Том 5. Багровый остров - Михаил Булгаков

За окном глухая команда, топот, и все смолкает, как бы ничего и не было. Паисий часто и жадно крестится, зажигает свечи и исчезает.

Махров. Расточились… В форме… ишь ты., Недаром сказано: и даст им начертание на руцех или на челах их… Звезда-то пятиконечная…

Голубков. Что такое случилось здесь? (Шепотом Серафиме.) Здесь уже должны быть белые… Местность в их руках. (Громко.) Бой… отчего все это произошло? Отчего?

Барабанчикова (внезапно). Оттого это произошло, что генерал Крапчиков — задница, а не генерал!

Крупная пауза.

(Серафиме.) Пардончик, мадам.

Голубков (машинально). Ну?..

Барабанчикова. Ну что «ну»? Ему прислали депешу, что конница появилась, а он, язви его душу, в преферанс сел играть.

Голубков. Ну?

Барабанчнкова. Шесть без козырей объявил.

Махров. Ого-го-го, до чего интересная особа!

Голубков (насторожившись). Простите, вы не коммунистка?

Барабанчикова. Да ну вас!

Голубков. Простите, вы, по-видимому, в курсе дела. У меня были сведения, что здесь в Курчулане штаб генерала Чарноты стоял?

Барабанчикова. В Курчулане? Вон у тебя какие подробные сведения!

Серафима. Сергей Павлович!

Голубков. Нет, просто интересно узнать, что происходит…

Барабанчикова. Ну, был Чарнота! Как ему не быть! Был и весь вышел.

Голубков. А куда же он отправился?

Барабанчикова. В болото.

Махров. А откуда у вас столько сведения, дама?

Барабанчикова. Очень уж ты, архипастырь, любопытен.

Махров. Почему вы меня именуете архипастырем?!

Барабанчикова. Ну, ладно, ладно, нечего!

Паисий вбегает, подкрадывается к окну, затем гасит все свечи, кроме одной.

Голубков. Что еще?

Паисий. Ох, сударь! И сами не знаем, кого нам еще Господь посылает и будем ли мы живы к ночи. (Проваливается сквозь землю.)

Слышен глухой, миогокопытный топот.

Махров. Пожаловал кто-то. (Исподтишка крестится.)

На окне вспыхивает и танцует пламя.

Серафима. Пожар?

Голубков (всматриваясь). Нет, это факелы! (Прижимается к окну, глядит, потом оборачивается, глаза у него ошалевшие.) Ничего не понимаю. Серафима Владимировна, белые войска. Клянусь Богом, белые! Офицеры в погонах! (Вскрикивает.) Свершилось! Поймите, Серафима Владимировна, — белые!! Мы перешли фронт!

Барабанчикова (садится, закутанная в попону, говорит кисло). Ты, интеллигент! Заткнись мгновенно! Здесь не Петербург, а Таврия, коварная страна. «Погоны… погоны…» [Если на тебя погоны нацепить, это еще не значит, что ты стал белый. А ежели я себе красную звезду на голову надену, ты уж будешь передо мной плясать, Интернационал напевать?] А если отряд переодетый, тогда что?

Вдруг мягко ударил колокол, как басовая струна.

Ну, зазвонили. Засыпались монахи-идиоты! (Голубкову.) Какие штаны?

Голубков. Красные! А вон еще въехали… у тех синие с красными боками.

Барабанчикова. «Въехали, с боками…» Черт тебя возьми. С лампасами, может быть?

Слышна протяжная картавая команда де Бризара: «…первый эскадрон, слезай…» Шум. Барабанчикова. прислушавшись, меняется в лице.

Что такое? Да быть не может!.. (Голубкову.) Кричи «ура», кричи, говорю тебе! Смело кричи! (Сбрасывает с себя попону и тряпье и вскакивает в виде Чарноты. Он в черкеске, со смятыми серебряными генеральскими погонами. Револьвер засовывает в карман, подбегает к окну, свистит в свисток, кричит.) Смирно! Здравствуйте, гусары, здравствуйте, донцы! Полковник Бризар, ко мне!

Серафима, Голубков и Махров застывают в неподвижности. Дверь открывается, и первой вбегает Люська. Она в косынке сестры милосердия, в кожаной куртке и в высоких сапогах со шпорами.

Люська. Гриша!.. Гри-Гри!.. (Бросается на шею Чарноте.) Не может быть! Не верю глазам!

Вбегает де Бризар в коротком полушубке и красных чокчирах, за ним ротмистр и Крапилин с факелом.

