Наемники Судьбы.Пенталогия - Юлия Федотова

Сотник Ингрем похолодел. «Как мог забыть снять, осёл сехальский?! Не иначе, тоже козни камня!» Минуту они смотрели друг на друга молча. Потом… а, где наша не пропадала!

– Не отдам! Моё! – Хельги прикрыл медальон ладонью, прижал к груди – спрятал.

– Твоё? Выходит, ты наёмник? Кансалонец, так?

– Не знаю я никаких наёмников, господин хороший. А амулет этот по праву мой. Я его не отнял, не украл! Мертвец поперёк дороги лежал, голова отъедена. Я с него снял. Если мертвец неузнанный, кто что нашёл на нём, тот может забрать. Закон такой, это каждый знает.

– Да разве тебе не ведомо, что амулеты носить – великий грех?! – вмешался грозный Пращур. Говорил громко и назидательно, адресуясь не столько к «грешнику», сколь к окружающим Братьям и обережным людям. – Не на чародейство должно нам уповать, а только лишь на милость Истинных Богов! Все мы в их воле!

– Ведомо, не вели казнить. Да я их ненадолго надел, чтоб не потерять. Встречу какого неверного – продам. Кушатьто мне надо? Не отбирайте, господа добрые, сегодня же продам!

Ах, демон побери! Опять выкрутился! И ладно бы, доказывал, наглец, что чужая вещь! Так нет! «Моё! Не отдам!» Хитрый, щенок! Ну, мы ещё хитрее!

– Лови!!!

Будто походя, сотник удалился на несколько шагов, а потом, резко и неожиданно обернувшись, метнул нож. Без настоящего замаха, вполсилы – на поверку реакции. Всякий тренированный воин непременно ушёл бы от такого удара. Машинально, не задумываясь. Тут бы его и уличили: не гусей ты пас, братец, а на битвы ходил. Да только не равняться простому воину с кансалонским диверсантом, умеющим не только управлять своими рефлексами, но и само время на миг задержать.

Хельги отчётливо и ясно («будто в замедленном кино», сказал бы Макс), видел, как, переворачиваясь в воздухе, приближается к нему нож. Не только уклониться от удара – поймать, перехватить за рукоять успел бы. Но не стал. Только чуть заслонился рукой, чтобы не в живот пришёлся удар. Сотник этого движения даже не заметил.

– Аай! – хоть и неглубоко вошло лезвие, всё равно больно. – Ты что, дядька, в своём уме?! Ножами кидается! А коли зарезал бы насмерть?! – на побледневшем лице допрашиваемого было написано праведное негодование. Прижимая окровавленную руку к груди, он упал на колени. – Дяденька Пращур! Господин наш отец родной! Не вели ты энтому упырю меня обижать! Вот вишь! Кровища! Ойй! – тут Хельги очень натурально изобразил обмок, свалился на пол. Он чувствовал, что фантазия его не безгранична, и решил пока не поздно, прервать допрос.

– Привести в чувство! – приказал сотник своим подручным. Те кинулись было, но Пращур остановил их взмахом руки. Допрос ему наскучил. Он был не в том настроении, чтобы выслушивать болтовню деревенского олуха, которому легче было бы достать луну с неба (она, по крайней мере, существует и в этом мире), чем раздобыть себе пистолет. Обережный идёт по ложному следу – это очевидно. Чего прицепился к сопляку?

– Господин! Нутром чую, тут дело нечисто! Дозвольте до конца доследовать! Он убивец, он, не сойти мне с этого места! Честью своей ручаюсь – расколю паршивца!

И расколол бы, пожалуй, такова уж была его профессия. Но самонадеянный Павел Степанович отмахнулся.

– Не дозволяю! Умран говорит мне, это не он. Других ищите.

Сотник помолчал минуту, сердито сопя мясистым, сломанным в трёх местах носом. Потом спросил едва ли не враждебно – немногое осмелились бы говорить с Пращуром в таком тоне.

– А с этим что делать прикажете? Отпустить, что ли?

Всеволод хлопнул в ладоши, подзывая Братьев.

– Уберите неразумное чадо. Принесите в жертву матери нашей Эрде.

Те согнулись в поясном поклоне.

– Велишь закопать заживо или утопить?

Павел Степанович задумался. Закопать? Вдруг откопаться сможет? Кто их, нелюдей, знает, на что способны!

– Топите. Груз побольше привяжите, чтобы не всплыл утопленничек.

Потом уж как себя проклинал: почему не велел принести жертву Умрану, не приказал сжечь на костре? Но было это много позже. А в тот день он ни о чем не жалел – радовался.

Хельги был разочарован до глубины души. Если честно, от церемонии жертвоприношения он ожидал много большего. Думал, будет торжественное шествие, толпа народу, молитвы, песнопения – ради такого случая готов был и их стерпеть! Помирать – так уж красиво!

Понятно, что помирать на самом деле он не собирался, рассчитывал улучить момент и сбежать. Но братьямто об этих планах известно не было! Онито всерьез его топили! Могли бы и расстараться! А то привели на берег реки, всего вчетвером, привязали к ногам большой булыжник, рукой махнули: «Ступай, отроче, во славу матери нашей Эрды!» – и толкнули в спину. «Будто вора утопили!» – успел подумать демон с досадой, и камнем (в буквальном смысле слова) пошёл ко дну.

Нырял Хельги отлично, дыхание умел задерживать почти на пять минут. В детстве очень этим гордился – никто из мальчишек Рунфьорда не мог его превзойти. Хотя на самом деле, никакой его заслуги в том не было, просто спригганы от природы выносливее большинства людей. Так или иначе, времени у него теперь было предостаточно – мог себе позволить спокойно утонуть, и уже со дна, не спеша и не привлекая лишнего внимания, уйти через Астрал.

Река – Тарвелен, так она называлась – в этом месте оказалась гораздо глубже, чем можно было предположить. Погружение, причём ускоренное дополнительным весом камня, заняло целую минуту (нарочно считал, чтобы знать, сколько времени у него осталось). Верхние слои воды были мутными, бурозелёными, пахли тиной, и видно в них было шага на два вперёд, не дальше. Но примерно с середины глубины вдруг развиднялось и посветлело, будто не тонул он, а наоборот, всплывал. Исчезла муть, вода сделалась кристальнопрозрачной, синеватого оттенка. «Странно!» – подумал Хельги с удивлением. Но если бы он в своё время удосужился выучить как следует эльфийский язык, теперь не удивлялся бы. Все названия рек в Староземье были староэльфийскими. «Венкелен» – «могучая вода», «Иткелен» – «холодная вода», «Менглен» – «злая вода». Даже имя «Аолен» можно было перевести как «чистая вода». Так вот, название «Тарвелен» именно это и обозначало – «странная» или «другая» вода. Но подменный сын ярла этого не знал, и не понимал, что происходит, гадал, чем объясняется сей природный феномен.

При всей неожиданности и необычности окружающей картины, она казалась ему подозрительно знакомой. Этот цвет – холодная магическая синь, этот запах, похожий на тонкий аромат берёзового сока, эта лёгкость – будто не на глубине находишься, а в сильно загустевшем воздухе… Гдето он встречал нечто похожее… Только где?…