Я дрался на танке. Продолжение бестселлера «Я дрался на Т-34» - Артем Драбкин

Кстати, в библиотеке произошли события, которые стали для меня, можно сказать, судьбоносными. Там я познакомился с симпатичной девушкой с огромными косами, сестрой Розы, которая училась в Ереване на зубоврачебном факультете института и приехала на время каникул. Дружили мы недолго. Отпуск мой заканчивался, я должен был вернуться в Германию. Мать, узнав о нашей дружбе, настояла на том, чтобы я женился и уехал в Германию уже вместе с ней. Вскоре состоялась наша свадьба. Городское руководство совместно с нашей семьей организовали свадьбу на 100–150 человек почти на два дня. Через две недели после свадьбы мы едем в Германию. Едем через Москву. С нами едет дядя — мамин старший брат, сын которого находился в Подольске. В этом лагере находились бывшие пленные, которых освободила наша армия, и теперь они проходили проверку в подольском лагере. По прибытии в Москву буквально на следующий день поехал с дядей в Подольск. Принял нас начальник лагеря очень приятный полковник — Герой Советского Союза, к сожалению, фамилию не помню. Узнав о цели моего приезда, обещал, что к завтрашнему дню он проверит все данные и даст окончательный ответ. Сын дяди, Пепоян Левой Хачатурович, по всем данным, оказался порядочным бойцом нашей армии, никаких претензий к нему не было в период нахождения в плену, и, можно сказать, с почетом выдали нам все оправдательные документы с хорошей характеристикой и освободили его. Мы довольно прилично отметили это событие, находясь у тети (маминой двоюродной сестры), хотя дядя не отличался щедрым характером, и поездом Москва — Берлин выехали в Германию. Выехали мы без единой копейки. Правда, мы своевременно в Москве запаслись для дороги продуктами, так сказать, высшего качества, особенно красной и черной икрой в банках, от которых немцы просто балдели.

Дорога была очень интересна, и мы с женой почти не отходили от окна. Нас просто поражали четко и культурно обработанные участки земли, они были похожи на картинки, нарисованные умелыми руками земледельцев. Сравнивая наши колхозные, да и личные, «собственные» обработанные земли, нам становилось обидно за нашу бесхозяйственность, хотя мы прекрасно знали, что наши земли были в несколько раз плодороднее, чем польские и немецкие.

Помню, как мы пересекли все границы: советскую, польскую и немецкую; нас почти не проверяли. Через двое или трое суток мы прибыли в город Ютеборг — на севере ГДР. Встречали нас мои сослуживцы — старший лейтенант Клименко с двумя солдатами. В тот же день мы выехали в город Ной-Рупен, где расположился мой родной 49-й гвардейский танковый полк (бывшая 49-я гв. ТБР).

В Ной-Рупене наш полк расположился в прекрасных казармах бывшего немецкого танкового училища. Парки были замечательные, оснащенные всем необходимым для качественной эксплуатации бронетанковой техники.

Каждый бокс — так мы называли место стоянки танков — имел горячую и холодную воду, сжатый воздух, естественный постоянный свет. Занимались мы боевой подготовкой. Часто выезжали на эссенский танковый полигон, танкодромы. Занятия, как правило, носили практический характер. Много стреляли из танков и стрелкового оружия, водили танки и бронетранспортеры днем и ночью. Одним словом, шла четко организованная боевая учеба. Где-то в апреле или мае 1946 года нам объявили, что приехала московская комиссия для отбора кандидатов на учебу в Академию ВТ и МБ им. Сталина. Проводили они предварительный отбор. Изучая личные дела офицеров, меня почти без опроса включили в состав кандидатов. Сыграло роль, конечно, то, что я учился в институте на физико-математическом факультете. Не последнюю роль сыграло и мое звание Героя Советского Союза.

Окончив Академию ВТ и МБ, я поехал на службу в Молдавию, оттуда на Север, потом служил в Германской группе войск. Много мест повидал, был командиром 86-й Краснознаменной орденов Ленина и Суворова мотострелковой дивизии. Я и сейчас служу, как генерал-лейтенант я занимаюсь призывом в ресвоенкомате, недавно отправил юношей на службу. Вот такая у меня судьба.

Захаров Борис Петрович

Родился я 24 июня 1921 года в городе Городец, Горьковской области, куда мои родители приехали из голодной Москвы за продуктами. В 1940 году окончил московскую среднюю школу, после которой я и еще три моих одноклассника решили поступать в танковое училище. Сдав вступительные экзамены, в сентябре 1940 года мы были зачислены в Орловское танковое училище имени Фрунзе. В конце августа 1941 года нас выпустили лейтенантами и направили в Челябинск, в 30-й запасной танковый полк, готовивший командные кадры. При полку были организованы курсы усовершенствования командного состава, на которых я был назначен заместителем командира роты по технической части. Мы занимались преподаванием материальной части танка Т-34 и KB курсантам, из которых готовили механиков-водителей. Только в начале осени 1943 года мне удалось, используя протекцию генерала Афонина, вырваться из этого полка на фронт. В запасном танковом полку в ноябре мы получили новые танки ИС-1, прошли на них подготовку в полевых условиях, на полигоне, стрельбы и вождение, и в декабре мы отправились на фронт. Привезли нас под Тулу, в Тесницкие лагеря, где мы влились в состав 13-го отдельного гвардейского тяжелого танкового полка. Надо сказать, мне всегда везло на цифру «13». В полк я был зачислен 13 января 44-го года приказом номер 13.

