Стальной век: Социальная история советского общества - Вадим Дамье

Экономический рост, индустриальное и военное могущество Совет­ской империи осуществлялись за счет беспощадной эксплуатации просто­го народа. По подсчетам, средняя покупательная способность зарплаты, измеряемая в продуктах питания, сократилась за 1928-1940 гг. почти в три раза при росте производительности труда более чем в три раза[380].

Новая конституция СССР, принятая в 1936 г., провозглашала основ­ные права, характерные для «социального государства»: на труд, оплачи­ваемый отпуск, государственное социальное страхование, бесплатную медицинскую помощь, материальное обеспечение по старости и болезни, образование. Как и в «обычных» капиталистических государствах, это было не подарком «добрых» властей, но косвенным результатом борьбы трудящихся в период революции и в 1920-е годы, а также стремления «верхов» предотвратить социальный взрыв на фоне нараставшей эксплуа­тации. Однако низкий уровень зарплат и пенсий и недостаточность средств, отпускаемых из бюджета на социальные нужды, делали качество этих услуг крайне низким. Прожить на пенсию было невозможно; колхоз­никам же (вплоть до 1960-х гг.) пенсии выплачивались из крошечных фондов самих «колхозов». Больниц и поликлиник не хватало; рабочих и членов их семей обеспечивали медицинской помощью при предприятиях, остальным категориям населения нередко приходилось обращаться к ус­лугам платного здравоохранения[381]. Лекарства в аптеках не были бесплат­ными. Больничные листы выдавались на 1-2 дня, с возможностью про­дления до 10 дней, после чего созывалась медицинская комиссия. Боль­ничный по уходу за ребенком выдавался всего на 3 дня. В 1938-1939 г. декретный отпуск быЛ сокращен: вместо 56 дней до и после родов, он со­ставлял теперь 35 дней и до 28 дней после родов; женщины, проработав­шие на одном предприятии менее 7 месяцев, его вообще не получали[382]. В 1938 г. власти урезали пособие по болезни для всех, проработавших на одном предприятии менее 6 лет (проработавшие 2 года и не состоявшие в профсоюзе получали его лишь в половинном размере)[383]. Катастрофиче­ски не хватало жилья. А с 1 сентября 1940 г. постановлением правительст­ва было введено платное образование в высших и средних специальных учебных заведениях и 8-10 классах школы (родители школьников должны были платить 150-200 рублей в год)[384].

В Москве еще создавалась иллюзия изобилия промышленных товаров и продуктов питания - на показ иностранным визитерам, которые потом на все лады расхваливали «чудеса» советской действительности. О том, как выглядела в 1930-е годы жизнь в советской провинции, рассказал шах­тер, опубликовавший под псевдонимом «И.Волго-Дунайский» статью «Как живут шахтеры в Донбассе» в анархистском эмигрантском журнале «Дело труда - Пробуждение»:

«В эти (имеются в виду шахтерские, - В.Д.) районы завозили боль­ше, чем в колхозы и совхозы. Обычно привозили товары в магазины на шахты раз в 2-3 недели, а иногда гораздо реже... Сегодня, скажем, при­везли товары в магазин. Лишь стемнело, жены большевицких сановных акул, а то и сами главари, кто не занят, идут в магазин, где торговцы уже разложили свои товары и ждут своих владык, хотя с улицы магазин за­крыт и сторож, как обычно, сидит на крыльце или ходит вокруг... Каждый из большевицких главарей берет то, что ему нравится, и столько, на­сколько у него или у нее хватит денег... Не было ни одной шахтерской семьи, которая не нуждалась бы в том, что по ночам тащили из магазина компартийцы.

Жены же шахтеров, узнав о привозе товаров, сбегались со всех сто­рон засветло и устанавливали честную очередь с вечера, хотя магазин от­кроют только завтра. Они стоят в очереди всю ночь, оставив детей взапер­ти в квартире. Будь это зима или лето, около магазина всегда полно людей: женщины, мужчины и дети-подростки, у которых мать больна и некому идти в очередь мерзнуть. За ночь милиция по нескольку раз разгоняет этих

людей от магазина, но по уходе полиции они опять становятся в очередь. Разумеется, нужда гнала этих людей в очередь, они не знали, что внутри магазина комначальство уже все распределило. А те, которые видели пре­ступление главарей большевизма, не решались протестовать, ибо таким смельчакам немедленно пришивалась «контрреволюция» и их отправляли в ссылку на север России.

