Дирижабль - Кирилл Викторович Рябов

– Можно еще воды?

– Матильда, принеси, пожалуйста. А мне коньяка.

– А можно и мне? – сказал Попцов.

– Опытная женщина или невинная?

– Сердцу не прикажешь.

– Плакать или смеяться?

– Плакать.

– То есть между Достоевским и Чеховым вы выбрали Достоевского? – спросил Попцов.

– У Достоевского юмор не хуже, – сказал кто-то.

– Да это понятно, понятно.

Матильда принесла коньяк и воду. Родион продолжил свой блиц-опрос. Фёдор отвечал, не особо задумываясь. Все-таки стоило уйти сразу. Сказать Попцову, что встреча не состоится. Родион напился. В туалете взорвалась труба с говном. Или соврать, что у его матери инфаркт, нужно срочно бежать домой. Как же права была Инна! Да, ему не хотелось бесполезно сидеть за ноутбуком и чувствовать свою беспомощность. Так ведь здесь было то же самое. Только пялился он не в экран, а на ботинок Каргополова. Гнусно! И жалко. Подумать только, он стесняется этого глупого, напыщенного бездаря. Глаза боится поднять на него. Что он там хотел – дуэль, мудила?! Будет ему дуэль! Прямо здесь!

Но все это было бесполезно. Фёдору не удалось разозлиться. Лишь тоска усилилась. И презрение к себе. Выпить хотелось невыносимо. Он остро чувствовал, как пахнет коньяк из стаканов Родиона и Попцова. Вот бы Матильда перепутала и налила ему водки вместо воды. Фёдор сделал глоток. Вода все же.

– А вот еще вопрос. Вы бы хотели уметь летать или становиться невидимым?

– Летать, – ответил Фёдор.

Кто-то вошел в магазин, кашлянул и сказал:

– Простите, что вмешиваюсь. Можно попросить воды?

Фёдор отвлекся от ботинка. У входа стоял седобородый старик с черным пакетом в руке.

– Матильда, воды нашему гостю! – выкрикнул Родион. – А хотите коньяка, папаша?

– Ой, спасибо, но нет.

– Угощаю!

– Не пью я.

Матильда принесла ему стакан воды. Старик пил, держа его двумя руками. В этот момент Фёдор понял, о чем напишет сценарий. Собственно, все, что надо написать, вдруг четко выстроилось в голове. Его кинуло в жар. Он засмеялся. И посмотрел Каргополову в лицо. Тот спал, уткнувшись подбородком в грудь.

23

К концу встречи Родион уже с трудом ворочал языком, стал нести какую-то чушь, попытался прочитать верлибр собственного сочинения и уснул. Возникла небольшая пауза. Фёдор встал, не обращая внимания на ботинок, который почти касался его ноги.

– Спасибо, что пришли. Извините, если что-то было не так.

Подошла девушка, которую он перепутал с Зофией, подписать книжку. Это был его первый роман «Зверье». Потом Матильда попросила уложить Родиона. Фёдор отвел его на диван. Когда вернулся в зал, все уже разошлись. Он помог Матильде сложить стулья.

– Как вам? – спросила она.

– По-моему, отлично, – сказал Фёдор.

– Серьезно? – удивилась Матильда. – Кстати, та тетя сперла из туалета бумагу и освежитель.

На прощание она сказала:

– Я бы посмотрела какую-нибудь комедию.

– А?

– Ну вы спрашивали, что бы я хотела посмотреть. Комедию какую-нибудь.

– Ага. Но вы же с Родионом.

– Да, я с Родионом. И он сам ходячая комедия.

Фёдор вышел на улицу. Дождь прекратился. У входа стояли Попцов и Каргополов. Они одновременно обернулись. Фёдор закурил.

– Теперь поговорим, – сказал Каргополов. – Какие у тебя ко мне претензии?

– Никаких, – пожал плечами Фёдор.

– А драться зачем полез?

– Пьяный был.