Так вот я был назначен командиром танкового взвода — под моей командой был танк командира роты и два линейных танка. Во втором взводе нашей роты было два танка (в роте было 5 тяжелых танков ИС, а всего в полку 21 танк). В начале 1944 года наш полк направили на 2-й Украинский фронт. Поначалу мы стояли в обороне в районе населенного пункта Джурженцы, а на рассвете 15 февраля нас вывели на позиции у населенного пункта Лысянка. При передислокации мой танк подорвался на мине. Взрывом выбило первый каток, заклинило коробку передач. Однако, поскольку ленивец остался цел, мы сумели натянуть гусеницу и привести машину в назначенный район. Еще у одного танка моего взвода обнаружилась течь в редукторе (бортовые редукторы на ИС-1 были очень слабые и быстро выходили из строя). Таким образом, во взводе остался всего один боеспособный танк, а в роте — три. Полк, а вместе с ним и наша рота, разместился на лесистой возвышенности перед Лысянкой. С нее хорошо просматривалась окраина населенного пункта, находившегося примерно в полукилометре, и насыпь узкоколейной железной дороги, по которой вывозили сахар с сахарного завода на станцию Поташ. Она шла параллельно населенному пункту, и ее требовалось пересечь, чтобы добраться до городка. На следующее утро командир полка, получив задачу на атаку населенного пункта Лысянка, решил использовать первую роту, в которой все пять танков были исправны. Командовал ей капитан Гмирянский… Первая атака, которую мне пришлось видеть, оставила тяжелое впечатление. Тяжелое, потому что потом, имея определенный боевой опыт, я оценил действия командования полка как непродуманные. Без всякой разведки, без огневой поддержки рота была брошена на противника. Развернувшись в линию, пять танков пошли вперед, и когда они начали забираться на эту насыпь, немецкие зенитки, установленные на окраине Лысянка, уничтожили их буквально в течение несколько секунд. Некоторые танки продолжали катиться, пока не завязли в снегу, некоторые загорелись. Вся рота погибла… В 1974 году, когда отмечалось 30-летие освобождения района, мы поехали с ветеранами полка по местам боевой славы. Заехали в Лысянку, побывали на месте этого боя. Когда прошли чуть правее от места расположения нашего полка, то увидели небольшой овраг. Если бы была проведена разведка, наверное, можно было бы эту Лысянку обойти по низинке и зайти немцам в тыл. Кроме того, наши танки, оставшиеся в резерве, могли поддержать огнем атаку, но ни одному танку боевой задачи поставлено не было. Спрашивается, почему? Расчет был на то, что эти новые танки неуязвимы, что они могут пройти через любой огонь…

После этого наш полк отвели в резерв командования Вторым Украинским фронтом. Там мы, приводя себя в порядок, простояли до 5 марта, когда Вторая танковая армия в составе Второго украинского фронта была введена в прорыв. Началась Уманско-Боташанская операция. Стояла ранняя весна. Оттепель превратила все дороги в грязевые потоки. Мы погрузили на броню боеприпасы, прикрутили бочки с горючим на крылья танков, посадили по отделению автоматчиков и пошли на запад. Вообще, уже потом, воюя на ИС-2, мы всегда старались брать дополнительный боекомплект. Ведь в танке ИС-2 было всего 28 выстрелов, поэтому на пол клали еще выстрелов пятнадцать и столько же зарядов к ним, да и на броню несколько ящиков.

Не доходя до Умани километров тридцать, нам встретилась маленькая речушка Горный Тикич, к которой мы подошли в районе села Иваньки. Берега ее были непреодолимы для танков. Мост же, стоявший в этом селе, был пригоден разве что для телег, а не для сорокашеститонных машин. Полковые саперы обнаружили еще один мост ниже по течению реки, но он был заминирован, а они не брались за разминирование, ссылаясь на слабую подготовку. Тогда саперы из танкового корпуса, в который мы входили, начали усиливать мост в селе. Протрудились весь световой день и к вечеру доложили, что мост должен выдержать танк. Мой танк оказался первым у моста, так что опробовать их работу пришлось мне. Дойдя до середины моста, танк обвалил его левую сторону, перевернулся и упал в реку, уйдя под воду так, что на поверхности торчала лишь правая гусеница. Я сидел перед люком механика-водителя, освещая переноской дорогу (фары мы не включали, опасаясь налета немецкой авиации). Меня сбросило в воду, но я достаточно легко выбрался сначала на танк, а с него и на остатки моста, а экипаж остался в танке… Полк, переправившись в другом месте, ушел вперед, а я остался ждать эвакороту, чтобы вытащить танк, захоронить экипаж. Догнал я полк уже в Молдавии, где-то в начале мая. Матчасти в полку практически не осталось — много потеряли по техническим причинам, а также в результате боевых действий.