Собака, которая любит - Наталия Криволапчук

Сначала это были сладкие щенячьи «молочные» сны. Блаженное ощущение мамы, братишек и сестренок, сбившихся в теплую, уютную, защищенную от всего на свете кучку. Потом он заснул глубже, засопел, лапки стали подергиваться, но несильно — он во сне не бегал, а ходил. Ему и наяву-то бегать было негде. И я вижу… пустой мир.

Единственным мало-мальски узнаваемым предметом в этом пустом мире был шкаф. То есть это мы с вами называем такой предмет шкафом. Щеночку, понятно, было безразлично, что это такое. Нечто прямоугольное, высокое, совершенно неинтересное и ненужное. А вокруг нет ничего. И несчастная, обездоленная душа тычется из стороны в сторону, тщетно пытаясь отыскать хоть что-нибудь важное, зацепиться за что-то в противоестественной пустоте. Вообразите себя в постоянной невесомости, без возможности встать на ноги или хотя бы уцепиться рукой за надежную и прочную опору. Вот в такой именно «психической невесомости» и пребывал мой бедный лабрадорчик. А ведь в собачьих снах, как и в наших с вами, отражаются либо очень сильные, либо очень стойкие впечатления. Во всяком случае, крайне важные субъективно.

Как и все дети, выросшие в «тюремных» условиях (уж не обессудьте, это не более чем термин, принятый в психологии), малыш-лабрадор страдал впоследствии множеством страхов. Как и все щенки, лишенные нормальной психической деятельности, он много и тяжко болел и рано погиб, так и не дождавшись от нерадивой хозяйки возможности стать нормальной собакой.

Если мы стремимся осознать невербальный контакт, пытаясь разработать для этого какую-то технику, то собаки, похоже, постоянно «подслушивают» наши мысли, вылавливая нужную им информацию прямиком из нашего подсознания. Хорошо еще, что пользуются они этим исключительно в благих целях!

Мне запомнилось, например, как года три назад мы ходили с Джинкой по разным делам вдоль Литейного. Кроме всего прочего, мне нужна была лента для пишущей машинки. Привычные с детских лет канцелярские магазинчики за последние годы позакрывались, а где можно купить такие вещи, мне было никак не сообразить. Я припомнила, что видела фломастеры, ручки и прочее в том же духе в небольшой лавчонке, выделенной из «Спорттоваров», в том большом сером доме, где помещается и знаменитая «Академкнига». Пошли туда. Ан нет, там уже торгуют чем-то совсем не канцелярским! Я замедлила шаг, напряженно соображая, куда еще можно заглянуть по пути. Джинка натянула поводок, а я, поскольку так ничего и не придумала, и мне было безразлично, куда идти, позволила ей себя вести.

Она привела меня в «Академкнигу», куда мы с ней в тот день уже заходили и купили под лестницей что-то из эзотерической литературы. Нет, к столику под лестницей она не пошла, а потащила меня на второй этаж. Уверенно свернула в большой книжный зал. Не помню, бывала ли там Джинечка раньше. Но я-то бывала! И только на входе в зал я вспомнила, что там тоже есть отдел канцтоваров. Там я и купила вожделенную ленту.

Забытая мною, никоим образом не воспроизводимая в явном, сознательном виде, информация о канцтоварах сработала с Джинкиной помощью!

А однажды мы с ней поехали работать с подопечной собакой далеко в новый район, где она, это уж точно, раньше не бывала. Мы встретились с хозяйкой добермана в вестибюле метро и пошли сквозь кварталы новой застройки к ее дому. Джинка шла без поводка, то отбегая в сторонку по своим делам, то навещая меня, чтобы посмотреть, не нужно ли мне чего. Обошли один дом, другой, третий… Вот мы уже в соседнем дворе, осталось только завернуть за угол нужного дома и подойти к первой от угла двери. Джи, опережая нас с доберманьей хозяйкой, повернула именно туда, куда надо, и подбежала к нужной двери, усевшись прямо перед ней. Когда хозяйка открыла кодовый замок, она вошла и направилась прямиком к лифту, а выйдя из кабины, пошла к двери той самой квартиры, куда мы направлялись. Хозяйка добермана удивилась: «Она же тут никогда не бывала!». Я же, не задумываясь, ответила: «А я бывала».

Нередко собака, улавливая мои мысли, делает то, о чем я и подумать-то толком не успела, не то что сформулировать свое обращение к ней.

