Третий ангел - Виктор Григорьевич Смирнов

что терпение татар действительно иссякло, им вручили послание царя Девлет-Гирею и дань — жалкие двести рублей.

— Берите, что есть, — скуксился царь. — Больше собрать не успели. Да и на что вам деньги? Эвон, хан ваш пишет, что богатство применяет к праху.

На прощальном приёме вышел конфуз: когда послам поднесли золотые чаши с мёдом, крымцы посовали их за пазуху. Отдавать нипочём не захотели, мол, царёв подарок, а подарки не отбирают. После отчаянной ругани чаши пришлось им оставить. Послы были довольны — хоть в этом одурачили русских.

3.

...Девлет-Гирей хлестнул племянника камчой по лицу, едва не выбив ему последний глаз.

— Смрадный шакал!

Хан был в ярости. Этот ублюдок так и не понял своим неповоротливым умом, что, потеряв из-за него на переговорах драгоценное время, хан в этом году уже не сможет взять то, что царь готов был ему отдать — заветную Астрахань. Воины, огрузившись добычей, залягут до весны по своим улусам. Русские это понимают и будут все менее податливыми. За зиму они соберут новое войско и всё придётся начинать сызнова. Яман! Плохо, очень плохо! Султан никогда не простит ему этого промаха, а Дивей-мурза будет во всеуслышание скорбеть о том, что орда лишилась плодов победы, намекая, что если бы ханом был он, русские отдали бы всё сполна.

Обиднее всего было то, что винить было некого — сам назначил послом этого буйвола с бараньими мозгами. Ну что ж, хан умеет исправлять свои ошибки. Через год орда снова придёт в Москву. И вот тогда! Хан скрипнул зубами. Тогда дело не обойдётся Казанью да Астраханью. Всё будет как при великом Чингизе! Русские князья снова будут просить у Орды ярлык на княжение, татарские баскаки вернутся на своё подворье в Кремль, а великий князь по старому обычаю будет кормить ханского коня овсом из шапки Мономаха.

... Изменнику Толмаю хан определил особую кару. Смерть — это слишком просто, решил он. Толмая привязали к столбу и все, кто проходил мимо — мужчины, женщины, дети — должны были плюнуть ему в лицо. Так продолжалось семь дней. Потом Толмая отвязали и разрешили идти куда он хочет, но глашатай известил, что всем ордынцам под страхом смерти запрещается говорить с ним и впускать его в свои кибитки. Грязный, заросший диким волосом, потерявший человечье обличье Толмай брёл за кочующей ордой, питаясь объедками, из-за которых он дрался с бродячими псами и, глядя на него, все ордынцы, дети и взрослые, запоминали на всю жизнь страшную цену предательства.

Кудеяр Тишенков поселился в орде, сменив христианскую веру на мусульманскую. Хан сдержал слово, он дал Кудеяру кибитку, скот, русских рабов и трёх жён. И хотя Кудеяр слышал о том, что царь назначил за его голову большую плату, он знал, что хан его не выдаст.

Однажды Кудеяр встретил в степи Толмая. Русский и татарин глянули в глаза друг другу и увидели в них одну и ту же неисцелимую тоску. Весной Кудеяр ушёл из орды. Набрал шайку, стал разбойничать, прославился беспощадностью к государевым людям. Скрывался в пещерах, где сказывали, прятал несметные богатства. Потом канул...

4.

За лето пережитый страх татарского нашествия притупился, и хотя всяк ведал, что на следующий год крымцев надо ждать снова, жизнь брала своё. Москву наконец очистили от трупов. Летние дожди смыли копоть, пятна костровищ заросли травой и одуванчиками. Со всей округи навезли в Москву срубов домов-времянок, тех что сбираются в один день. Запахло смолистой щепой, до ночи не утихали пилы и топоры. На новом Торге стрелецкие жёнки опять собачились с прочими торговцами.

А в Александровской слободе осатанелым хорём носился Малюта, додушивая опричных начальников из первого набора. Царь мстил соратникам за свой майский позор. Курбский в очередном послании обозвал его бегуном и хоронякой, и, услыхав это прозвище, царь пришёл в неистовство, не щадя никого.

Долговязого Петруху Зайцева повесили на воротах его дома. Вешали нарочно низко, чтобы пальцами ног скрёб землю, самую малость не доставая. Висел он так неделю, дразня прохожих вываленным чёрным языком. Опричного боярина Василья Темкина вместе с сыном, опричным воеводой Иваном, связав спинами, утопили в Москве-реке. Бывшего царского дворецкого Льва Салтыкова, того, что грабил Новгород, постригли в монахи, и в первую же ночь придушили в келье. Знатнейшего в опричной думе Ивана Воронцова зарезали ночью. Вспомнили недобитых Яковлевых-Захарьиных. Прикончили сперва главу семейства. Красавца Протасия Яковлева царь вначале пощадил, потом передумал и велел казнить тож. Опричных бояр Василья и Иону Яковлевых забили палками. И только богатейший и знатнейший князь Иван Шереметев успел ушмыгнуть в Кирилло-Белозерский монастырь.

На место убиенных ставили глупых да послушливых. Косяком пошли в опричную думу знатные молодые шалопаи — Трубецкой, Одоевский, Хованский. Опричным печатником поставили Ромку Альферьева, дальнего родича Василия Грязнова, не поглядев, что косноязычен и неграмотен. Большою печатью государевой игрался как дитё, любовно дохнув, шлёпал, куда Малюта приказывал, гырча как придурошный.

Неладно стало в опричнине. При Басманове и Вяземском сильна была круговая порука. Чуть земские подымут голову, налетали коршунячьей стаей. Наших бьют! А ныне всяк сам за себя, да ещё норовит товарища утопить. И царь тож. Раньше говаривал: судите праведно, но чтобы наши всегда правы были. Теперь вдруг велел от земских жалобы принимать на опричных. Ну и завертелось. Князя Темкина в споре с земскими признали виноватым, наложили виру в сто пятьдесят рублёв. После этого случая жалобы на опричных отовсюду пошли косяком. Тут и иные опричники призадумались, у каждого на совести сколь таких дел неправедных, а ну как потянут? Зато народ злорадствует, царя славит.

Всколебался опричный люд. И только Малюта возле царя стоит скалой несокрушимой. Одному ему царь верит. Возгордился, налился спесью безродный Малюта. Наизнатнейшие вокруг него хороводы водят. Неприступен стал, бояр по часу у крыльца держит. Василий Грязной как-то по старой памяти приобнял на пиру, дескать, помнишь, Лукьяныч, как мы с тобой... так Малюта его руку с плеча сбросил и волком зыркнул, мол, не забывай, кто ты и кто я.

В ту осень Малюта совсем близко подошёл к царю. Стал самым ближним, самым доверенным, ближе родных сыновей. Все гадали: чем приворожил царя Скуратов?

С одной стороны очень даже понятно. Раз царь страну казнит, значит при нём должен быть палач, да такой, чтобы всех в трепет приводил. Талант во всяком деле нужен. Наградила природа Малюту Скуратова талантом палача. И хотя свирепых