Сладкая, как мед - Джоан Вулф

Родриго капризничал, но герцог относился к его выходкам с неизменным спокойствием. Максу казалось, что застоявшийся жеребец вот-вот не выдержит и понесет, однако Энтони управлял им железной рукой.

И только на обратном пути, когда кавалькада уже въехала в парк, герцог спросил у Лоренса:

— В каком состоянии беговая дорожка вокруг парка? Она не сильно заросла?

— По крайней мере проехать можно, — холодно отвечал Лоренс.

— Отлично, — обрадовался Энтони. — Родриго нужно как следует размяться!

Он направил жеребца на дорожку и отпустил поводья.

— Черт побери! — вырвалось у Лоренса, с открытым ртом смотревшего вслед испарившемуся коню с всадником.

— В прошлом году он получил первый приз на французских скачках, приравненных к нашему дерби, — не без злорадства огорошил этого недотепу Макс.

— Но как он достался Энтони? — полюбопытствовал Патрик.

— Родриго еще жеребенком подарил Энтони его дядя, принц де Варонн, — сообщил Макс.

Упоминание столь знатного имени пробрало даже несносных братьев Селбурн — они замолчали.

Так, в полном молчании, троица дождалась, пока Энтони прокатится вокруг парка и вернется к ним — запыхавшийся и довольный. Он выглядел таким счастливым!

У Макса снова сладко замерло сердце при виде этого неподражаемого человека. Такому, как он, вовсе ни к чему любовь и уважение этих двух олухов, из-за которых он так переживает!

— А ты отличный наездник, Чевиот, — с явной неохотой признал Лоренс.

— Спасибо! — тепло улыбнулся брату герцог. Родриго успел изрядно пропотеть и всю оставшуюся дорогу до дома вел себя исключительно по-джентльменски.

Кончился май, начался июнь, и жизнь немногочисленных обитателей замка Чевиот мало-помалу начала входить в привычное русло.

Герцог трудился на благо поместья, а Сара устраивала себе художественную мастерскую. Она выбрала для этого пустовавшее помещение в башне Маргариты. Так звали одну из герцогинь, которая во время осады Оливера Кромвеля была вынуждена дать жизнь своему ребенку в этой башне, так как остальные строения были небезопасны из-за обстрела.

Как только студия была устроена, Сара приступила к осуществлению своего замысла — морскому пейзажу.

К обоюдной радости Энтони и Сары, они обнаружили, что могут считать себя по-настоящему счастливой парой. После стольких лет добровольного изгнания герцог наконец позволил себе не только вернуться домой, но и привести поместье в достойный вид. А она обрела возможность работать, и никто больше не претендовал на ее время, отрывая от любимого дела. По вечерам они находили друг в друге внимательных и заботливых слушателей, перед которыми так приятно было похвастаться своими успехами. А по ночам становились страстными и нежными любовниками под уютным балдахином над кроватью в спальне Сары.

Итак, и герцог, и герцогиня были вполне довольны жизнью. К несчастью, их умиротворенное состояние отнюдь не разделяли остальные обитатели замка.

Вдовствующая герцогиня ни за что не желала примириться с понижением своего статуса — ведь теперь она во всем считалась номером вторым после Сары. И хотя Сара предпочитала не совать нос в домашние дела и вдова по-прежнему заправляла хозяйством в замке, ее бесило, что при малейшем признаке неудовольствия челядь старалась выполнить прежде всего прихоти Сары.

Мало того, слуги откровенно обожали молодую хозяйку. Поскольку для самой вдовы сколько-нибудь дружеское или хотя бы вежливое обращение со слугами было признаком непозволительной слабости и отсутствия воспитания, поведение Сары казалось ей возмутительно плебейским. Слуги на то и существуют, чтобы служить, и не пристало настоящим аристократам интересоваться их мнением по поводу того, в какой цвет следует выкрасить стены в столовой!

А две дюжины новых тюфяков, которые Сара распорядилась приобрести для этих никчемных созданий? Те тюфяки, что имелись раньше в помещениях для слуг, никто и не думал менять на протяжении десятков лет — так почему же теперь они вдруг стали плохи?

Каждый вечер вдова скрипела от злости зубами при виде Сары, занимавшей хозяйское место за столом, а потом удалявшейся в хозяйскую спальню. Ее совершенно не трогали попытки Сары проявить дружелюбие и наладить хоть какие-то отношения — напротив, покладистость молодой герцогини только разжигала ярость вдовы.

Она лезла из кожи вон, чтобы отравить существование этой наглой самозванки, но, несмотря на все ее усилия, «неблагодарная тварь» выглядела неизменно счастливой и довольной жизнью!

В не менее расстроенных чувствах пребывал и лорд Лоренс. Несмотря на радость по поводу того, что сиятельный Чевиот наконец-то снизошел к чаяниям малых сих и готов удовлетворить их нужды, Лоренс ненавидел Энтони за то, что не он, а его старший брат принес в поместье мир и процветание. Он ревновал к популярности, которую начинал приобретать его брат у арендаторов. И главное — был возмущен тем, что Энтони увел у него из-под носа герцогский титул.

Сколько лет, сколько долгих лет Лоренс жил в ожидании его гибели на этой проклятой войне! Вот и мама нисколько не сомневалась: рано или поздно это случится.

И все эти годы Лоренс лелеял мечту унаследовать отцовский титул — он, а не Энтони будет герцогом Чевиотом!

Однако жизнь преподнесла ему горькую пилюлю, и Лоренс оказался не в силах так просто ее проглотить.

Патрик буквально разрывался на части. Он преданно любил Лоренса и считал ужасной несправедливостью то, что Энтони досталось место, давно уготованное Лоренсу. Но честный, по-детски непосредственный Патрик не мог не проникнуться симпатией к Энтони. А потом, он ни за что не посмел бы искренне пожелать, чтобы другого человека убили на войне — тем более его собственного брата!

Все это лишало Патрика покоя. Он считал, что предает Лоренса, слишком по-дружески относясь к Энтони, но в то же время чувствовал, что поступил бы не по-христиански, обвиняя Энтони в праве первородства. Мало того — он все чаще замечал, с какой ненавистью относится к Энтони его мать, и начал подозревать, что это злое чувство зародилась отнюдь не сегодня.

Он однажды спросил у матери, почему герцог не явился в замок после ужасного ранения под Саламанкой, и ему ответили, что Энтони терпеть не может Чевиот.

Это было откровенной ложью. Потому что Патрик видел, как его старший брат любит свою землю. Энтони не жалел ничего, чтобы вернуть Чевиоту его былое величие. А слова о том, что Энтони никто сюда не звал, больно врезались Патрику в память и внушали все большую тревогу. Ситуация складывалась пренеприятная: на глазах у Патрика рушился весь привычный мир.