Память, Скорбь и Тёрн - Уильямс Тэд

— Так что же нам делать?

— Продолжать поиски, — сказал вранн. — Может быть, те, кто жил здесь, ушли, чтобы присоединиться к Джошуа.

— Вон там, кажется, что-то интересное. — Герцог прикрывал глаза от неяркого солнца. Он показал на край селения, где в растоптанной грязи были видны глубокие колеи, уходящие на север.

— Тогда давайте туда и пойдем. — Мириамель вернула пряжку Камарису. Старый рыцарь несколько мгновений смотрел на нее, потом уронил на землю.

Колеи бежали достаточно близко друг к другу, чтобы грязным шрамом перерезать степь. По обе стороны временной дороги виднелись знаки недавнего перехода — сломанные колесные спицы, размокшее кострище, бессчетные ямы. Несмотря на то что этот безобразный мусор только портил нетронутую в остальном землю, Мириамель приободрилась — не могло пройти больше двух месяцев с тех пор, как по этой дороге шли люди.

За ужином, приготовленным из истощившихся запасов Деревенской Рощи, Мириамель спросила у Изгримнура, что он сделает в первую очередь, когда они доберутся до Джошуа. Приятно было говорить об этом событии как о чем-то, что действительно произойдет, а не как о несбыточной мечте; встреча с друзьями становилась все более близкой и осязаемой, хотя принцесса еще чувствовала остатки суеверного страха, говоря о радостном событии, которое еще не произошло.

— Я покажу ему, что умею держать свое слово, — смеялся герцог. — Я покажу ему тебя. Потом, думаю, я схвачу свою жену и буду обнимать ее, пока не запищит.

Мириамель улыбнулась, вспомнив пухлую, хлопотливую Гутрун.

— Хотела бы я это увидеть.

Она посмотрела на уснувшего Тиамака и на Камариса, который чистил меч Изгримнура, совершенно поглощенный этим занятием. Обычно он так увлекался, только наблюдая за птицами или зверями. До боя с Аспитисом старый рыцарь не хотел даже прикасаться к клинку. Теперь, глядя на него, она чувствовала легкую грусть. Камарис обращался с мечом герцога как со старым, но не вполне заслуживающим доверия приятелем.

— Ты очень скучаешь без нее, правда? — спросила она, обернувшись к Изгримнуру. — Без твоей жены?

— А, добрый Узирис, да, — он смотрел на огонь, словно боялся встретиться с принцессой взглядом, — да.

— Ты любишь ее. — Мириамель была обрадована и немного удивлена. Странно было думать, что настолько сильная любовь может гореть в сердце такого старого знакомого, как герцог, и еще удивительнее, что бабушка Гутрун может вызывать подобные чувства.

— Конечно, я люблю ее, — сказал он, нахмурившись, — и больше того, принцесса. Она часть меня, моя Гутрун, — долгие годы мы росли вместе, переплетаясь, как два старых дерева. — Он засмеялся и покачал головой. — Я всегда знал это. С того самого момента, как я впервые увидел ее, когда она несла омелу с кладбища кораблей в Сотфенгселе… Ах, она была такая красивая! У нее были самые яркие глаза из всех, какие я когда-либо видел. Просто как в сказке.

Мириамель вздохнула:

— Я надеюсь, что когда-нибудь кто-то почувствует что-то похожее и ко мне.

— Почувствует, девочка моя, непременно почувствует. — Изгримнур снова улыбнулся. — А когда вы поженитесь, если только тебе повезет выйти замуж за кого надо, ты поймешь, что я имел в виду. Он будет частью тебя, как для меня моя Гутрун. — Он начертал древо. — Мне не годятся все эти южноземельные глупости, когда вдовы и вдовцы снова женятся и выходят замуж. Как может кто-то сравниться с нею? — Он замолчал, обдумывая безбожную тупость заключения повторного брака.

Мириамель тоже молча размышляла. Найдет ли она когда-нибудь такого мужа? Она вспомнила Фенгбальда, за которого некогда собирался выдать ее отец, и содрогнулась. Отвратительный чванливый оборотень! Странно было думать, что именно Элиас пытался выдать ее замуж за нелюбимого, когда сам он так любил Илиссу, что с часа ее смерти был похож на человека, заблудившегося в лесу.