Обычно в 5 часов утра полиция уходит и в это время новые массы людей бегут к магазину с криком: «Кто последний? - Я за вами». К откры­тию магазина в 8 часов утра собиралось несколько сот человек. В этот момент хулиганы и пропойцы из бывших партизан начинают лезть без очереди к дверям магазина; некоторые смельчаки из публики тоже лезут к дверям наводить порядок. В этот момент открывается магазин - и начина­ется страшная давка: задние ряды напирают и лезут через головы перед­них. Крики, стоны и плач... В давке - озлобленность и драки... Попав, на­конец, в магазин, люди не могли достать то, в чем они нуждались, потому что комголовка увезла их ночью на черный рынок.

Зато водку живодеры продавали вне очереди. Эта водка привозилась в бочках и продавалась дешевле настоящей водки. В 1939-40 годах ее прода­вали у магазинов, и те, кто имел деньги, тащили ее целыми ведрами. Этим болыневицкая власть старалась выкачать средства и одурманить мозги.

<... > Во время торговли мануфактурой в магазин опять приходили с утра жены болыпевицких сановников, они лезли вне очереди и опять на­бирали, сколько хотели <...>

На шахте рабочих было 1480 человек, а сановников - 20. Последние уносили больше, чем 1480 рабочих. Эти 20 главарей... имели своих аген­тов по продаже закупленных товаров не на общем базаре, а сперва - близ­ким родным, затем - субагентам; далеко находящимся родственникам по­сылали товары по почте. Двадцать главарей делали огромные барыши, но на митингах всегда орали во все горло: «Долой спекулянтов - врагов на­рода!». Так строился при мне сталинский социализм»[385].

Реальную степень и масштабы сопротивления рабочих против невы­носимых условий и темпов труда, навязываемых им политикой индуст­риализации, трудно оценить. Какие-либо легальные забастовки были в условиях сталинской диктатуры, разумеется, немыслимы. Тем не менее, работники пытались бастовать нелегально. Так, за январь-август 1929 г. было отмечено 174 коллективные акции протеста с участием 15,7 тысяч человек, за тот же период следующего года - 147 выступлений с 11,8 ты­сячами участников. В 1930-1931 гг. люди массово отказывались выходить на работу из-за задержек зарплаты: в мае 1930 бастовали на Ревдинском металлобрабатывающем заводе, в июне не выходили на работу шахтеры треста «Луганскуголь», в июле бастовали на 7 шахтах треста «Сталин- уголь». В августе 1930 г. 1050 рабочих Сталинградского тракторного завода (70% работников) выступили против 10-часового рабочего дня. Неодно­кратно бастовали строители. В 1932 г. в условиях экономического кризиса и голода стачки охватили текстильные предприятия Иваново и Ивановской области. В апреле вспыхнули волнения на текстильной фабрике им.Ноги- на в Вичуге, и через 4 дня к забастовке присоединились все предприятия этой отрасли в городе. Бастующие разгромили управление милиции и за­хватили здания, в которых размещались органы ГПУ и райком партии. В ходе столкновений один из демонстрантов погиб, другой был ранен; тя­жело ранены были 15 милиционеров, десятки милиционеров и партийных чиновников получили легкие ранения. Выступление подавил прибывший в Вичугу Л.М.Каганович, однако массовые выступления распространились на другие города области[386]. Практически регулярно сообщали в первой половине 1930-х гг. о трудовых конфликтах в Донбассе.

С 1934 г. широкое распространение получил такой метод борьбы тру­дящихся, как замедление работы - «волынка», в январе этого года органы внутренних дел зафиксировали 24 подобные акции с участием 1550 чело­век, а в декабре - 16 с участием 621 человека (в основном, в районе Ива­ново, на Средне-Волгострое, предприятиях местной промышленности и торфяных разработках). За 11 месяцев 1934 г. было отмечено 185 забасто­вок и «волынок»; в них участвовали 8,7 тыс. рабочих[387].

Трудящиеся пытались протестовать, меняя место работы. Можно предположить также, что, по крайней мере, какое-то число случаев сабо­тажа, порчи оборудования, станков и т.д. в 1930-е гг. действительно были индивидуальными актами протеста рабочих - подобно действиям «разру­шителей машин» во время индустриализации в Англии в XVIII-XIX вв. «(...) С машин и особенно с людей требуют гораздо больше того, что они могут дать, - передает иностранный рабочий, работавший в годы первой и второй пятилеток в Советском Союзе, слова своего собеседника- железнодорожника. - Люди голодны, обессилены, они бьются над вопро­сом, как свести концы с концами. Вы понимаете, что они плохо работают, и не имеют желания работать лучше... В сущности, делают то, что мо­гут». Систематическую недоплату трудящиеся пытались компенсировать хищениями у государства: «Кто не крадет, тот не ест». Их не останавлива­ли ни драконовские кары, ни милитаризация труда[388].