Любовь - только слово - Йоханнес Зиммель

— Замолчите! В ваших утверждениях — ни слова правды!

— Существуют доказательства, господин Мансфельд, пардон, пожалуйста. Существуют телефонные разговоры.

— Что значит телефонные разговоры?

— У меня есть магнитофон. Кроме того, существуют письма. К сожалению.

— Сволочь.

— Вы — моя последняя надежда, господин Мансфельд. Заложите автомобиль. Наверное, вы получаете много денег на карманные расходы. Так вы могли бы в рассрочку его выкупить.

— Пять тысяч марок? Это же безумие!

— Это безумие читаешь в письмах, безумие слышишь в магнитофонных записях.

Письма. Телефон. Черт возьми, почему Верена не была осторожна?

— Я уверен, господин Лорд сразу бы развелся, узнай он обо всем. А теперь и о вас…

— Я…

Но теперь Лео больше не дает себя перебивать, свинья! Он очень напоминает мне «брата» Ганси. Вот уже давно он намеренно переливает из пустого в порожнее.

— …и о вас, я скажу, позвольте мне выговориться, пардон, пожалуйста. Мадам жила, ходят слухи, в… гм… тяжелых условиях…

Я делаю шаг вперед. Он отходит на шаг назад, но продолжает говорить:

— …и, полагаю, она очень боится, что придется вернуться в эти условия. Знаю, мадам вам симпатична. Что такое пять тысяч марок, если речь идет…

Его голос пропадает, как если бы кто-то повернул на радиоприемнике ручку громкости. Я смотрю на него и думаю: конечно, он не знает ничего наверняка, у него нет доказательств, он блефует. А затем — снова его голос:

— …до конца моих дней остаться слугой и день за днем…

— Прекратите! У вас нет ни единого письма! Все это надувательство!

В ответ он вынимает из кармана три письма в конвертах, на которых указан адрес во Франкфурте, и молча передает их мне. Одно я читаю. Этого довольно.

— И сколько писем?

— Восемь.

— А магнитофонных пленок?

— Тоже восемь.

— А где гарантия, что вы не лжете? Вы же вымогатель.

— Конечно. А где гарантия, пардон, пожалуйста, что вы не подадите на меня в суд за вымогательство? Может быть, ваша симпатия к мадам все же не так сильна.

И вот я совершаю ошибку номер один. Я решаю, что любым способом должен заполучить эти письма и пленки. И ни в коем случае нельзя рассказывать об этой истории Верене. А если я расскажу, она, разумеется, порвет со мной отношения. Дело не в том, что мне не хочется ее беспокоить. Идти на поводу у вымогателя — безумие. Но ведь она не пожелает меня больше видеть! Она будет верна мужу — по меньшей мере некоторое время, а может, и всегда. Нет, нельзя Верене ничего рассказывать об этой истории. Сразу после первой ошибки я совершаю вторую:

— Если я раздобуду деньги, я, конечно, должен получить письма и пленки.

— Разумеется.

— Да, разумеется! А потом вы придете и скажете, мол, писем и пленок не восемь, а пятнадцать!

— Клянусь вам…

— Прекратите! Иначе я вас все-таки ударю!

— Я привык. Привык к подобному обращению.

— Вы дадите мне расписку о получении денег.

Идиотизм такого требования я пойму позже.

— Ну конечно же, господин Мансфельд, охотно!

Имеет смысл сообщить этому типу, что он грязная свинья? Ни малейшего. Что бы это изменило? Ничего. А одного-единственного письма достаточно… И вот у меня в руках — еще два письма, на конвертах — другой почерк. А у него — еще пять. Предположительно пять…

— Когда я могу рассчитывать получить деньги, господин Мансфельд? Пардон, пожалуйста, но это достаточно спешно.

— Во-первых, мне нужно поехать во Франкфурт. Сначала мне нужно найти закладную контору…

— Не нужно, — он достает листок бумаги. — Я позволил себе уже выбрать контору. «Коппер и К°». Лучшая контора в городе. Самые выгодные условия. Самые низкие проценты. Я рассудил, если, пардон, пожалуйста, вы, например, завтра на досуге отправитесь во Франкфурт, отдадите техпаспорт и подпишите вексель, то послезавтра уже получите чек!

Теперь он говорит все быстрее и быстрее.

— Но чек мне не нужен! Вы можете его аннулировать, прежде чем я успею снять деньги со счета. Я бы хотел получить денежки наличными.

Как идиот, настоящий идиот, я попадаюсь в его мерзкие ловушки.

— Послезавтра в три часа пополудни буду ждать вас здесь.

— Как это? Ведь господин Лорд уже завтра уезжает во Франкфурт.

— У него там свои слуги. Семья садовника и я остаемся здесь на всю зиму. Ах, если б вы знали, как порой одиноко, как…

— Стоп. Точка.

— Пардон, пожалуйста. Послезавтра в три?

