Достаточно ли мы умны, чтобы судить об уме животных? - Франс де Вааль

После того как всех остальных шимпанзе выпустили, наконец, смогла войти и Наташа. Мы с волнением следили за ней с помощью нескольких камер. Она проделала то же, что и Соко, продемонстрировав при этом намного лучшую ориентацию в пространстве, чем мы. Она медленно прошла точно над тайником, а через десять минут вернулась, чтобы уверенно выкопать фрукт. Пока она делала это, Соко смотрел на нее с очевидным удивлением. Не каждый день кому-нибудь удается выкопать из земли яблоко! Я переживал, что Соко может наказать ее за то, что она ест прямо у него на глазах, но вместо этого Соко побежал прямо к тракторной покрышке! Он заглянул в нее с нескольких сторон, но она была пуста. Похоже, он пришел к заключению, что мы снова прячем фрукты, и вспомнил точное местоположение, которое мы использовали раньше. Это было особенно примечательно, потому что я совершенно уверен, что у Соко был всего лишь один опыт подобного рода в течение всей его жизни, который произошел пять лет назад.

Было ли это случайным совпадением? Трудно сказать, основываясь всего на одном случае, но психолог Джема Мартин-Ордас из Испании также исследовала этот тип памяти. Работая со множеством шимпанзе и орангутангов, она проверяла, что помнят человекообразные обезьяны из прошедших событий. Первоначально обезьянам дали задание найти подходящий инструмент, чтобы достать банан или замороженный

йогурт. Обезьянам показали, как инструменты прячут в ящики, после чего они должны были выбрать нужный ящик, чтобы получить инструмент, необходимый для выполнения задания. Решение этой задачи не составило труда для обезьян. Спустя три года, полных событий и различных тестов, обезьяны вновь встретились с тем же экспериментатором в лице Мартин-Ордас, предложившей им старое задание с такими же условиями и в том же помещении. Послужит ли сходная ситуация подсказкой обезьянам в выполнении задания? Будут ли они знать, какой инструмент им нужен и где его взять? Обезьяны знали, по крайней мерe, те из них, кто проходил предыдущий тест. Обезьяны, впервые столкнувшиеся с этим заданием, не проявляли подобных способностей, что подтверждало роль памяти. Более того, обезьяны, проходившие тест ранее, без колебаний решали проблему в течение нескольких секунд{294}.

По большей части процесс научения у животных имеет неявный характер, подобно тому как я научился избегать некоторых автострад в Атланте в определенное время суток. Неоднократно попадая в пробки, я начал искать лучшие, более быстрые маршруты, не сохранив в памяти события, которые произошли в предыдущие поездки. Точно так же крыса в лабиринте научается поворачивать в одну сторону, а не в другую или птица запоминает, в какое время можно найти хлебные крошки на балконе моих родителей. Такого рода научение – процесс, который распространяется на все, что нас окружает. Другой тип памяти, о котором идет речь, – это запоминание деталей. Именно так французский писатель Марсель Пруст описывает в цикле романов «В поисках утраченного времени» ощущения от вкуса пирожных-мадленок. Опущенное в чай пирожное вызвало у него воспоминания о детских визитах к его тете Леони: «В то самое мгновение, когда глоток чаю с крошками пирожного коснулся моего неба, я вздрогнул, пораженный необыкновенностью происходящего во мне»{295}. Воздействие воспоминаний о собственной жизни основано на их исключительности. Яркие и живые воспоминания можно вызвать в памяти и подробно пережить заново. Эти воспоминания представляют собой реконструкции – вот почему они часто обманчивы, – но при этом настолько убедительны, что заставляют нас поверить в их реальность. Они наполняют нас эмоциями, как это и произошло с Прустом. Вы вспоминаете чью-то свадьбу или похороны отца, и все подробности относительно погоды, гостей, угощений, радостей и печалей всплывают в вашей памяти.

Этот тип памяти работает, когда человекообразные обезьяны реагируют на сигналы, связанные с событиями, произошедшими много лет назад. Подобная память помогает шимпанзе добывать пищу: за день они обходят до десятка плодовых деревьев. Как они узнают, куда им направляться? В джунглях слишком много деревьев, чтобы полагаться на счастливый случай. Работая в национальном парке Тай в Кот д'Ивуар, голландский приматолог Карлин Джанмаат обнаружила, что человекообразные обезьяны превосходно запоминают места кормежки. Они ищут преимущественно те деревья, на которых питались в предшествующие годы. Если они находят дерево со множеством спелых плодов, то остаются на нем, пока не объедаются до изнеможения, а через пару дней обязательно возвращаются. Джанмаат описывает, как шимпанзе строят временные гнезда (в которых проводят всего одну ночь) по дороге к таким деревьям и встают до рассвета, чего они обычно терпеть не могут. Отважная ученая следовала за группой шимпанзе пешком, и, хотя обычно обезьяны не обращали внимания, когда она спотыкалась или наступала на хрустящую ветку, на этот раз все они поворачивались и пристально смотрели на нее, так что ей было не по себе. Звуки привлекают внимание, а обезьяны нервничали в сумерках. Это было объяснимо, потому что недавно у одной из самок леопард утащил детеныша.