– И все?

– И все. Извини, я спешу.

Каргополов схватил его за рукав:

– Нет, стой. Так дело не пойдет.

– А как?

– Будем драться.

– Прямо здесь?

– Прямо здесь.

– Хорошо, – сказал Фёдор. – Начинай.

Каргополов сжал кулаки, оглядел и разжал.

– Нет, я так не могу. Надо по-другому как-то. Ударь меня ты сначала.

– Не хочу.

– В смысле не хочу?! Макс, а можешь ты меня ударить?

Попцов закатил глаза.

– Слушай, пошли посидим где-нибудь. И дело с концом.

– А он? Мы с ним не решили ничего.

– Вань, ну он же предложил тебе его ударить.

– У меня не получается. Пусть он сначала.

– Он же уже тебя ударил. Теперь твоя очередь.

– Это давно было. Я остыл.

– А чего тогда пришел на разборки?

– Ну надо же было выяснить, чего он ко мне полез.

– Выяснил?

– Этого как-то мало. Пьяный… И все?

– Ладно, – сказал Фёдор. – Я полез к тебе от зависти к твоему огромному таланту. Мне очень стыдно за это. Прости меня, пожалуйста. Давай мириться.

Попцов ушел в сторону, закрыв лицо руками. Каргополов смотрел недоверчиво.

– Без шуток?

– Какие шутки? Мне такие толстые романы никогда не написать.

Каргополов высунул язык, убрал, глупо заулыбался и погрозил Фёдору пальцем:

– Дисциплины в тебе нет, вот что!

– Это точно.

Потом Фёдору пришлось с ним обняться и выслушать в ухо небольшую речь.

– Да ты тоже ничего! Молодой еще. Подтянешься! Люби не себя в литературе, а литературу в себе. Понял? Я тебя хотел застрелить даже. Обрезы подготовил. Думал, стреляться будем. Максим мой секундант. Твой – Сельдин. Он согласен был. Я уже место нашел.

– А если бы я тебя? – спросил Фёдор.

– То-то и оно. Или посадили бы. А я в финал «Большой книги» только что прошел. Уже и не до перестрелок стало.

– Поздравляю.

– Спасибо. С новым романом. Не читал? «Верблюжьи звезды».

Попцов курил и смотрел на них.

– У вас там что, встало друг на друга?

– Погоди-ка, – сказал Каргополов, отпустив наконец Фёдора. – Сейчас.

Он забежал в магазин.

– Ну вы даете, Фёдор Андреевич, – сказал Попцов. – Даже не покраснели.

Каргополов вернулся с книжным кирпичом. Открыл, быстро что-то написал и сунул Фёдору в руки:

– Читай на здоровье!

24

Ему не терпелось поскорее попасть домой и рассказать все Инне. Самое главное – он придумал сценарий. «Это было озарение! Божья искра! Называй как угодно. А суть одна. Все готово! Осталось только записать. Это я быстро сделаю. Теперь времени точно хватит. Инна, знаешь, о чем история? Рассказать? Тебе интересно? О человеке, который умел летать. Погоди, не смейся. Представь такую сцену. Теплый майский день. На подоконнике сидит мальчик лет семи и ждет маму. Он смотрит на залитую солнцем улицу. Мамы все нет. Ему очень грустно. Хотя он привык. Мама часто уходит и где-то пропадает. Но в этот раз ее нет слишком долго. Мальчик тоже хочет на улицу. К тому же в его жизни наступило особое время. Летние каникулы. Он только что закончил первый класс. Неповторимое чувство. Ладно, это все лирика. И литература. А я пишу сценарий. Но как-нибудь и это покажу. Дальше. Мальчик внезапно понял, что всему помехой окно. Если его открыть, мама придет быстрее. Какое-то детское суеверное чувство. Он открыл окно, залез на подоконник, сел и свесил ноги. Проехал, тарахтя, грузовик с надписью „Хлеб“. На забор детского