Верена. Она ничего не должна узнать. Иначе я ее потерял. Иначе я ее потерял. Ошибка номер один. Нужно заплатить этому мерзавцу и получить письма и пленки. Нужно заплатить. Ошибка номер два.

— Да.

— Позволю себе сказать, пардон, пожалуйста, что мне будет крайне неприятно не найти вас послезавтра здесь, дорогой господин Мансфельд. Вперед, Ассад, вперед! Ищи палочку, ищи! Да где же эта славная палочка?

Глава 9

Принц Рашид Джемал Эд-Дин Руни Бендер Шапур Исфахани молится:

— О уверовавшие, не следуйте за стопами Сатаны, ибо идущий по его следам совершает лишь тяжкие преступления, творит недозволенное и вредит ближним…

Двадцать часов тридцать минут. Из осторожности я всегда присутствую при молитвах Рашида. Али и Ганси уже лежат в постелях, послушные и милые, словно ангелочки. Ганси весь вечер не говорил со мной: ни за ужином, ни до, ни после него.

— Ты что-нибудь придумал? — спросил я в столовой.

Ганси покачал головой, а потом внезапно исчез. Теперь он лежит в кровати, глядя в потолок.

Прежде чем прийти сюда, я побывал у Джузеппе, которого избил Али. Он спит в комнате с греком и баварцем. Я принес Джузеппе конфеты. Изголодавшийся паренек посмотрел на меня сияющими глазами и сказал на ужасном английском:

— Спасипо тебе, Оливер…

А когда я уже подошел к двери, позвал:

— Оливер!

— Да?

— Но я все-таки быв права! Религия — опиума для народа!

Али, так избивший его, негритенок Али, безжалостный фанатик веры, молитвенно сложил на одеяле руки. Он тоже молится, конечно намеренно в одно время с Рашидом. Я поразмыслил, могу ли ему это запретить. Не могу. Итак, они молятся вместе. Али, кстати, очень тихо.

— Отче наш, иже еси на небесех…

— Если бы Аллах не распростер над вами милосердие, ни одного из вас Он не оправдал бы от грехов.

От грехов. Я прочитал лишь два из трех писем. На третье не хватило духу. Я сжег все три письма в лесу и растоптал пепел.

— …хлеб наш насущный даждь нам днесь; и остави нам долги наши…

Долги наши. Что Верена за женщина? Я спрашиваю себя не потому, что она обманывает мужа. Я спрашиваю себя потому, что она не сразу уничтожает подобные письма. Должно быть, Лео их выкрал. Возможно ли такое? Или она в самом деле немножко сумасшедшая? В конце концов, я тоже сумасшедший. Но восемь писем…

Ну да, за много лет. Может случиться. Но такому случаться нельзя. Верена должна быть осторожной! Теперь я позабочусь о ней! Нельзя, чтобы она страдала.

— …ведь Аллах говорит с угодным Ему, ибо Аллах слышит и знает все… Богатые, не клянитесь и не зарекайтесь помогать родственникам, бедным и гонимым за веру. Прощайте больше…

Нет! Я ничего не должен рассказывать Верене! Она и без того почти в панике. И тогда сразу порвет со мной. Порвет прежде, чем все начнется. Мне нужно раздобыть для этого негодяя пять тысяч марок, нужно сжечь письма и пленки, будем надеяться, что других у него нет. Собственно, у него не должно быть других. Не может же Верена быть настолько безрассудной! Странно, я совсем не ревную ее к остальным мужчинам!

— …яко же и мы оставляем должникам нашим; и не введи нас во искушение, но избави нас от лукавого. Аминь.

Денег на карманные расходы не хватит, чтобы заплатить в рассрочку. Придется написать матери.

Рашид молится:

— …милостиво исполнил. Разве вы не хотите, чтобы Аллах вас простил? Вы злы, и плоть ваша, и чувства ваши будут свидетельствовать против вас в день Страшного суда и…

В эту секунду в зале ударил электрический гонг. Это сигнал, значит, шеф хочет что-то сказать из своего бюро с помощью громкоговорителей, связывающих все корпуса со школой. Рашид перестает молиться. Али поднимается на постели. Только Ганси преспокойно лежит в кровати и говорит со скукой в голосе:

— Открой дверь, Оливер. Не обязательно спускаться вниз, мы и тут услышим, что скажет старик.

Я распахиваю дверь. Многие двери уже распахнуты. Маленькие мальчики в пестрых пижамах с любопытством бегут в зал. Голос шефа звучит так громко, что мы спокойно можем не выходить из комнаты.

— Я прошу всех учителей, воспитателей и воспитательниц тотчас прийти ко мне. Я должен кое-что с вами обсудить. Если кто-нибудь, будь то маленький или взрослый, вздумает использовать отсутствие воспитателей и учинить безобразие или сбежать, завтра же вылетит из школы.