Хозяйка Мерцающего замка - Марина Михайловна Ли
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ну, отчего же сразу кобылу? Она хорошенькая девочка даже сейчас. А уж когда вырастет, обещает стать совсем красавицей.
И портретик Тимуру под нос подсунула, а там что-то в розовых рюшах, бантах и лентах. На воздушное пирожное похожее. На воздушное пирожное лет двенадцати-тринадцати.
– Чтобы «уговорить» меня на ЭТО, розг в княжестве не хватит, – честно предупредил Тимур.
– Выпишем из-за границы, если надо будет, – отобрала у правнука фотографию будущей жены и пальчиком перед носом потрясла. Укоризненно так… – Напугал ежа голым задом!
А Кострин для себя решил: «Не дам согласия, пусть хоть вешает. Не Средние века, чай, тайком не оженят». И Тьярра, видимо, что-то такое поняла: по решительно нахмуренным бровям, по сверкающему взгляду, по упрямо поджатым губам. Поняла и не отступила, нет, но стратегический манёвр совершила.
– Нервный какой… – произнесла насмешливо, но портрет невесты всё же спрятала в стол. – И в кого такой уродился? Не пойму. Не иначе, как в деда.
Тимур, не поддавшись на провокацию, промолчал.
– Тот тоже всегда упрямым был и за всю жизнь ничего путного не сделал.
Княгиня задумчиво почесала переносицу, разглаживая невидимую морщинку, и, вздохнув, с сожалением в голосе добавила:
– Разве что Эргеррию, звёздочку мою ненаглядную, – о том, как нежно Тьярра любила свою внучку, можно было разве что легенды слагать. – Ну, говори, зачем пришёл? Что там насчёт твоего будущего?
– Подстраховаться хочу, – проворчал, опасливо косясь на прабабку. Отказалась от идеи женить наследника? Вот уж вряд ли… – Раз военная карьера мне в ближайшие четыре года не светит, подумываю о дипломатической службе.
– На Землю хочешь? – обрадовалась Тьярра и протянула руку к ящику, в который спрятала фотографию малолетней невесты.
– Не настолько, чтобы ради этого надеть на себя брачный хомут, – отрезал Тимур и решительно скрестил на груди руки.
– Нет? – княгиня весело посмотрела на него. – А если мы с мамой и бабушкой очень хорошо попросим?
И надо сказать, просить они умели. И уговаривать. И даже без помощи розг.
– Ну, что ты теряешь? – ласково улыбалась мать.
Мать. Улыбалась. Ласково. Как будто он не её единственный сын от своей первой, давно забытой и пока единственной любви, а, как минимум, красавица-дочь от любви настоящей.
– Девчонке двенадцать в прошлом месяце исполнилось. Заключим брак по договору, а годика через четыре…
«После того, как станет ясно, откроется у меня потенциал или нет», – мысленно закончил Тимур.
– Малыш. Это брак по договору. Да они по сотне в год распадаются, если, конечно, не было подтверждения…
– Я что, по-твоему, педофил?
Подтверждение им ещё подавай! Может, по древней традиции, они ещё и всех женщин рода соберут в спальне в первую брачную ночь?.. И как у мужиков древности вообще в такой ситуации вставало? Страшно ж представить…
– И бабушке будет приятно, – мать как всегда проигнорировала то, что не хотела услышать.
С другой стороны, ну, что такое договор, в самом деле? Тимур ведь не собирается брать в свою постель ребёнка, а так у него будет четыре года свободы, и практика, и образование, полученное на Земле… Отличное начало дипломатической карьеры!
А с договорной женой развестись можно в любой момент.
И как бы парадоксально это ни звучало, но брачное ярмо Тимур Кострин на себя надел исключительно ради свободы. (В конце концов, чего только ни сделаешь, чтобы вырваться из-под опеки трёх властных женщин!).
Но дед обозвал внука проституткой и указал ему на дверь.
– Я тебя этому учил? – орал он. Действительно орал, совершенно не думая о том, кто и что из их разговора может услышать. – Этому? Идти на поводу у взбесившихся куриц и продавать свою честь за миску чечевичной похлебки?
– Я…
– Ты дебил. Я был на год старше, когда встретил твою бабку, но видят звезды, я её, дуру, хотя бы любил! Единственный внук… Небо! За что ты так со мной?
И выгнал.
В самом деле, выгнал. И даже запретил появляться в «Мерцающем Замке», а Тимур там, между прочим, всё детство провёл…
Был ли он зол на деда? Безумно.
Пожалел ли о том, что подписал брачный договор? Да, сотню раз! Особенно в свете абсолютной варварозависимости, в которую он вляпался едва ли не в первый свой день на Земле…
С другой стороны, если б не проклятый договор, может, и никакой Варвары в его жизни не было бы. Впрочем, в тот день, когда Тимур вернулся в Дранхарру, чтобы поставить Тьярру перед фактом своего немедленного развода, он думал совсем не об этом, а о том, что Варежка на него даже не взглянула бы, узнай, что он женат. И даже в подробности вдаваться не стала бы…
Так ему тогда казалось. До того, как разгневанная княгиня отправила его в тюрьму, объявив государственным преступником. До того, как из-за срыва он получил официальный запрет на посещение Земли. До того, как чокнутая Варькина подружка, плюясь ядом не хуже Герханской гадюки, поведала о том, что…
Из продолжения того дня Кострин запомнил одно: то, как он, едва не стерев зубы до корней, пытался предотвратить оборот.
Всю свою жизнь он мечтал ощутить боль первого слияния со зверем. Узнать, каково это, когда тебя выворачивает наизнанку, выкручивает все твои внутренности, разрывает на сотню маленьких частей, которые магия сольёт в одно великолепное мощное тело. В зверя. Дракона. Серебристого, как мама и бабка с прабабкой, или чёрного, как дед.
Но вместо того, чтобы обрадоваться и устремиться в первый полёт, Тимур терпел. Скрипел зубами от боли, добираясь до ближайшей арки и, стирая с век холодный пот, объяснял технику, почему он не может ждать окна, почему его надо отправить немедленно, прыжками, как угодно, куда угодно, потому что… потому что Земле совершенно точно не нужен дракон в своём первом бесконтрольном обороте…
Но не рассказывать же теперь, когда всё позади, об этом Варьке! Той самой, живой, здоровой, ещё больше похорошевшей и до невозможности желанной Варьке, которая теперь снова смотрит на него, как на врага, опасливо вздрагивает от каждого слова и…
…И Тимур Кострин (после оборота княгиня настаивала на возвращении своей фамилии, но кому она теперь была нужна?) внезапно осознал, что все байки о драконьей мстительности ни хрена не байки. Мир вокруг окрашивался в кровавые тона, а зверь рычал, требуя возмездия.
Найти того самого Бароневича, чьё имя Варька в сердцах бросила Тимуру в лицо, не составило труда. Вот только всё бесполезно. Мерзавец недоумённо хмурился, смачно чесал заросшую неопрятной бородой скулу и с искренним недоумением в
