Фрайди - Роберт Хайнлайн

Вагон был переполнен, но стоять мне не пришлось: какой-то рыцарь, забредший сюда, по-видимому, из Средневековья, встал и уступил мне место.

Он был молод, недурен собой, и его галантность явно была вызвана наличием у меня, как представительницы противоположного пола, тех же качеств. Я с улыбкой приняла его предложение, он встал надо мной, а я сделала то единственное, чем могла хоть как-то отблагодарить его, — чуть подалась вперед, давая ему возможность заглянуть мне за блузку. Юный Дон-Кихот, казалось, чувствовал себя вполне удовлетворенным — всю дорогу он прилежно глазел в нужном направлении, а мне это не стоило ни денег, ни хлопот. Я была очень благодарна ему за его интерес, избавивший меня от шестидесятиминутного стояния на ногах.

Когда мы сошли в Ванкувере, он осведомился о моих планах на обед, ибо, по его словам, если у меня нет на примете ничего определенного, он знает дивный ресторан в гостинице «Бейшор». С другой стороны, если я предпочитаю японскую или китайскую кухню…

Я сказала, что весьма сожалею, но днем мне нужно быть в Беллингеме.

Вместо того чтобы с достойной грустью принять отказ, он радостно улыбнулся:

— Какое счастливое совпадение! Я тоже должен быть в Беллингеме, но решил, что задержусь, чтобы пообедать с вами… А если так, то мы можем отлично сделать это в Беллингеме. Идет?

(Интересно, есть в международном законодательстве что-нибудь о пересечении границ с аморальными целями? И можно ли явное сексуальное устремление этого юнца рассматривать как «аморальное»? Искусственный человек никогда не сумеет понять людской сексуальный кодекс. Единственное, что мы можем, — запоминать как можно больше правил и стараться не влипнуть в какую-нибудь неприятность, но… Это не так-то просто: людские сексуальные кодексы переплетаются, как спагетти в тарелке).

Моя попытка вежливо отшить его не удалась, и мне нужно было быстро решаться на что-то: или отшить его грубо, или пойти навстречу его явным намерениям. Я сказала себе (не очень вежливо): Фрайди, ты не девочка и, если ты сразу хотела бы лишить его всякой надежды на то, что он уложит тебя в койку, это надо было сделать, когда он предложил тебе сесть на его место в капсуле! И все же я предприняла еще одну попытку:

— Хорошо, — ответила я, — идет. Но только при одном условии: я плачу за себя сама. И никаких споров по этому поводу.

Это была поганая выходка: мы оба знали, что, если он позволит мне заплатить самой за свой обед, его часовое стояние в капсуле больше не засчитывается и я ему ничего не должна. По правилам «танцулек» его галантность в капсуле тогда не предусматривает награды, и поэтому ему ничего не оставалось, кроме как…

— Хорошо, — кивнул этот грязный, похотливый, смазливый юнец, принимая условия игры.

— Споров не будет? — спросила я, с трудом скрыв свое изумленное негодование. — Я плачу сама.

— Никаких возражений, — кивнул он. — Вы явно не хотите налагать на себя ни малейших обязательств, хотя ведь это я пригласил вас пообедать, а стало быть, я и должен сыграть роль хозяина, тогда как у вас есть все привилегии гостьи. Не знаю, чем я вам так не понравился, но не буду настаивать: на уровне вокзала в Беллингеме есть «Макдоналд», я съем там один «биг-мак» и выпью кока-колы, а вы заплатите за это, после чего мы расстанемся друзьями.

— Меня зовут Марджори Болдуин, — первый раз как следует рассмотрев его, сказала я, — а вас?

— Меня — Тревор Андреас, Марджори.

— Тревор… Хорошее имя. Тревор, ты грязный, хитрый и заслуживающий всяческого презрения тип. Поэтому отведи меня в самый лучший ресторан Беллингема, напои дорогими ликерами, накорми деликатесами и сам заплати за это. Может, это удержит тебя от крайнего морального падения, но я не думаю, что тебе удастся затащить меня в постель, у меня сегодня не то настроение.

Мое последнее утверждение было ложью: настроение у меня было как раз то — честно говоря, я здорово завелась и, обладай он моим повышенным чутьем, сразу бы понял это. Так же как я учуяла, что он завелся. Мужчина — я имею в виду человек, — никогда не сумеет обмануть в этом смысле ИЧ, ведь все чувства у нас искусственно обострены. Этому я обучилась, когда проходила курс «подружек». Но, конечно, меня никогда не оскорбляет такая мужская реакция, иногда я лишь притворяюсь оскорбленной, подражая поведению живорожденной женщины, но… стараюсь делать это как можно реже, а по возможности избегать совсем — я не такая уж хорошая актриса.

На всем пути от Виксберга до Виннипега и не испытывала сексуальных желаний — было как-то не до того. Но после двух ночей прекрасного сна, горячей ванны и вкусной еды мое тело возвратилось в его нормальное состояние. Так почему же я солгала этому совершенно безвредному незнакомцу? «Безвредному»? Ну да, с моей во всяком случае точки зрения, — у меня естественное предохранение от беременности и иммунитет против четырех наиболее распространенных венерических болезней, а в «яслях» меня научили смотреть на секс, как на еду, питье, сон, болтовню, игры… Словом, как на одну из приятных необходимостей, благодаря которым жить — весело и приятно.

