Московский апокалипсис - Николай Свечин

– Побольше наглой развязности, – посоветовал гримёр и ушёл, не взяв за работу ни копейки. Отчаянов с трудом уговорил его принять каравай хлеба и приличный шмат сала.

Затем Ахлестышев занялся платьем. Он надел голубые, как небо, панталоны, следом жилет розового атласа и пюсовый фрак[76] кирпичного цвета. Пустил по жилету крест-накрест сразу две цепочки, густо обвешанные брелоками. Приладил на грудь батистовой рубашки огромную запонку с кричащим солитёром. Натянул сапоги с гусарским вырезом и кисточкой спереди. Нахлобучил шляпу а ля Сандирильон. И завершил костюм большой песцовой муфтой, которую светские франты называли “манька”.

В довершение образа каторжник подмазал белилами щёки и чуть подвёл сурьмой брови. Получился законченный щёголь, каких много было в довоенной Москве. Подумать только: пять месяцев назад так же безумствовал и он! И всерьёз переживал тогда, где добыть шляпу, как у Боби Салтыкова… Казалось, с той поры прошло десятилетие. Тот безвозвратно исчезнувший человек был, в общем-то, добрый малый. Неглупый, воспитанный. Но жизнь его летела бездумно от развлечения к развлечению, не обременённая переживаниями. Нынешний Пётр Ахлестышев совсем другой. Много испытавший, он теперь очень хорошо понимал цену и, главное, назначение жизни. И представлял, за кого или за что готов эту жизнь отдать…

Вздохнув об ушедшей молодости, Пётр взял кожаную портфель с червонцами и спросил у подчинённых:

– Хорош ли я?

– Дальше некуда! – подтвердил Батырь. – Такая рожа, что сама на оплеуху напрашивается.

– Каков бог, такова ему и свечка! Ну, пошли…

Карета с императорским вензелем уже стояла на углу Тверского и Большой Никитской. На козлах сидел парень в пелерине с красным кантом. У него было смуглое живое лицо, на скуле красовался свежий синяк.

– Феликс в карете? – спросил Ахлестышев и выразительно тряхнул портфелью. Внутри тяжело звякнуло. Парень расплылся в улыбке.

– О! Лучший в мире звук!

– После свиста вылетающей шампанской пробки!

– Я вижу, мы с вами одинаково смотрим на жизнь! Полезайте, вас ждут.

Феликс, как всегда, спокойный и ироничный, быстро пересчитал золото. Потом сообщил сведения о начальнике караула – они оказались замечательно обнадёживающими. Затем вылез наружу и сказал приятелю:

– Леон, этот господин рассчитался честно. Деньги будут пока у меня. Успеха вам!

И ушёл в сторону Красной площади, волоча свою тяжёлую ношу.

– Итак, вы Леон, – констатировал Ахлестышев. – Я Пьер, а это – Саша. Будем знакомы.

Возница кивнул с достоинством, потом сказал, разглядывая разведчика:

– Вы такой фат… Никогда бы не подумал, что подобного человека надо бояться.

– В каком смысле? – удивился Ахлестышев.

– Феликс говорит, что вы партизан. И, наверное, перебили немало наших.

– Сегодня мы надеемся обойтись без крови. И поверьте, Леон: мы очень признательны вам за помощь. Да, вы взяли деньги, и получается, что мы вас купили…

– Это правда, чего уж там…

– Но без вас наш товарищ погибнет. Это дороже любых денег. Так что, примите сверх золота ещё и нашу благодарность. И потом, вы тоже рискуете. Мы исчезнем, а с вас спросит начальство.

– Вот плевал я на начальство! – весело ответил Леон. –Отоврусь, что меня нанял за пару франков какой-то рыжий щёголь… Знать ничего не знаю: постоял и уехал. Всё равно дальше обозного батальона не пошлют. Ну, куда теперь?

– Пока никуда. Ждём здесь.

Тут раздался топот копыт, и из Пречистенки выехало запылённое ландо. На козлах красовалась огромная фигура Жака Анжильбера. Фланкёр подъехал, увидел карету с вензелем и оробел. Экипажи сошлись, и из ландо в карету быстро перескочили Кулеврина с Мортирой. Леон сразу оживился.

– Какие девушки! Мсьё специалист не только в шампанском!

Саша-Батырь пересел к Большому Жаку. Ахлестышев учтиво приподнял шляпу:

– Ровно через два часа на этом же месте!

И велел Леону трогать.

Они въехали в Кремль через Троицкие ворота, те самые, где недавно схватили Петра. Воспоминания эти были ему неприятны… Вот экипаж остановился и чей-то грубый голос спросил:

– Марселец! Это у тебя старый синяк, или тебя наградили новым?

– Подданные Джоакино Первого дерутся, как женщины, – со смехом ответил возница[77].