Мы возвращались с Черным домой, отработав свое с одной из наших воспитанниц, симпатичной молодой догинькой. Вышли из троллейбуса на углу Невского и Литейного, перешли через улицу и уже направились было к дому, как вдруг я вспомнила, что дома нет хлеба, а мужчины уже ждут нас с обедом. Я не очень люблю ходить по магазинам с овчарками внутрь такую собаку не возьмешь, а сидя на улице, мои рыцари непрестанно переживают за меня и то и дело пытаются заглянуть в магазин сквозь витрину. Вот и тогда я, полна колебаний, сказала только «Ой…» и замедлила шаг посреди Невского, соображая, что будет проще: вернуться за Литейный, в булочную, вместе с Черным или, пока будет разогреваться обед, попросить сбегать за хлебом сына. Мне страшно не хотелось привязывать Рольфа к старенькой водосточной трубе, там все время полно народа, рядом троллейбусная остановка… И он-то там сидеть не любил.

Пока я так размышляла, Рольф, опередивший меня на полкорпуса, вздохнул, развернулся и двинулся в обратную сторону. Заинтересовавшись, я не стала ничего ему говорить и покорно пошла на поводке следом за ним, предоставив псу полную свободу действий. Он перевел меня через Литейный, не останавливаясь, дошел до дверей булочной, подошел к той самой водосточной трубе и уселся, выразительно глядя на меня: ну что ж ты, давай привязывай!

Честное слово, такая их самостоятельность мне куда дороже, чем любое автоматическое послушание, выработанное на дрессировочной площадке!

Внутренний голос

И все же биополевой контакт нужен собаке вовсе не для того, чтобы из праздного любопытства рыться в чужих мыслях как в чужих письмах. И не только для того, чтобы лучше понимать хозяина, как бы ни было это важно для всякой нормальной собаки. Гораздо чаще они пользуются этими возможностями в целях чисто практических — для передачи той или иной информации и побуждения к правильному поведению.

Вчера Кайса опять забралась без спросу на Джинечкино место на моей кровати. Устроилась поуютнее, свернулась клубочком, так как в комнате было прохладно, и успела основательно задремать. Тут явилась валявшаяся до тех пор в кресле старшая сестра. Не издав ни звука, она остановилась неподалеку от сладко спящей маленькой нахалки. Джи стояла, глядя на забывшую приличия сестренку без тени возмущения или раздражения, но в высшей степени недоуменно. Сама по себе эта сцена далеко не нова — вы ведь помните, что Джинка нередко так делает. Только в этот раз Кася крепко спала и никак не могла видеть ее уничтожающих взглядов! Но Джи, казалось, так и не сделала ничего, чтобы ее разбудить. Она как будто просто стояла и ждала единственно верной реакции, а я с удовольствием и интересом наблюдала за развитием событий.

Каська заворочалась. Приоткрыла невидящие спросонья глаза. И, даже не успев толком разглядеть Джинку, опрометью бросилась в другой угол постели, чтобы освободить лучшее местечко для законной владелицы. Не раз и не два Джи, оглядев спящую сестру, без претензий укладывалась на другое место. Но в этот раз ей заблагорассудилось выгнать младшенькую, и она сделала это с полным успехом. И ведь — без звука, без движения! Тем самым внутренним голосом, который я слышу никак не менее отчетливо, чем она — мой.

Именно так я это для себя и называю — не телепатией, а внутренним голосом. Из осторожности. В конце концов, я допускаю, что механизмы, действующие при телепатии у человека, отличны от звериных — ведь мы передаем другие сообщения. В известных опытах по внечувственной «дальней связи», описанных в литературе, человеку, принимающему телепатическое сообщение, предлагалось либо назвать одну из набора специальных картинок, называемых картами Зеннера, либо ответить на стандартные вопросы, касающиеся некоего объекта (это были в основном архитектурные памятники). Собаки же передают по большей части эмоциональную и волеизъявительную информацию, причем в сугубо невербальном виде, поскольку именно нашей словесной речью не владеют. В тех же целях научилась пользоваться этим способом общения и я.

Я — человек, по крайней мере, в большинстве проявлений, и второй сигнальной системой, то бишь, речью, пользуюсь не меньше прочих. А может быть, и существенно больше среднего, ввиду специфики работы и повышенной словоохотливости в быту. Мне легче общаться с собакой, если я проговариваю свои реплики в диалоге хотя бы еле слышным шепотом. Представляю себе, как удивляют прохожих мои постоянные беседы. Люди оборачиваются — посмотреть, где у меня ребенок, которому я объясняю, куда мы идем, и доказываю, каким транспортом лучше ехать. Но слова существуют только для моего удобства. Для собаки они, мягко говоря, необязательны. Да и я помаленьку от них отвыкаю.