Изгнанник (LExilé) - Жюльетта Бенцони

Широкая, чуть торжествующая улыбка озарила лошадиную физиономию старшего плотника.

— А так как вам совсем не по душе, что она далеко от вас, поэтому вы отдали ей дом каторжника и теперь отделываете его для нее. Мадемуазель Элизабет сможет в любой момент поселиться здесь с людьми из «Тринадцати ветров» или... с мадемуазель Анн-Мари! Так ведь?

Тремэн торопливо ухватился за соломинку, протянутую ему с потрясающей наивностью.

— Именно так! Но пусть это останется между нами!

— Договорились, месье Гийом. Вы правильно сделали, что доверились мне! Мы втроем сможем заткнуть рты кумушкам, если представится такой случай! Что до меня, то я вам так отделаю этот дом, что он станет красивее любого поместья. Дом каторжника будет достоин герцогини Нормандской!

Последние слова поразили Гийома, и он, взволнованный, поторопился уехать. Местные жители всегда будут удивлять его чувством собственного достоинства, соблюдением приличий, естественной щедростью и этой странной способностью употреблять изумительные сравнения, не подозревая о том, что они могут оказаться правдой. Герцогиня Нормандская! Брак дал Элизабет право на этот престижный титул! Самому Гийому это даже в голову не пришло, а ведь это было правдой. В его памяти эхом отозвались слова принца, как будто принесенные усилившимся после недолгого затишья ветром, которые он произнес во время их встречи в парке особняка Матиньона:

— Четверо свидетелей могут подтвердить, что я Луи Шарль Французский, герцог Нормандский... взял в жены Элизабет Матильду Тремэн перед Богом и перед людьми.

Некоторое время Тремэн чувствовал себя настолько ошеломленным, что придержал Сахиба, чтобы конь пошел шагом, и погладил его по шелковистой шее. Его задумчивый взгляд устремился к церкви Сен-Ва и старому кладбищу, где вечным сном спали его предки по материнской линии. Там лежал его дед, Матье Амель, которого Гийом знал лишь по рассказам матери. Что думает в своем вечном покое старый солевар, видя, как его кровь честного, достойного и смелого человека, верного Богу и королю, соединилась с кровью этого самого короля? Титулы, которые получила Элизабет вследствие этого неожиданного союза, могли вскружить голову даже пребывающим в раю. Но, несомненно, Матье Амель, как и сам Гийом, думал, что самое важное — это не титул короля, не титул дофина, а титул герцога Нормандского, не имевшего равных для жителей этих мест. Первыми его носили предки-викинги, Роллоны, Роберы и так до Вильгельма, по прозвищу Ублюдок, но ставшего Вильгельмом Завоевателем, перед которым склонилась Англия, побежденная и никогда от этого не оправившаяся.

Разумеется, речь шла исключительно о моральной уверенности. Официально Луи Шарль был мертв. Его признание всем народом представлялось достаточно сомнительным, но Гийом в глубине души и не желал, ради счастья своей дочери, чтобы трон стал третьим в их браке. Пусть лучше принц живет в тихом уголке под менее звучным именем. Бонапарту не удалось прекратить разговоры о спасенном наследнике престола. Франция его обожала, и для претендента было бы куда лучше жить в тиши какого-нибудь замка в сельской местности, особенно если появятся дети. Гийом, со своей стороны, был готов найти идеальное место, заплатить за него из своего кармана. Дом каторжника был всего лишь крайним средством, остановкой на невероятно рискованном пути, на который вступили юные супруги. На самом деле именно для молодого человека предназначал Гийом этот старый отремонтированный дом, чтобы он мог стать для него приютом в случае необходимости, а Тремэн при этом не нарушил слова, данного Первому консулу. Что же касается Элизабет, то, возможно, она вскоре сможет — с Божьей помощью! — возвратиться к семейному очагу.

Вернувшись в «Тринадцать ветров», Гийом увидел у постели Лорны Пьера Анбрюна. Находясь под воздействием лекарств, молодая женщина послушно ела легкую пищу, которой ее кормила Китти. Лорна выглядела расслабленной, она почти улыбалась и жаловалась лишь на то, что ее хотят накормить, когда она почти засыпает.

— Нужно поесть, если вы хотите вернуть ваше отменное здоровье, — отвечал ей врач. — Когда вы все съедите, мы оставим вас в покое и вы сможете поспать... во всяком случае, до вечера!

— Ты долго собираешься держать ее в этом состоянии? — с тревогой поинтересовался Гийом, когда мужчины спускались по лестнице на первый этаж.

— Думаю, дней десять. Нужно, чтобы ее разгулявшиеся нервы успокоились и полностью восстановились. Не знаю, заметил ты или нет, но ее живот уже уменьшился.

— В самом деле. Но разве такой длительный искусственный сон не опасен?

— Если заставлять человека спать очень долго, то это, разумеется, вредно. Впрочем, я даю ей очень небольшие дозы, ровно столько, сколько нужно для ее пребывания в приятном состоянии отдыха и расслабления в те моменты, когда она не спит глубоким сном. Кстати. Я должен кое-что тебе показать. Прошу тебя, пойдем к тебе.

«К тебе» означало в библиотеку, где Гийом проводил большую часть дня, когда бывал дома. Он вынул часы.

— Скоро нас позовут к столу. Ты с нами пообедаешь?

— Охотно, но все же я хотел бы с тобой поговорить. То, что я собираюсь тебе сказать, не предназначено ни для ушей мальчиков, ни для нашего дорогого мистера Брента.

Несколько суховатый тон, которым были сказаны последние слова, заставил Гийома насторожиться.

— Смотри-ка! Кажется, наш наставник перестал тебе нравиться. Это в тебе говорит шотландец, увидевший англичанина?

— Ни в коем случае. Мне он всегда казался симпатичным, но я сомневаюсь в том, что он по-прежнему служит тебе.

— Его никак нельзя назвать слугой.

— Скажу иначе: я сомневаюсь — на твоей ли он стороне? По моему мнению и мнению некоторых других людей, он стал послушным рабом мисс Тримейн.

— Полагаю, он всегда им был. Еще в Отсвел-парке, когда он стал наставником Артура, Брент уже был безумно влюблен в Лорну. По-моему, он даже попросил разрешения последовать за своим учеником еще и ради того, чтобы избавиться от наваждения, а не только из любви к мальчику. Ему ведь и в голову не приходило, что Лорна появится здесь.

— Как и то, что ты станешь с ней спать! — с намеренной грубостью отрезал врач. — Ты хотя бы отдаешь себе отчет в том, что теперь он должен тебя ненавидеть?

— Пока Брент ведет себя корректно и хорошо выполняет свою работу, это значения не имеет. Если он захочет последовать за Лорной, когда она уедет, я буду об этом сожалеть — он хороший педагог, — но удерживать его не стану. Ты об этом хотел поговорить со мной?

— Нет. Но одно связано с другим. Гийом, скажи, ты помнишь, что ты конкретно почувствовал в ту знаменитую ночь в Овеньере, когда вошел в спальню мисс Тримейн? Вопрос не о твоих чувствах, ответь мне как врачу. Испытал ли ты в какой-то момент яростное, непреодолимое желание заняться с ней любовью?