Белая лебеда - Анатолий Занин

Я достал из планшета свою карту и нанес изменения, какие произошли за последние сутки по данным полковой разведки. Майор весело посмотрел на меня и неожиданно крикнул:

— Голубев, остограммь!

В дверях появился молодцеватый старшина с аккуратными усиками. В руках он держал алюминиевую кружку и фляжку. Я выпил теплый спирт, утер губы тыльной стороной руки и вышел во двор, выложенный крупным булыжником, бодро вскочил на резвую кобылку и поехал сначала лесом, посмотреть, что в нем есть.

Значит, завтра…

Всюду в лесу притаились танки и пушки, машины-«амфибии», «студебекеры» с зачехленными брезентом рамами-«катюшами», длинные зеленые понтоны; в окопах, в палатках, а то и прямо на подостланных сосновых ветвях сидели и лежали солдаты, бодрые и справные; они смеялись над анекдотами и побасенками своего Василия Теркина, писали письма, брились, ели кашу и пришивали подворотнички.

Догадывались, что завтра начнется?

Час наступления приближался…

Предстояло форсировать последнюю реку… Но кто останется живым и отмеряет последние немецкие километры?

Мне почему-то вспомнилось, как вчера я радостно прикреплял еще по одной звездочке на погоны…

Я выбрался на шоссе. Сильнейший хвойный запах шибанул в нос… Быстрая весна на Одере переходила в лето. Уже изрядно припекало солнце.

Едва я поднялся на пригорок, как далеко в немецком тылу глухо гукнуло, через неуловимый промежуток времени послышался характерный чахающий звук подлетающего снаряда, и метрах в тридцати впереди меня раздался сильный взрыв, и в разные стороны разлетелись комья земли, над поверхностью появилось желто-белое облачко, которое тут же развеял ветерок. По шоссе как раз проходила колонна тяжело груженных машин, которые тотчас увеличили скорость и вышли из-под обстрела.

Неподалеку от пригорка две недели назад по-глупому погиб капитан Недогонов, вот так же возвращаясь из штаба.

Я вернулся на пригорок я поднес к глазам бинокль. В зыбком дрожащем мареве, из расплывчатой полосы горизонта, слабо выступил тонкий шпиль кирхи. Его не сразу и разглядишь. Там наблюдатель! Ну, погоди у меня!

Галопом доскакал до батареи и попросил старшину разыскать монтерские «кошки», которыми под Данцигом пользовался капитан Недогонов. Тогда я чуть со смеху не помер, увидев, как комбат, прицепив к ногам эти раскоряки, принялся карабкаться на высоченную сосну. Мало того, он еще и телефонный аппарат с собой прихватил. И выкурил-таки наблюдателя с городской ратуши, снес снарядом колокольню вместе с ним.

На дамбу, насыпанную посреди реки, я переправился с разведчиками и со своего наблюдательного пункта никакой кирхи не увидел на той стороне. Городок закрывал густой сосновый бор. Там, под кручей, зацепился наш второй батальон и, сколько немцы ни долбили этот «пятачок» снарядами и бомбами, полуоглохшие солдаты уже много дней отбивались изо всех сил.

На истерзанный «пятачок» я добрался на «амфибии», на которой везли обед.

С превеликим трудом взобравшись на верхушку сосны, я увидел кирху. В узком окне ее, похожем на бойницу, сверкнули стекла стереотрубы. Ага! Попался, Гансик!

Часа через два заработала телефонная связь, я подготовил данные и передал на батарею. Видел разрывы снарядов, делал поправки и только десятым снарядом накрыл колокольню. Но и немцы догадались, откуда корректируется стрельба, и обрушили на «пятачок» шквальный огонь. Я почти свалился с сосны и укрылся в окопе. Вот тут меня и шарахнуло…

Я провалился в черный туман. Сколько летел в бездну?.. Когда забрезжил свет? Медленно, очень медленно из темноты выступали неясные очертания предметов, непонятные фигуры, какие-то тени. Неожиданно надо мной склонилась сестричка Лиза. И я обрадовался, что узнал ее. Потом я заметил, что мы плыли по реке и вокруг я все видел, как в тумане.

Вялые беспомощные руки, гудящая голова и страшная сонливость… Я не чувствовал своего тела, но сквозь туман видел, как мы пристали к берегу, как меня взяли на руки и переложили на повозку, как везли через лес. И Лизу, держащую мою голову на руках, я все время видел. В санбате меня раздели и положили на стол. Я был страшно возмущен, что рядом стояла Лиза, но не мог даже рукой пошевелить или что-нибудь сказать. Что врач делает с моей ногой? Мне стало больно, и я полетел в темноту…

Свет резко ударил в глаза. Опять надо мной склонилась Лиза. Я скорее угадал ее по голосу, чем увидел. Зачем она? Никогда не приходила во сне. А может, я на том свете? Но там же ничего нет! Там… Там бездна…

— Где я?