– Ступай, забияка…

Экипаж дёрнулся, проехал ещё немного и остановился у входа в Оружейную палату. Пётр провёл ладонью по лицу, и на том появилась ухарски-плутоватая улыбка. Спрыгнув с подножки, рыжий фат на глазах у удивлённого часового принялся выгружать из кареты девушек. Те расправили фижмы и так подмигнули парню с ружьём, что тот сразу сомлел.

– Лейтенант гвардии Пуайе на месте? – деловито спросил сутенёр.

– Да. Но кто вы, чёрт возьми?

– У меня подарок для лейтенанта от его приятеля, майора гвардии Шота. Вот эти две красавицы. Давай, пропускай нас скорее: у твоего лейтенанта всего час.

– Какой ещё подарок? Какие майоры? Мне никто ничего не говорил!

– Приятель, это называется “сюрприз”. Твой командир получил на прошлой неделе Почётный легион?

– Ну, получил…

– Вот. Майор хочет его с этим поздравить. У них свои привычки, не будем в них вторгаться. Короче говоря, Шот обратился ко мне. Ты спросишь, почему именно ко мне?

– Ну?

– Потому, что на меня работают лучшие в Москве девушки. И кому положено, об этом знают. Ты только посмотри на них! А? Красавицы!

– Да, ничего… Но ведь они же русские!

– Ты считаешь, что у русских женщин это устроено иначе, чем у французских?

– Нет, но…

– Кого же ты рассчитывал тут увидеть? Таитянок? Или китаянок? Я работаю с тем материалом, какой есть. И знаешь – никто пока не жаловался. Ты первый!

– Да что я…

– Повторяю: у лейтенанта всего час. Он убьёт тебя, когда узнает, что половину этого времени ты пререкался со мной.

И часовой перестал спорить и пропустил Ахлестышева с девушками внутрь.

В караулке навстречу гостям поднялся высокий красивый лейтенант с новеньким орденом на груди.

– Кто вы? И как сюда прошли?

– Господин Пуайе! – торжественно начал рыжий. – Господин майор гвардии Шот имеет честь поздравить вас с наградой! И просит принять в подарок этих двух прелестных особ.

– Ничего не понял, – нахмурился офицер. – Какой подарок? Что за бабы?

– Ну как же! Вспомните: в Вене, когда Шот получил чин майора, вы прислали ему блондинку вот с таким филеем!

– Да-да-да… – просветлел лицом лейтенант. – Как же! Было дело! Так значит этот баловник…

– …Отдаёт вам долг двойной мерой! Эти русские нимфы ваши на целый час.

Полдюжины фузилёров, внимательно слушавших разговор, радостно вскричали в один голос:

– Ай да майор!

– Вот это достойный ответ!

– Повезло же нашему лейтенанту!

Сияющий Пуайе обежал девушек, потрогал Мортиру за задницу и сообщил восхищённо:

– Много толще, чем у той, в Вене!

– Лейтенант, – учтиво поклонился Ахлестышев, – позволю себе напомнить, что у вас только один час. Так оплатил ваш друг. Если мои девочки понравятся, то милости прошу в Фуркасовский переулок. В любое время дня и ночи. Вот, тут всё написано.

И он вручил начальнику караула заранее приготовленный листок.

– И мне! И мне! – протянулись к Петру сразу несколько рук. Он вынул из “маньки” целую стопку объявлений и раздал всем желающим.

– Три франка за час, господа. Как видите, мы их хорошо кормим, вы останетесь довольны!

Лейтенант не глядя сунул бумажку в карман мундира и сказал, не сводя блестящих глаз с Мортиры:

– Ну, давай же! Час всего!

Медленно и притягательно-порочно девушка стала развязывать шнурки корсажа. В караулке установилась мёртвая тишина: семеро мужчин, затаив дыхание, смотрели на неё. Лейтенант начал покрываться красными пятнами…

– Ну, я пойду, погуляю, – пробормотал Ахлестышев, пятясь спиной к дверям. Никто даже не повернул головы в его сторону.

Выйдя в пустой коридор, партизан перевёл дух. Уф… Охрана надолго отвлечена. Но у входа стоит придворный экипаж. Место бойкое: напротив, в Чудовом монастыре, квартира маршала Даву, за углом – Кремлёвский дворец с Бонапартом и всей его свитой. Какой-нибудь вшивый камергер пойдёт мимо, заинтересуется, что здесь делает карета – и операция сорвётся. Надо было на время убрать её от подъезда.

Ахлестышев сбежал со ступеней и протянул часовому недорогую манильскую сигару.

– Ну, веселье началось! Закури пока.

Тот понимающе хихикнул и сунул подарок в патронную сумку.

– Спасибо! Там бабы, а ты околачивайся тут, словно огородное пугало. И курить на посту запрещено. Вон лучше кучера угостите.

Пётр отошёл к карете, дал сигару Леону и сказал ему вполголоса:

– Помаячь ещё немного. Когда мы выйдем, отвлечёшь часового. Как только наш человек сядет внутрь, отъезжай и вставай вон в том проулке, позади Сената. Следи за крыльцом. Увидишь, что появились девушки – тут же подлетай.