Лоскутный мандарин - Суси Гаетан

тельно. Если будешь пережевывать салат без спешки, все полез

ные для памяти вещи, которые есть в нем, перейдут в твое тело

и помогут тебе лучше все запоминать.

Джефф покорно кивнул головой.

И Ксавье стал рассказывать ему о своих мытарствах подручного, который ищет свою бригаду разрушителей, о Лазаре – жертве сосисок, рассказал о темных махинациях Гильдии, обрекающей дома на снос, потом об опасности, которую несут цирковые артисты, устроенные как машины для вранья, о своей подруге Пегги, убитой пламенем, и в заключение – о своей лягушке, подробно остановившись на некоторых деталях. Но человеку, который за одну минуту два раза теряет память, было очень трудно уследить за ходом повествования – Ксавье это понял по тому беспокойству, которое отражалось на лице его нового друга. Поэтому он решил сменить тему и переключиться на что-нибудь более простое, стал, например, спрашивать Джеффа, как называются цветы, которые он держал в руках, или птицы, деревья, овощи. Потом они некоторое время молчали, Джефф любовался плывущими в небе облаками.

– Ты похож на человека, которому нравятся облака.

– Да, я люблю смотреть, как они проплывают по небу. На облака, которые приходят нас проведать, а потом снова уплывают вдаль.

– Я тоже, – сказал Ксавье.

В доме вдруг как-то сразу все проснулись. Стали открываться ставни. Закипали чайники, разносился запах яичницы, слышались голоса медсестер; в окнах мелькали головы удивленных мужчин, одетых в полосатые пижамы, они выглядывали в сад с таким видом, будто никто из них не знал, как они там очутились.

Джефф как зачарованный пошел на запах яичницы. Ему кивнула сиделка, распахнувшая штору, закрывавшую окно на первом этаже, и помахала ему рукой, как старому знакомому. Ксавье собрался уже было последовать за своим новым другом, но кто-то, стоявший сзади, спросил его:

– Ты ищешь Кальяри? Зачем он тебе нужен?

Ксавье обернулся и увидел человека, прислонившегося к стволу дерева, росшего около тропинки.

– Ох, наконец-то! – воскликнул Ксавье. – Вы не знаете, он здесь, Кальяри?

Человек был одет в застегнутую на пуговицы долгополую хламиду, спускавшуюся ему чуть ли не до пят. Из-под нее выглядывали полосатые штаны пижамы. Он был бледен, под глазами залегли темные круги, а сами глаза светились болезненной горечью тех, кому ведомы такие страшные вещи, что им никто не верит.

– Здесь ли Кальяри? Да здесь все принадлежит Кальяри, вся эта улица до самого холма. Здесь все его, и люди здесь тоже ему принадлежат. Джефф, ты, я. Если ты ступил на эту территорию, значит, ты принадлежишь Кальяри.

– Но я пришел сюда не для того, чтобы ему принадлежать, а для того, чтобы с ним встретиться.

И Ксавье подробно рассказал бледнолицему человеку о своей лягушке, о крахе своем в «Гренаде», об авансе и в заключение о конверте с письмом, в котором было сказано явиться к Кальяри. Все это время человек так и простоял, прислонившись к дереву, в постоянном напряжении, с затравленным взглядом.

– Беги отсюда, мой мальчик. Беги отсюда прочь, если не хочешь, чтобы с тобой случилось что-то похожее на то, что произошло с Джеффом. Ты себе даже представить не можешь, что ему довелось пережить. Его заставляли, – он понизил голос до шепота, – его заставляли выступать перед публикой! В кабаке, где из-под полы торгуют спиртным, перед всякой пьяной мразью.

Их подбивали задавать ему всякие вопросы. Они заставляли его рассказывать им свою историю. Джефф хотел оттуда сбежать, но его приковали к сцене, его волнения, унижения и страхи дошли, того, что после каждого представления, которое ему приходилс давать, он выл как умалишенный. Да, люди известной категорий называют этот кабак «Мажестик», и владеет им Кальяри!

– И не кто иной, как господин Кальяри, узнав о том, что с иным инвалидом так жестоко обращаются, сделал все необходимое чтобы молодого человека доставили сюда, в это частное учрежденние за счет самого господина Кальяри.