Я солгала ему, потому что человеческие правила поведения требуют лжи на данном отрезке «танцулек», а я… я выдаю себя за человека и не смею быть самой собой.

Он посмотрел на меня, заморгал и спросил:

— Так вы думаете, с моей стороны это все напрасно?

— Боюсь, что так. Извини.

— Вы ошибаетесь. Я никогда не стараюсь затащить женщину в постель. Если она захочет туда, то найдет, как дать мне знать об этом. А если она не хочет, то мне самому это не доставит никакого удовольствия. Но вам, кажется, не известна одна банальная истина: даже просто сидеть и смотреть на вас — стоит хорошего обеда, особенно если не придавать значения той глупой болтовне, которая слетает у вас с язычка.

— Болтовне?! За это тебе придется найти очень хороший ресторан. Ладно, пойдем, уже объявили посадку на шаттл.

Я приготовилась к тому, что возникнут сложности на таможне, но офицер контрольного пункта очень внимательно изучил документы Тревора, прежде чем пропустить его за турникет, а мою Единую кредитную карточку из Сан-Жозе удостоил лишь беглого взгляда. Мне пришлось подождать Тревора за турникетом, как раз под светящейся надписью: «Бар. Горячие завтраки».

— Если бы я увидел раньше вашу золотую кредитку, — сказал он, когда его наконец пропустили, — которой вы помахивали перед носом таможенника, я бы даже не предлагал заплатить за ваш обед, мадемуазель. Ты, оказывается, богатая наследница.

— Слушай, охотник за девицами и приданым, уговор есть уговор. Ты сам заявил, что просто сидеть и смотреть на меня — стоит хорошего обеда. Даже несмотря на мою «болтовню». Я постараюсь быть сговорчивой и, возможно, расстегну блузку… На одну пуговицу. Может, даже на две. Но увильнуть тебе не дам, богатые наследницы тоже ищут своей выгоды.

— Ну, и влип же я.

— Хватит ныть. Где этот ресторан?

— Слушай, Марджори… Теперь я вынужден сознаться, что совсем не знаю здешних кабаков. Может быть, ты сама выберешь?

— Тревор, твоя техника кадрежки просто чудовищна.

— Вот и моя жена всегда так говорит.

— Ты больше похож на волка-одиночку. Найди у себя ее фотографию, я взгляну на нее через пару минут, когда выясню, где мы будет обедать.

Я ухватила за локоть проходящего мимо таможенного офицера и спросила, как называется лучший местный ресторан.

— Знаете, — протянул он, наморщив лоб, — тут ведь не Париж…

— Это я заметила.

— И даже не Нью-Орлеан. На вашем месте я бы отправился в гостиничный ресторан «Хилтон».

Я вернулась к Тревору и сообщила ему:

— Мы обедаем здесь, двумя этажами выше. Если у тебя, конечно, нет возражений. А теперь покажи мне ее фотографию.

Он протянул мне маленькое фото, я взглянула на карточку и невольно присвистнула. Всегда была неравнодушна к блондинкам, а когда была маленькой, даже старалась «отмыть» свои волосы, чтобы они стали светлее.

— Тревор, у тебя дома такое, а ты охотишься на улице за падшими женщинами?!

— А ты разве падшая?

— Не уходи от вопроса.

— Марджори, ты мне не поверишь и опять примешься болтать вздор. Пошли наверх, пока у них не кончился мартини.

Обед получился неплохой, но Тревор не обладал воображением Джорджа, а также его кулинарными познаниями и искусством очаровывать метрдотелей. Словом, еда была сносная, но вполне стандартная — на усредненный американский вкус. Так можно поесть и в Беллингеме, и Виксберге, и вообще где угодно.

Мысли у меня были невеселые: то, что компьютер спалил кредитку Жанет, расстроило меня даже больше, чем отсутствие Жана и Жанет. Жанет влипла в неприятности? Может, ее… нет в живых?

Тревор тоже, казалось, утратил в значительной степени тот энтузиазм «охотника», столь необходимый в подобных играх. Вместо того чтобы смотреть на меня с вожделением, он сидел с отсутствующим видом и думал, по-моему, о чем-то далеком. Интересно, с чего бы это он так переменился? Из-за того, что я пожелала увидеть фото его жены? Может, я пробудила в нем угрызения совести? Мне кажется, мужчина не должен выходить на «охоту», если дома у него не такая жена (или жены), которой можно рассказать все в деталях и похихикать вместе над забавными подробностями. Как, скажем, у Жана. Лично я никогда не рассчитываю на мужскую «порядочность», на то, что они станут «беречь мою репутацию» — на своем собственном опыте я давно убедилась, что это бесполезно. Если я хочу, чтобы мужчина ни с кем не обсуждал мои прелести и достоинства в постели, я просто не ложусь с ним туда — это единственный способ… И вообще, Тревор первый упомянул о своей жене, так? Я прокрутила в памяти этот эпизод, и… Ну да, первый.