— В санбате, — сказала Лиза, и я возликовал, услышав ее голос. Значит, я слышу и вижу! — Тебя хотели отправить в госпиталь, да я упросила. Как чувствовала, что очнешься… У тебя ведь контузия, а так ничего. Вот только рану на бедре перевязали… Пить хочешь?

Она напоила меня теплым и сладким чаем, и силы стали прибавляться. Я пошевелил руками и ногами — будто все в порядке. Значит, контузия отпустила. Главное, я слышал и видел. Посмотрел на свои часы. Оставалось чуть больше двух часов…

Я сел в кровати и спустил ноги на пол. Бедро вроде не болело. В комнате лежало еще несколько раненых, и среди них я увидел старшего техника-лейтенанта Лабудина. Он метался в бреду, звал какую-то Варвару. У него были перевязаны грудь и голова.

На стуле я увидел свою одежду, стал натягивать китель. Пришла Лиза и разыскала сапоги. Скорее, скорее… Я же опоздаю на батарею…

Лиза сказала, что Ваня Кисляков только что привез раненых. Я постоял возле Лабудина и вышел во двор. Ваня копался в моторе и честил злосчастный «газик». По дороге на батарею он поведал о невеселых делах в артснабжении. Капитана Кононова взяли в дивизию. Лабудин исполнял обязанности начальника артснабжения, но недавно его тяжело ранило во время бомбежки. Красавецкий случайно попал на минное поле и подорвался. Вчера Ваня отвез его в госпиталь. В артснабжении теперь все новые офицеры.

На батарее устали от ожидания. Стрелки часов медленно приближались к четырем утра. Позвонил майор Демов и справился о готовности.

И вот взорвалась тишина. Во всеобщем грохоте, который объял окрестности, потонули хлопки наших полковушек. С пронзительным свистом летели над головой снаряды, с надсадными завываниями полосовали небо огненные хвосты ракет. Будто десятки паровозов поочередно выпускали пары. На той стороне Одера поднялась стена из желтого дыма разрывов и черной пыли. Земля сотрясалась и гудела, осыпались песчаные стены окопов, в ветвях деревьев свистел ветер, раскачивались стволы сосен. И пока громыхали пушки, а немцы затаились в землянках и дотах, погибая от осколков, из лесу одна за другой выскакивали машины-«амфибии» с прицепленными понтонами на легких тележках. Понтоны соскальзывали в воду, оставляя тележки на берегу. «Амфибии» быстро пристраивали понтон к понтону, и на глазах рождался мост через разлившийся Одер.

Еще не все умолкли пушки, как над лесом показались штурмовики «Ил-2». Штурмовики пикировали на еще оставшиеся доты, выпускали из-под крыльев реактивные снаряды.

По переправе сначала пошла пехота, затем поползли танки, покатили пушки. Наступила и наша очередь. Мы переправились на тот берег и увидели черное, будто перепаханное поле и на нем там и сям вывороченные набок железобетонные доты, похожие на гигантские яйца.

Солдаты бегали к ближайшему от дороги доту и заглядывали через амбразуру внутрь, видели немцев, у которых возле рта и ушей запеклась кровь — от ударной волны их не спасли и доты. Всех заинтересовали замки на стальных дверях, и через какое-то время пронесся слух, что в доты посадили власовцев-смертников.

За Одером начиналась Померания с отличными дорогами, старинными городками и опрятными деревнями.

Завязывались короткие, но ожесточенные бои с сильными немецкими заслонами, основная масса войск противника пыталась оторваться от наших наступающих дивизий. По брошенному военному снаряжению, повозкам, бронетранспортерам и машинам чувствовалось, что немцы поспешно бежали. А дня через два из рощиц с ровными рядами насаженных елочек и сосенок группами и в одиночку выходили немцы и складывали оружие. Завидев советских солдат, они бросали автоматы и с криками поднимали руки: «Гитлер капут! Энде криг!» Но эти умученные войной люди нас уже не интересовали.

Мы гнались за эсэсовскими частями, зондеркомандами, гражданскими функционерами и фашистскими прихвостнями, которые изо всех сил бежали к Эльбе, чтобы сдаться на милость американцам.

И моя батарея мчалась по автостраде на запад.

Моя батарея…

Она уже непохожей была на ту, которой командовал капитан Недогонов. Я свез старые полковушки на склад и взамен получил отличные «дивизионки» со «студебекерами» впридачу. Кроме всего, мне придали взвод автоматчиков и радиста.