Но может быть, он пытался уберечь меня от этого страшного одиночества, думала она. Может быть, он решил, что благословением было бы никогда не любить так и никогда не узнать такой потери? Сердце надрывалось смотреть, как он тоскует без нее…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

И вдруг, с чудовищной внезапностью вспышки молнии, Мириамель поняла, что терзало ее с тех самых пор, как Кадрах рассказал ей свою историю. Все это лежало перед ней и было ясно — так ясно! Как если бы она ощупывала темную комнату, а потом вдруг окно распахнулось, впустив свет и сделав дневными и понятными все странные фигуры, которых она пугалась в темноте.

— Ой! — сказала Мириамель, задыхаясь. — Ой, ой, отец!

Она ошеломила Изгримнура, разразившись слезами. Герцог изо всех сил пытался успокоить ее, но она не могла остановиться, не могла и объяснить, почему плачет, сказав только, что слова Изгримнура напомнили ей о смерти матери. Это была жестокая полуправда, хотя принцесса не хотела быть жестокой; когда она уползла от костра, взволнованный герцог остался винить себя в ее огорчении.

Все еще тихо всхлипывая, принцесса завернулась в плащ и улеглась, чтобы немного подумать, глядя на звезды. Внезапно оказалось, что ей нужно обдумать очень многое. Ничего существенного не изменилось, и в то же время все вокруг стало другим.

Прежде чем уснуть, она плакала еще несколько раз.

Утром прошел снегопад, недостаточно сильный, чтобы замедлить ход лошадей, но заставивший Мириамель весь день дрожать от холода. Вялый Стефлод казался потоком расплавленного свинца, снег вился над ним, и возникало ощущение, что на другом берегу реки поля гораздо темнее. Мириамель подумала, что Стефлод притягивает снег, как магнитный камень в кузнице Рубена Медведя притягивал куски железа.

Дорога медленно поднималась, так что к концу дня, когда свет уже начал меркнуть и холодные сумерки спустились на землю, они обнаружили, что взбираются на череду мелких холмов. Деревья были так же редки, как и в Озерных Тритингах, а резкий и сырой ветер хлестал по щекам, но некоторая смена декораций приносила облегчение.

Этим вечером они забрались высоко в холмы, прежде чем разбить лагерь. Наутро пальцы и носы покраснели и болели — маленький отряд засиделся у костра дольше, чем обычно. Даже Камарис с очевидной неохотой влез в седло.

Снега становилось все меньше, и в конце концов он исчез совсем. К полудню из-за туч появилось солнце. Когда они достигли вершины холмов, тучи вернулись, на этот раз принеся с собой холодный мелкий дождь.

— Принцесса! — закричал Изгримнур. — Ты только посмотри!

Он проехал немного вперед, высматривая возможные препятствия на пути вниз по склону: легкий подъем не гарантировал такого же простого спуска, а герцог не хотел никаких неожиданностей в незнакомой местности. Наполовину испуганная, наполовину оживленная, Мириамель пришпорила лошадь. Тиамак в седле перед ней наклонился вперед, пытаясь понять, что увидел герцог. Изгримнур стоял у места разрыва редкой линии деревьев и смотрел в промежуток между стволами.

— Глядите!

Перед ними простиралась широкая долина: чаша зелени с белыми снежными пятнами. Несмотря на моросящий дождь, пейзаж был полон ощущения неподвижности, воздух казался упругим, как задержанный вдох. В центре из чего-то, больше всего похожего на полузамерзшее озеро, поднималась огромная гора, покрытая частично засыпанной снегом зеленью. Косые лучи солнца играли на ее поверхности, так что западный край горы почти светился теплым ласковым светом, словно приглашая подойти поближе. С вершины поднимались бледные дымки из сотни различных источников.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Да славится Бог, что это? — спросил потрясенный Изгримнур.

— Я думаю, это то место, которое я видел во сне, — пробормотал Тиамак.

Мириамель обхватила себя руками, захлестнутая волной чувств. Гора казалась почти слишком реальной.

— Я надеюсь, это то самое место. Я надеюсь, Джошуа и остальные там.

— Кто-то там живет, — проворчал Изгримнур. — Вы только посмотрите на эти огни!

— Поехали! — Мириамель пришпорила лошадь. — Мы будем там до темноты!