Последний вампир. Черная кровь. Красные кости - Кристофер Пайк

— Тебе будет больно, сестричка, — говорю я, когда она в ужасе смотрит на меня.

Моя правая рука удерживает ее руки, а левая закрывает ей рот. Снова ноготь большого пальца вскрывает ей шейную вену. Но теперь жажда крови еще сильнее, и я сосу красную струю, словно эликсир самого бессмертия. Но бессмертие вампиру дарует не материальное, не флюиды или частицы крови. Это сама жизнь — субстанция, которую никогда и никакой ученый не способен воспроизвести в лаборатории, — и любой другой источник питания меркнет по сравнению с ней. Но высасывание крови этой девушки обращается не в эротику, а в жадность. Словно пытаясь утопить всю свою боль и измождение в одном глотке, я пью из этой девушки так, как будто ее жизнь — это мое вознаграждение за всех злодеев, которых мне придется наказать.

Моя жажда сбивает меня с толку. Мой огромный опыт меня подводит. Я вдруг чувствую, что Рей трясет меня и требует отпустить девушку. Открывая глаза, я вижу, что юноша спокойно лежит на песке, все в тех же ста метрах от меня, и во сне забывает нежданную встречу с творениями ночи. Он проснется с сильной головной болью, только и всего. С девушкой все иначе. Она страшно бледна, холодна как песок, на котором мы стоим, и хрипит. Ее сердце едва дрожит в груди. Я наклоняюсь и кладу ее спиной на песок. Рей опускается на колени и качает головой. Мой промах стал для него горьким десертом.

— Я не нарочно, — говорю я. — Меня занесло.

— Она выживет? — спрашивает Рей.

Я кладу ладонь ей на грудь, и биение ее пульса говорит мне больше, чем могло бы определить самое современное оборудование интенсивной терапии. Только теперь я замечаю, что сердце девушки в шрамах — они на правой аорте, возможно, из–за перенесенной в детстве болезни. Я не то чтобы совсем осушила ее. Но выпила больше, чем следовало, а тут еще ослабленный организм. Я знаю, что она не выкарабкается.

— Дело плохо, — говорю я.

Рей берет ее за руку. Меня он не брал за руку больше месяца.

— Ты что–нибудь можешь для нее сделать? — спрашивает он с болью в голосе.

Я развожу руками:

— Что я могу? Я не могу вернуть ей забранную кровь. Все кончено — давай убираться отсюда.

— Нет! Мы не можем ее бросить. Используй свою силу. Спаси ее. Ты ведь спасла меня.

Я на секунду закрываю глаза:

— Я спасла тебя, изменив тебя. Я не могу изменить ее.

— Но она умрет.

Я смотрю на него поверх своей работы:

— Да. Все, кто рождаются, умирают.

Он не хочет с этим смириться.

— Мы должны отвезти ее в больницу. — Он собирается ее поднять. — Они сделают ей переливание; крови. Она сможет выжить.

Я останавливаю его, медленно и мягко отводя его руки от тела девушки. Я скрещиваю ее руки у нее на груди и слушаю, как ее сердце начинает давать сбои. Но при этом я продолжаю смотреть на Рея, ища в выражении его лица признаки ненависти или осознания того, что существо, с которым ему суждено провести остаток вечности, — действительно ведьма. Но у Рея просто скорбный вид, и от этого мне только хуже.

— Она не выживет, — говорю я. — Она не доедет до больницы. У нее слабое сердце. Я сначала этого не заметила. Меня мучила жажда, и я забылась. Иногда такое случается. Я не совершенна. Это не совершенный мир. Если это будет для тебя каким–то утешением, поверь, мне жаль, что так случилось. Если бы я могла излечить ее, я бы это сделала. Но Кришна не дал мне такой способности. — Я добавляю: — Я могу только убивать.

Рей с минуту прислушивается к дыханию девушки. Она и дышит всего минуту. Девушка издает слабый сдавленный звук, и ее спина аркой выгибается над песком. Она замолкает и больше не двигается. Я молча беру Рея за руку и веду к машине. Я давно поняла, что смерть не обсуждается. Это все равно что говорить о тьме. Обе темы приводят только в замешательство — особенно нас, которые обречены жить в ночи. Все, кто рождаются, умирают, вспоминаю я слова Кришны. Все, кто умирают, рождаются заново. В этой глубокой мудрости он нашел слова утешения для тех, кто родился в Кали–Югу, — в век, в котором мы живем, темный век. Но странно: когда мы садимся в машину и уезжаем, я не могу вспомнить его глаза, не могу вспомнить в точности, как они выглядели. Небо в тумане. Звезды, луна — они не видны. Я не могу думать о том, как это — быть молодым. Все действительно погружено во тьму.

Глава седьмая

Когда я встретилась с частный детективом Майклом Райли, отцом Рея, он говорил мне о моем прежнем жилище. Пытаясь произвести на меня впечатление тем, как много он знает о моем состоянии.

«Прежде чем переехать в Мейфэр, вы жили в Лос–Анджелесе, в Беверли–Хиллс, если быть точнее, в доме 256 по Гроув–стрит. Это поместье в полторы тысячи квадратных метров с двумя бассейнами, теннисным кортом, сауной и маленькой обсерваторией. Оно стоит шесть с половиной миллионов долларов. До настоящего времени вы числитесь единственным владельцем, мисс Перн».

И Райли впечатлил меня своими знаниями. Это было одной из главных причин, почему я его убила. Именно в этот дом мы едем после пляжа Зума. Мистер Райли забыл упомянуть о глубоком подвале в особняке. Здесь я держу свой арсенал самого совершенного оружия: автоматы «узи», гранатометы, мощные снайперские винтовки с оптическим прицелом, пистолеты десятого калибра с глушителями — эти игрушки легко купить на черном рынке в любой стране Ближнего Востока. Загружая машину, я ощущаю себя Рэмбо, который, должно быть, в прежней жизни был вампиром. Мне нравится, как этот парень ломает людям шеи. Рей в замешательстве смотрит, как я загружаю оружие.

— Знаешь, — говорит он, — я даже никогда не стрелял.

Это проблема. Если он вампир, это еще не значит, что он настоящий костолом, хотя мог бы быстро им стать после пары уроков. Что до меня, то я практиковалась со всеми видами оружия, какое только у меня есть. У меня такая квалификация, что я использую его на полную мощность.

— Хотя бы не прострели себе ноги, — говорю я.

— Я думал, ты скажешь — не застрели меня.

— И это тоже, — говорю я, испытывая неприятные чувства.

В заявлении о приеме на работу и в резюме Эдварда Фендера значится только один постоянный адрес, и это адрес его матери. Я верю, что он правильный. Дом миссис Фендер находится всего в шести километрах к западу от Колизея, в Инглвуде, пригороде Лос–Анджелеса. Когда мы останавливаемся перед ее домом, на часах четверть десятого. Я опускаю стекло, велю Рею сидеть тихо и внимательно слушаю, что происходит в доме. Телевизор включен на программе «Колесо фортуны». Пожилая женщина сидит в кресле–качалке и читает журнал. У нее слабые легкие, и она сухо подкашливает. Переднее окно полуоткрыто. Внутри дома пыльно и не прибрано. Пахнет плохим здоровьем и людьми–змеями. Недавно в доме был вампир, но сейчас его нет. Теперь я абсолютно уверена, что чудовище, которое я ищу, живет здесь.