Пожарский - Дмитрий Володихин

Самое время рассказать о трудностях, постигших русское командование, и о трудах, выпавших на долю русской армии.

Прежде всего, общее дело страдало от несогласия между главными полководцами двух земских ополчений.

Князь Дмитрий Тимофеевич Трубецкой требовал от Минина и Пожарского если не повиновения, то хотя бы формальных почестей, соответствующих высоте его рода; Пожарский не соглашался. «Начальники же начали между собой быть не в совете из-за того, что князь Дмитрий Тимофеевич хотел, чтобы князь Дмитрий Пожарский и Кузьма ездили к нему в таборы, — сообщает летопись. — Они же к нему не ездили, не потому, что к нему не хотели ездить, а боясь убийства от казаков» [202].

Для современного человека требование, выдвинутое Трубецким, просто непонятно. За Пожарским — более сильное войско, за Пожарским — Минин и огромная область, доверившая ему власть над ополчением. Казалось бы, какое право Дмитрий Тимофеевич имеет принуждать Пожарского к подчиненной роли? Да хотя бы к видимости подчинения! Но для служилой аристократии начала XVII века требование князя Трубецкого звучало как нечто само собой разумеющееся.

Семейство Трубецких занимало в старомосковской служилой иерархии место намного более высокое, нежели семейство Пожарских. Тут и спора нет! Сам Дмитрий Михайлович никогда не оспаривал этого. А если бы взялся оспаривать, то оказался бы неправ, непрям и нечестен. Князь Д. М. Трубецкой, родовитый Гедиминович, по знатности намного превосходил его. Предки Дмитрия Тимофеевича ходили в боярах и воеводах, бывали «в приближении» у государей русских. Трубецкие очень долго сохраняли особые права полунезависимых удельных владык в своем вотчинном гнезде — городе Трубчевске. Они обладали обширными земельными владениями. Наконец, и сам Дмитрий Тимофеевич являлся богатейшим землевладельцем. Но не в богатстве дело. При старом порядке — при Иване Грозном, при Федоре Ивановиче, при Борисе Годунове, при Василии Шуйском, да вплоть до Ивана Великого — Трубецкие преобладали над Пожарскими, как, впрочем, и над подавляющим большинством русских аристократических родов. Князь Д. М. Пожарский, возвысившийся в условиях полного слома старой системы, своими действиями объективно возвращал старый государственный строй. Величие его состояло в том, что он в переломный час нашей истории посмел подняться над собственной родовой слабостью, а потом, не щадя сил, реставрировал порядок, при котором эта родовая слабость должна была в полной мере проявиться вновь. Победив Ходкевича, Пожарский встал на половине пути к реставрации Московской державы. Однако вместе с державою, вместе с государем должна была возвратиться и старинная служилая иерархия. По старому же положению вещей Дмитрий Михайлович без спора обязан был склонить голову перед Трубецким…

Пожарский мог явить еще тысячи заслуг перед страною, но служба не исправила бы ему «отечество» — как тогда именовали родовую честь. Кровь Трубецких выше крови Пожарских, а кровь, по тем временам, безусловно преобладала над служебными достижениями.

Что в большей степени повлияло на поведение Пожарского? Возможно, действительное опасение казачьих каверз. Возможно, уязвленная гордость — хоть и умел князь преодолевать ее позывы. Но не менее того, надо полагать, и тревога иного рода. Дмитрий Михайлович в деле оказался сильнее Трубецкого. Тот стоял вместе с Ляпуновым и Заруцким более года на Москве, но одолеть неприятеля не мог. Явился Пожарский, и поляки отхлынули от столицы. Пожарскому доверяла земская масса из поволжских и замосковных городов. Пожарскому симпатизировало русское дворянство и посадский люд. Трубецкой ладил только с казаками. Даже дворяне уходили от него к Пожарскому. Подчинился бы Дмитрий Михайлович Трубецкому и, как знать, не развалилось ли бы ополчение, во многом скрепленное верой в своего вождя? Не наделал ли бы ошибок Трубецкой? Интересы дела и сомнения в способности Трубецкого довести его до конца, вероятно, стали главной причиной отказа.

Этот отказ обставлен был подобающими оговорками. Пожарский не отрицал старшинства Трубецкого, он просто не шел к Дмитрию Тимофеевичу на совет. Трубецкой должен был пойти на уступки ради общей победы. Честь его родовая стоила невероятно дорого по представлениям того времени… Надо отдать должное этому аристократу: он все-таки решил поступиться частью ее ради высокой цели. Единое руководство русскими освободительными силами стало неоспоримой необходимостью. Соединение двух властей потребовало жертв и от Дмитрия Тимофеевича. Он заключил с Пожарским компромиссное соглашение. «И приговорили, — повествует летопись, — всей ратью съезжаться на Неглинной. И тут же начали съезжаться и земское дело решать»[203].

С тех пор Пожарскому не требовалось признавать положение «второй скрипки» в оркестре военного командования, уезжая в чужой стан. Трубецкой в этом уступил. Но в документах, отправляемых по городам от имени земского руководства, его имя писали вторым — после Трубецкого. Тут уступил Пожарский.

И слава Богу! Меньше гордыни — меньше греха. Объединившись, русские стали сильнее. Малый шажок сделан был в сторону преодоления эгоистического духа Смуты, но совершили его великие люди и на виду у всей страны.

Объединение состоялось через несколько недель после разгрома Ходкевича. До наших дней дошла грамота по земельным делам, составленная от имени князей Д. Т. Трубецкого и Д. М. Пожарского 6 сентября 1612 года.[204] Из нескольких грамот земского руководства, разосланных в конце октября 1612 года, ясно видно, с какой радостью само воинство отнеслось к примирению воевод: «И были у нас посяместа под Москвою розряды розные, а ныне, по милости Божии, меж себя мы, Дмитрй Трубетцкой и Дмитрей Пожарской, по челобитью и по приговору всех чинов людей, стали во единачестве и укрепились, что нам да выборному человеку Кузме Минину Московского государства доступать и Российскому государству во всем добра хотеть безо всякия хитрости, и розряд и всякия приказы поставили на Неглимне, на Трубе,[205] и снесли в одно место и всякие дела делаем заодно и над московскими сидельцами промышляем».[206]

Что ж, тут было чему радоваться: всей земле вышло ободрение. Смута учила ссориться и раздроблять силы. Прямо противоположный пример вселял надежду на ее преодоление.

Однако преодоление розни между двумя полководцами далеко не исчерпывало проблем, стоявших перед земским воинством. Не напрасно Пожарский говорит о «розни» его людей с казаками. После общей победы она вспыхнула с новой силой. «Паки же диавол возмущение велие в воиньстве сотвори: вси казаки востающе на дворян и на детей боярских полку князя Дмитрея Михайловича Пожарсково, называюще их многими имении богатящихся, себе же нагих и гладных нарицающе; и хотяху разытися от Московского государьства, инии же хотяху дворян побити и имениа их разграбите…» — рассказывает Авраамий Палицын.[207]