Глядите, господа! Живой! Спасся! (Подбегает к окну, кричит.) Полки! Слушайте! Генерала Чарноту отбили у красных!

Де Бризар. Ваше превосходительство! Гриша! (Целуется с Чарнотой.)

Люська. Мы по тебе панихиду отслужили. Как ты спасся?

Чарнота. Числил себя в гробу и смерть видел близко, как твою косынку. Сели к Курчулане в карты играть с Крапчиковым, шесть без козырей… Слышу пулеметы. Буденный свалился с небес! Весь штаб перебили, я отстрелялся, вскочил в окно и огородами к учителю Барабанчикову. Давай, говорю, учитель, документы! А он, сукин сын, до того передрейфил, что я сюда приползаю под покровом темноты… глядь, бабьи документы сунул, женины! Мадам Барабанчикова… и удостоверение — беременная! А у монахов обыск в кельях идет. Говорю — переодеваться некогда! Кладите меня, как есть, в церкви. Лежу, рожаю… Слышу, шпорами — шлеп, шлеп…

Люська. Кто?!

Чарнота. Баев, командир буденовского полка.

Люська. Ах…

Чарнота. Думаю, куда же ты, Баев, товарищ, шлепаешь? Ведь смерть твоя лежит под попоной! Бери, думаю, меня скорее за плечико, открывай попону! Будут тебя, командир, хоронить с музыкой… И не тронул попоны!

Люська. А!! (Визжит.)

Чарнота. Фу… (Голубкову.) Смотришь, петербургский житель? Никогда не видел, как кавалерийские генералы рожают? Ну, больше и не увидишь!

Де Бризар. Орден мадам Барабанчиковой!

Чарнота. А мне кубаночку и шашку!

Ротмистр. Пожалуйста, ваше превосходительство. (Подает Чарноте свой ятаган.)

Чарнота. Спасибо, ротмистр!

Снимает с головы Крапилина шапку-кубанку, надевает ее и выходит, за ним устремляется Люська и ротмистр.

Здравствуй, племя казачье! Здорово, станичники!!

Покатился вал, рев — в эскадронах и сотнях закричали «ура».

Де Бризар (Крапилину). А ну, освети их! Эти откуда? Ну, не будь я краповый черт, если я на радостях кого-нибудь в монастыре не повешу. Я-то уж попону приподниму! (Махрову.) Ты, социалист! Видно, красные тебя второпях забыли. Ну, у тебя и документа спрашивать не нужно, твои волосы — твой документ! Крапилин!

Паисий (вырастает). Что вы. Это их высокопреосвященство. Высокопреосвященнейший Африкан!

Де Бризар. Что ты, сатана чернохвостая, несешь? Свету больше, Крапилин! Что такое?.. Ваше высокопреосвященство, как вы сюда попали?..

Африкан. В Курчулан ездил, благословлять Донской корпус, и меня нечестивые пленили во время набега. Спасибо игумну, снабдил документиками.

Де Бризар. Прошу извинения… А эти кто?

Африкан. Не знаю, полковник. Бог их ведает!

Де Бризар (Серафиме). Женщина, документ!

Голубков. Это…

Серафима. Я — жена товарища министра в правительстве генерала Врангеля. Меня зовут Серафима Владимировна Корзухина. Я застряла в Петербурге, а мой муж уже в Крыму. Теперь я бегу к нему. Вот фальшивые документы, а вот мой настоящий паспорт. (Подает бумаги.)

Де Бризар. Черт! Mille excuses, madame!..[35] (Голубкову.) А вы, гусеница в штатском! Документ! Впрочем, я не удивлюсь, если вы окажетесь обер-прокурором святейшего синода!

Голубков. Я не гусеница, простите. И отнюдь не обер-прокурор. Я сын знаменитого идеалиста Голубкова. А сам я — приват-доцент при кафедре философии. Бегу из Петербурга к белым, потому что там жить невозможно, и вот сопровождаю Серафиму Владимировну.

Де Бризар. Очень приятно… Ноев ковчег!

Кованый люк в полу открывается, и из него подымается первым дряхлый игумен, а за ним вытекает хор монахов со свечами.

Игумен (Африкану). Ваше высокопреосвященство! (Монахам.) Братие! Сподобились мы в один день принять две радости. О, день осиянный! Возвращение христолюбивого воинства видеть и высокопреосвященного владыку от рук нечестивых социалов спасти и сохранить.