Это сказал доктор (потому что на шее у него висел стетоскоп) который тихо подошел к ним сзади, почему Ксавье его и не заметил. Человек в хламиде бросил в сторону врача ненавидящий взгляд и исчез в кустах с проворностью бывалого заговорщика. Доктор представился Ксавье и объяснил ему, что лечит здесь людей, у которых проблемы с головой.

Ксавье, у которого душа ушла в пятки от рассказа человека в хламиде, спросил врача, не сможет ли тот ему, в конце концов, помочь выяснить, живет здесь господин Кальяри или не живет? Врач сказа ему, что здесь господин Кальяри не живет, он живет рядом, в соседнем доме, и это иногда приводит к путанице, потому что клиника расположена в доме номер 77, а Кальяри живет в доме 77а.

– Да, вот именно, путаница, иногда можно подумать, что в этом мире ничего не существует, кроме путаницы, – заметил на это Ксавье вполне в философском духе.

И, как будто испугавшись чего-то, осекся, опустил глаза и стал разглядывать собственные кроссовки.

– Значит, ты познакомился с Джеффом?

– Да, он мой друг, – кивнул Ксавье. – У меня друзей немного.

– К сожалению, он уже забыл о твоем существовании.

Ксавье сказал, что он так и думал.

– Скажи мне, пожалуйста, мой мальчик, что привело тебя сюда к Кальяри? Ты участвуешь в представлении в мюзик-холле как исполнитель?

– Нет, это не я, я, вообще-то, ни в чем не участвую, у меня и на тень таланта даже намека нет, что вы, нет, конечно, я бы в жизни об этом никогда не подумал. Но вот лягушка моя – да. Она поет, танцует и все такое.

– Лягушка, значит.

– Да, хотя точнее будет сказать – нет. То есть, я хочу сказать, что она отказывается петь, плясать и все такое. Именно в связи с этим господин Кальяри и хочет с нами встретиться.

– Понятно.

Доктор внимательно рассматривал парнишку с чисто профессиональным интересом.

– И где же эта твоя лягушка? В этом ящике, что ли, который ты держишь?

Ксавье раскрыл ларец. Лягушка сидела там, скукожившись, взгляд ее был полон печали. Он мягко погладил ей лапки, чуть приподнял их пальцами – никакой реакции.

– Вы видите? Она всегда такая, когда я кому-нибудь ее показываю. Боязнь сцены, наверное, кто знает?

– А тебе не кажется, что, наоборот, она выглядит как все совершенно нормальные лягушки?

Подручный пожал плечами – к чему попусту тратить время на объяснения? Вдруг ему очень захотелось выглядеть жалостно, хотя бы немного, потому что глаза доктора светились таким откровенным участием, но Ксавье вовремя одумался. Засунул оставшийся салат в карман и собрался уходить.

– Знаешь, мой мальчик, если тебе захочется с кем-нибудь поговорить или если у тебя возникнут какие-нибудь проблемы, тебе здесь всегда будут рады.

Опять искушение, даже, наверное, еще более сильное, и снова ему достало сил его преодолеть. (И кроме того, вдруг этому доктору просто так, из сострадания, захочется его послушать своим стетоскопом, и ему придется раздеваться? Только этого еще не хватало.) Правда, Ксавье не смог удержаться и спросил врача, не сможет ли он ему сделать небольшое одолжение.

– Сделаю все, что в моих силах, – ответил тот.

– Вы бы не могли сказать Джеффу, что у него есть друг по име

ни Ксавье?

– Передам ему это непременно. Но смотри, вот он только что вышел, ты сам можешь ему это сказать.

– Мне бы не хотелось его беспокоить, он, кажется, о чем-то думает. И пожалуйста, как можно чаще ему об этом напоминайте, кто знает, может быть, тогда эта мысль как-нибудь задержит

у него в голове.

– Да, здесь трудно сказать что-нибудь определенное.

Некоторое время доктор смотрел вслед уходящему Ксавье, потом направился к зданию. Проходя мимо Джеффа, он с ним поздоровался. Тот не ответил. Юноша стоял подбоченившись и смотрел в небо, на облака, которые загадочный ветер сначала создает, а потом рвет на части.