Несмотря на затаенный страх, шимпанзе предприняли далекое путешествие к фиговому дереву, на котором недавно кормились. Они старались успеть к новому урожаю фиг. Этим мягким сладким плодам отдают предпочтение многие лесные животные – от белок до птиц-носорогов, так что раннее прибытие было единственным способом получить преимущество в сборе плодов. Примечательно, что чем дальше расположено дерево от их ночлега, тем раньше шимпанзе отправляются в путь, поэтому в любом случае оказываются на месте примерно в одно и то же время. Это предполагает расчет времени в зависимости от предполагаемого расстояния. Все это убедило Джанмаат в том, что шимпанзе активно используют предшествующий опыт, чтобы спланировать сытный завтрак{296}.

Эстонско-канадский психолог Эндел Тулвинг определил событийную память как воспоминание о том, что случилось, где случилось и когда случилось. Это подтолкнуло исследование памяти к выяснению трех обстоятельств события: что, где, когда{297}. Хотя описанные выше примеры, по всей видимости, соответствуют этому списку, необходимо было провести более строго контролируемые эксперименты. Первое опровержение концепции Тулвинга, согласно которой событийная память характерна только для человека, было получено именно в таком эксперименте, но не на человекообразных обезьянах, а на птицах. Ники Клейтон совместно с Энтони Дикинсоном использовала привычку кустарниковых соек делать запасы, чтобы выяснить, что они помнят о спрятанной пище. Птицам давали различную пищу: скоропортящуюся (мучных червей) и долго хранящуюся (арахис). Четыре часа спустя сойки отыскивали мучных червей – свою любимую пищу – прежде, чем орехи. Однако через пять дней их предпочтения менялись: они даже не пытались искать мучных червей, которые уже испортились и стали несъедобными, но даже через такой долгий срок прекрасно помнили, где спрятали орехи. К тому времени ученые составили представление о системе поиска у соек – были проведены эксперименты в отсутствие пищи, и одним из значимых факторов оказался запах. Но исследование с орехами и червями было очень изобретательным и включало несколько дополнительных контролей, так что ученые смогли заключить, что сойки помнят, какие они сделали запасы, в каком месте и в какой момент времени. Таким образом, их память хранит все три обстоятельства события{298}.

Доводы в пользу наличия у животных событийной памяти еще укрепились, когда американские психологи Стефани Бабб и Джонатан Кристалл исследовали поведение крыс в звездообразном лабиринте с восемью ответвлениями. Крысы усвоили, что если они побывали в данном ответвлении и съели находившуюся там пищу, то ее там больше нет и возвращаться туда не имеет смысла. Тем не менее было одно исключение. Крысы случайно обнаружили, что шоколадные шарики восполняются после долгого перерыва. У крыс сформировались соответствующие ожидания относительно этого вида лакомства – где и когда его можно найти. Они возвращались в нужное ответвление, но после продолжительного времени. Другими словами, крысы знали, что, где и когда, если дело касалось шоколадных шариков{299}.

Однако Тулвинга и некоторых других ученых эти результаты не удовлетворили. Мы не получили представления – что так красочно удалось сделать Прусту, – каким образом птицы, крысы и человекообразные обезьяны оперируют собственной памятью. Какое участие принимает в этом сознание и принимает ли вообще? Воспринимают ли они свое прошлое как часть собственной истории? Поскольку на эти вопросы не нашлось ответов, было предложено ограничить толкование термина, наделив животных памятью, «похожей на событийную». Я не согласен с этим отходным маневром, поскольку он придает вес с трудом поддающейся определению способности человеческой памяти, известной только благодаря самоанализу и языку. Хотя язык помогает выразить воспоминания, он вряд ли служит их основой. Я бы предпочел снять бремя доказательств с животных, особенно если речь идет о близких нам видах. Если другие приматы вспоминают события с той же точностью, что и люди, скорее всего, они делают это тем же способом. Тем, кто утверждает, что человеческая память основана на уникальных особенностях сознания, следует продемонстрировать эти особенности, чтобы доказать свою точку зрения.