Замок Менфрея - Виктория Холт

— Мне пришлось извиняться за тебя в Ланселле. Я сказал, что ты плохо себя чувствуешь, пообещал, что ты скажешь несколько слов на митинге на следующей неделе.

— О чем я должна говорить? О том, какой у меня замечательный муж и что я убеждена, что избиратели могут всецело положиться на него, ибо его поведение с собственной сестрой…

Бевил пришел в ярость: я поняла это по тому, как засверкали его глаза.

— Я уже сказал тебе, что Гвеннан не вернется и что я сделал для нее все, что нужно. Ты не веришь мне, принимая только то, что тебе кажется правильным.

— Она ведь твоя сестра.

— Я поступил так, как она хотела.

— Нет, Бевил. Думаешь, я ничего не понимаю!

Он схватил меня за локти и тряхнул.

— Я устал, а кроме того, я не люблю, когда из меня делают дурака.

— О, не сомневаюсь: ты предпочтешь быть жестоким в глазах своей жены, нежели глупцом в глазах своих друзей!

Он сжал мои руки так, что мне стало больно, а когда я вздрогнула, сказал:

— Пытаюсь соответствовать твоему мнению обо мне.

— Я считаю, что нам надо объясниться, — сказала я, высвобождаясь. Он стоял рядом.

— Ну хорошо.

— То, что я вышла за тебя замуж, еще не означает, что я стану твоей копией. Я не буду жестокой только оттого, что жесток ты. Гвеннан хочет вернуться в Менфрею.

— Она этого не хочет.

— Но она хотела — до тех пор, пока ты с ней не увиделся.

— Я уже говорил тебе: она предпочитает, чтобы все оставалось как есть. Ты что, не веришь?

Я молча развернулась и направилась к дверям.

— Куда ты? — спросил он.

— Полагаю, одному из нас следует провести ночь в гардеробной.

— Но я так не думаю.

— Если ты не намерен отправиться туда…значит, это сделаю я.

— Я тебя не отпущу.

Конечно, Бевил был сильнее меня. Но я никогда не думала, что мне придется когда-нибудь тягаться с ним. И вот теперь я пыталась бороться с ним, и чем отчаяннее я сопротивлялась, тем решительней он стремился овладеть мной. Какая-то животная грубость пробудилась в нем.

Задыхаясь, я прошептала:

— Ты с ума сошел? Я — не деревенская простушка, чтобы ты меня насиловал, когда тебе пришла к этому охота.

Но все оказалось бесполезно. Сила была на его стороне. И никогда больше я не хотела бы пережить такое.

Фанни принесла поднос с завтраком мне в постель.

— Вы выглядите усталой, — сказала она.

— Ночь прошла не слишком хорошо.

— Мистер Менфрей уехал рано утром. Позвольте, я накину что-нибудь вам на плечи. — Она подхватила халат, и, когда я просовывала руку, рукав ночной рубашки задрался. На запястье красовался большой синяк.

— Спаси господи! — воскликнула Фанни. — Где вы ухитрились?

Я в растерянности смотрела на нее:

— Я… я не знаю.

— У меня одна мазь — очень хорошо от синяков. Исчезают в момент.

Но, смазывая синяк, она обнаружила царапины у меня на плече.

— Откуда они, наверняка тоже не знаете, — только и сказала Фанни, но в глазах ее зажглись злые огоньки.

Я знала, о чем она думает. Бевил ей никогда не нравился, и я помнила, как она предостерегала меня против него.

Теперь она станет еще больше его ненавидеть, решив, что он меня истязает.

Я стояла на трибуне рядом с Бевилом и вглядывалась в лица людей. С виду Бевил был спокоен: он только что произнес блестящую речь и держался со мной подчеркнуто внимательно; однако он все же боялся.

Отношения наши изменились. Мы были вежливы друг с другом; полагаю, он немного стыдился того, что обошелся со мной грубо, но извиняться не стал, и я знала, что той ночью мне предстал некий прообраз нашей дальнейшей жизни. Бевил дал мне понять, что он — хозяин. Он ожидал от меня покорности, и, покуда я слушалась, со мной следовало обращаться уважительно; но если требовалось преподать мне урок, он готов был это сделать, хотя подобные вещи не доставляли ему удовольствия.

Моя любовь к нему не стала меньше. Она жила во мне всегда — с тех пор, как я увидела его, будучи еще ребенком, и я не верила, что она когда-нибудь увянет. Каким бы он ни был, меня влекло к нему. Единственное, чего я не смогла бы вынести, — это его безразличия. И он тоже знал это, ибо, даже чувствуя себя обиженной и униженной, я не могла совладать со своей страстью.

«Чего я еще хочу? — спрашивала себя я. — Идеального героя? Но их не бывает. Бевил — мужчина как раз по мне: бешеный Менфрей, который всегда знает, чего он хочет и как это получить».

Но я не могла простить ему то, как он поступил с Гвеннан. Если бы я только могла, я бы привезла ее назад в Менфрею, этого требовали мои гордость и чувство справедливости, как бы сильно ни возненавидел меня за это Бевил.

Он выиграл это сражение, потому что оказался умнее меня, а дальше повел себя так, как обычно ведут себя победители с побежденными. Он всячески показывал мне, что готов забыть мой промах и вернуть мне свое расположение. А теперь я стояла вместе с ним на трибуне и ждала, что меня вот-вот попросят сказать несколько слов, которые убедят слушателей, что я обожаю своего мужа, поддерживаю все его начинания и что мы любим друг друга, поэтому вокруг нас никогда не возникнет скандала вроде того, какой заставил отца Бевила распрощаться с политикой.

Но Бевил волновался. Я это чувствовала. Он знал, что у меня есть свои принципы и что между нами стоит теперь Гвеннан. Настал момент, и я поднялась. Я не могла оторвать глаз от птицы на шляпке одной из дам в первом ряду; я видела лица и устремленные на меня любопытные глаза. В руках я держала бумажки с речью, которую подготовили для меня распорядители и которую я должна была выучить.

Ровно такая же, как тысячи подобных речей.

Я начала говорить, и то, что я сказала, совсем не походило на то, что было написано на бумаге. Я видела, как Бевил наклонился вперед. Он встревожился, а потом… улыбнулся. Я видела, как изменились лица слушателей: они стали оживленными и в них читался интерес.

Я не могу припомнить, что именно я говорила, но это было совершенно естественно: я просто объясняла им, что они должны поддержать моего мужа.

Мое выступление заняло три минуты, но за ним последовали громкие аплодисменты, и я села, чувствуя легкую дрожь. Это был успех.

Тот вечер прошел чудесно. Бевил сказал мне:

— Ты — просто находка, Хэрриет Менфрей.

Он всячески выказывал мне свою нежность и любовь, и, возвращаясь с ним домой, я была почти счастлива. Если бы только не Гвеннан!

Я не упоминала о ней, а Бевил был не тот человек, чтобы копаться в чужой душе. Для него все складывалось замечательно. Он женился на девушке, которая обещала стать хорошей женой для политика, кроме того, она принесла в семью деньги, а если порой проявляла излишнюю самостоятельность, он легко мог подавить этот бунт, ибо он был полноценным мужчиной, хозяином, а она, несмотря на свой острый язычок, всего лишь женщиной, к тому же некрасивой и соответственно не избалованной мужским вниманием.