать почему-то притягивали к себе плохое. Каким они видели окружающее, таким оно и становилось неизбежно…

Вероника хотела жить в мире Клима Иноземцева. Там светило солнце. Там была надежда…

При всем при том Клим не выглядел сусальным ангелом. Он не выглядел блаженным, благостным юродивым, сознательно закрывающим глаза и уши – „Ах, я не вижу зла, не слышу зла! Ребята, давайте жить дружно! Ах, меня ударили в левую щеку? Ну вот вам правая…“

Клим Иноземцев был абсолютно нормальным, адекватным человеком. Если он и казался кому-то странным, то только на фоне московских истериков, которых и мужчинами не всегда можно было назвать.

Он не стремился выглядеть, он хотел быть.

Безусловно, ему было приятней жить в Карелии. Но он не стал заставлять Веронику бросить все и ехать с ним туда. Ее работа была привязана к медицинскому центру. Он же мог заниматься ювелирным делом где угодно. И он решил остаться в Москве.