Пленники - Гарегин Севиевич Севунц

утихнет этот шум, остановятся беспрерывно ползущие ленты, замрет работа шахты.

— Найти бы кусок железа… Небольшой кусок железа!..

Оник понял его. Поморгав больными глазами, произнес медленно:

— Виселица, приятель!

Оба помолчали.

Тяжелой была эта минута. Это была минута, когда в человеке борются две силы, две противостоящие идеи и рождается чистое, светлое пламя подвига.

Да, Гарник предложил крайне опасное дело. Специалисты шахты, без сомнения, будут доискиваться причин аварии, и если догадаются… Как всегда, столкнувшись с какой-нибудь трудной проблемой, Оник прикрывался маской беззаботного балагура.

— Хорошо, если за ноги повесят. Конечно, это будет не легче, чем выдержать восемь палок, бьющих о твою голову. Немецкая палка, приятель, тяжелая! Сукины дети, так били по голове, что она трещала, как барабан.

Оник отошел в сторону и вернулся с куском железа:

— Годится?

— А говоришь, виселица…

— Ну, конечно: за такие штучки непоздоровится. Уходи-ка на свое место. Лучше, чтоб тебя тут никто не видел. Э! А что, если я брошу железо между вон теми зубчатыми колесами?

— Туда и надо бросать.

— Да? Ну, ступай! Что ты тянешь, убирайся-ка!..

Но Гарник медлил: хорошо ли оставлять товарища одного?

Едва заставил он себя уйти к своим вагонеткам. Одна мысль неотступно точила его, приказывала: вернись, вернись, возьми у него железку, брось сам!..

Гарник приступил к работе. Все еще грохотала машина; колеса продолжали бойко крутиться, и не было, казалось, силы, которая смогла бы оборвать это железное, ритмическое дыхание. Но что это? Звук изменился?.. Нет, почудилось… Все, как было, — должно быть, это были звуки ударов собственного сердца: тинг-тинг, тинг-тинг… Сердце стучало с силой, и этот стук отзывался в барабанных перепонках, заглушая все:

— Тинг-тинг, тинг-тинг…

Почему запаздывает Оник? Может быть, он изменил решение, испугался, оставшись один?..

Ровно шумела машина, скрипела лента, а в груди больно колотилось сердце:

— Тинг-тинг, тинг-тинг… — Гарник уже чуть было не побежал к Онику, чтобы узнать, в чем дело. И вдруг ритмичный стук машины оборвался, превратился в какой-то тоскливый скрежет. Транспортер остановился.

Тут он услышал крик Оника:

— Горит! Господин инженер, машина горит!..

С шахтерским фонарем в руке, он как слепой, делая зигзаги, бежал по штреку, без конца повторяя:

— Господин инженер! Господин инженер!..

Он пробежал мимо Гарника. Немец-шахтер, выглянув из забоя, крикнул Гарнику:

— Эй! Что там случилось?

Гарник собрался с духом и притворился безразличным.

— Не знаю, транспортер почему-то остановился…

А Оник продолжал бежать по шахте с тревожным криком:

— Горит!

Его голос разносился в темных закоулках шахты, под сводами вторило эхо. И в этом слове «Горит!» только Гарник мог уловить необычное торжество.

На перекрестке навстречу Онику вышел один из техников, который вместе с другими бил его палкой по голове.

— Куда бежишь? Стой! Что там?

Оник притворился, что не видит. Он повел взглядом по сторонам и, задыхаясь, снова выкрикнул:

— Горит!

Техник побежал к машине. Вскоре появились другие мастера.

Пламя фонарей трепетно мигало, как свет маяка, предостерегающий моряков в ночной мгле о близости рифов.

Немцы окружили машину, осветив ее фонарями. Слышалось: «М-м-да!.. Хм!.. Тц-дц-тц!..» Машина распалась на части, вокруг валялись железные обломки.

Оник подошел к машине медленно, наощупь, как слепой. Немцы строили предположения, а он, стоя в стороне, рассказывал:

— Я здесь стой, вдруг огонь… Конец! — и, указывая место, где он стоял, Оник, продолжая разыгрывать слепого, нелепо водил рукой по воздуху.

Высокий подтянутый инженер смерил его холодным презрительным взглядом, потом начал изучать сломанные части машины.

Это была одна из самых мучительных минут в жизни Оника.

Инженер медленно брал разбитые части машины и, поднося к большому носу, долго и внимательно рассматривал. Вот он бросил один кусок. Взял другой, — поворачивая в руках, осмотрел со всех сторон, кончиками пальцев коснулся сломанного места и отбросил. Взял третий…

Никто из присутствующих не следил с таким интересом за движениями инженера, как Оник. На лбу его выступил холодный пот. Неужели инженер по одному переберет все эти обломки? Да, может случиться. Это в немецком духе. Вот сейчас он найдет тот маленький кусочек железа, который застрял между колес, и глаза его вылезут из орбит: «А это откуда взялось?.. Кто стоял у машины?..»

У Оника пересохло в горле. Хоть он и притворялся незрячим, но лучше всех видел ненавистные, уверенные, холеные руки инженера…

В лице Оника не было ни кровинки. В локтях и коленях он чувствовал ломоту, словно пробежал километров десять. В лихорадочно работавшем мозгу уже созрел ответ: «Я ничего не знаю, я слепой, что хотите делайте. Хоть вешайте».

Где же этот кусок железа? Оник так и не нашел его. Не обнаружил и ученый инженер. Он завершил свое исследование таким выводом:

— Сломался один из зубцов колеса. Он сломал и остальные. Вот причина аварии. Нужных частей у нас нет, придется посылать за ними в Берлин. Машина будет готова через десять дней.

Выслушав авторитетное заключение, немцы ушли.

Оник сел там же, где стоял. В этот миг кто-то тронул его за плечо. Перед ним стоял Гарник.

— Что сказали?

Оник передернул плечами:

— Дай передохнуть, приятель!.. У-уф! — в его больных глазах мелькнула довольная улыбка. Шахта на десять дней прекращает работу. Каково?

2

Людей из-за аварии транспортера отпустили из шахты раньше срока. У лифта образовалась большая очередь. Разноязычная толпа смешалась здесь, — всё интересовались тем, что случилось. Подневольные шахтеры несомненно были рады происшествию: ведь, говорят, несколько дней не придется работать… Люди радовались, и никто не подозревал, что этим они обязаны тому истощенному парню с больными глазами, который, стоя в толпе, то и дело вытирает тряпкой гноящиеся веки.

Наперед поднимались немцы. Так было заведено здесь: утром они последними спускались в шахту, вечером первыми выходили на поверхность.

Гарник видел, что Онику трудно ждать, что ему стоит больших усилий оставаться спокойным.

Взяв его под руку, он стал проталкиваться к лифту.

— Пойдем! Будь они прокляты, чем мы хуже них?

Дверь лифта была открыта, немцы входили по одному.

Гарник протолкнул Оника в кабину. Тотчас кто-то из немцев схватил его за ворот и вытолкнул обратно.

— Порядка не знаешь?

— Зачем толкать? — вступился Гарник. — Он болен, ничего не видит!..

Немец толкнул и его. Гарник, замахнувшись тяжелым фонарем, готов был ответить шахтеру.

Но один из русских отобрал у него фонарь:

— Спятил, что ли, браток? — Они нас всех тут прикончат.

Поднялся шум.

Некоторые из немцев окружили «обиженного» шахтера и требовали расправы с Гарником. Другие, наоборот, укоряли своих земляков за грубое обращение. Гарник радовался: нет, не все немцы одинаковые, есть и среди них хорошие Люди!

— Не