Цветы для Розы - Ян Экстрём

— Хорошо, сегодня можешь остаться у меня. Но только до завтра — понятно?

— Понятно. Я хочу переспать с тобой,— сказал он.— Я заплачу.

— Сколько?

— Тридцать монет,— сказал он.

Она снова остановилась.

— Тридцать франков,— изумленно повторила она.— Да ты что, с ума сошел?

— Я не это имел в виду,— ответил он.— Я отдам тебе все, что у меня есть,— до франка. Больше сотни.

— Это все, что у тебя есть?

— Все.

Какое-то мгновение длилось гнетущее молчание. Потом она сказала:

— О'кей, ладно, пошли.

Он лежал голый на кровати и смотрел, как она раздевается, ловя взглядом каждое ее движение и сгорая от нетерпения. Ее же это, по-видимому, забавляло, и она делала все, чтобы распалить его еще больше. Медленно, как бы поддразнивая, она снимала с себя одну деталь туалета за другой. Расстегнув блузку, она, как бы лаская, погладила груди. Скользнув вдоль бедер, ее руки медленно стянули узкие штаны; потом, повернувшись к нему боком, она освободилась от трусиков. Покачивая бедрами в такт шагам, она приблизилась к кровати и легла.

Она прижалась к нему; шелковистые блестящие волосы мягко щекотали его грудь. Это переполнило чашу — он пришел в какое-то неистовство, подмял ее под себя, резко, толчками, овладел ею, так, что она жалобно застонала. Нет, кошечка, теперь не ты, а я буду играть с тобой. Грубо навалившись на нее всем весом, он напряг каждый мускул своего тела, с силой стиснув руками ее бедра. Грудь ее тяжело вздымалась, руки судорожно гладили его спину, стараясь унять, успокоить напор, жалобные всхлипывания молили о пощаде, однако он ничего не слышал — короткие, злые удары, пульсирующие в ушах, заглушали все. Он обхватил ее плечи, все сильнее сдавливая их, корчась и извиваясь в такт неистовым спазмам, раздирающим его тело, обнажающим нервы, сотрясающим внутренности, изнемогая от острого, обжигающего тело и душу желания, вжал, вдавил себя в ее тело, утонувшее в постели, и, наконец, горячая волна хлынула через край.

Еще несколько секунд он, обессиленный, измученный, лежал на ней в каком-то оцепенении. Потом медленно провел руками по всему ее телу — бедра, груди, плечи. Потянувшись к ее лицу, он поцеловал мочку уха. Пальцы его тем временем скользнули с ее плеч вверх и соединились вокруг шеи. «Какая тоненькая»,— мелькнуло у него в мозгу по мере того, как хватка становилась все жестче. Лишь после того как замер последний хрип и неподвижное безжизненное тело перестало вздрагивать, он разжал наконец пальцы. Он еще долго лежал неподвижно, вдыхая аромат ее тела. Потом поднялся и, склонившись над кроватью, посмотрел на нее. В ее невидящих глазах застыла мука. Он закрыл их.

Он торопливо оделся, вывернув майку Бетховеном наружу. Затем снова подошел к ней, поднял ее тоненькие руки, стиснул их и скрестил у нее на груди. Порывшись в заднем кармане джинсов, он вынул деньги и пересчитал. Сто одиннадцать франков. «Чертово такси»,— подумал он. Сто одиннадцать франков и шведская пятикроновая монета. Французские деньги он положил на ночной столик. Последний раз взглянув на нее, он вышел и растворился в ночи.

14

С самого утра Джон Тирен был чертовски занят. Расследование обстоятельств гибели коллеги в последние два дня отняли у него не только массу рабочего времени — кроме всего прочего, оно требовало еще и колоссальных психологических усилий, вовсе не совместимых с теми затратами энергии, которые были так предусмотрительно рассчитаны составителями рабочего графика посольства. Ему трудно было сосредоточиться на чем бы то ни было, кроме этого «происшествия». Даже ночью, засыпая, он чувствовал, как мысли его продолжают напряженно работать. Утром, еще окончательно не проснувшись, он вдруг вспоминал какую-то деталь этой головоломки, саму по себе достаточно незначительную, однако, вполне вероятно, весьма важную в общем контексте. Часто откуда-то из глубин подсознания всплывали последние эпизоды его общения с Вульфом, причем в этих своеобразных видениях коллега, как правило, выступал в качестве артиста, играющего ту или иную роль,— то в изысканном обличии элегантного дипломата, то в шутовском наряде комедианта. Вполне естественно, что нормальный ритм работы был нарушен — дела скапливались, нераспечатанные письма завалили уже почти весь стол, он вечно чего-то не успевал. Вчерашняя внезапная догадка относительно пропавшего портфеля и исчезнувшего меморандума была, по всей видимости, как раз результатом чрезвычайного напряжения в предыдущие сутки всех умственных и физических сил, хотя, вероятно, многие и назвали бы это интуицией. Как бы там ни было, однако с тех пор путаницы в его мыслях поубавилось. Он снова был в состоянии заниматься конкретными текущими делами — сотрудники то и дело входили и выходили из кабинета с новыми поручениями, докладами, указаниями, содержимое ящика стола для входящих бумаг постепенно уменьшалось по мере того, как росла стопка обработанных документов.

Без четверти одиннадцать он приказал подать к подъезду посольскую машину и ровно в одиннадцать просил дежурного полицейского в приемной Главного управления полиции на Кэ-д'Орфевр доложить о своем прибытии. В кармане у него лежал ежедневник Вульфа.

Бурье поджидал его в комнате, обставленной как зал для совещаний. Посредине стоял застеленный сукном круглый стол, вокруг него — кресла с высокими спинками; в углах была расставлена удобная мягкая мебель, тяжелые шторы на окнах опущены. Неяркое верхнее освещение регулировалось, по всей видимости, специальным выключателем. Включенное полностью, оно могло еще и усиливаться с помощью нескольких сильных ламп, закрепленных на медных штативах. Вдоль одной из стен висели доска с мелом и другая доска, обтянутая фланелью, и штатив с большими отрывными листами бумаги. С потолка в углу комнаты свешивался большой киноэкран. В другом углу стоял белый квадратный столик, раскладывающийся так, что его крышка также могла служить экраном. Несколько круглых отверстий в стене напротив говорили о расположенной за ними киноаппаратуре, а на длинной скамейке под ними были расставлены видеомагнитофоны с мониторами, обычные магнитофоны и усилители. Все в комнате, включая аппаратуру, было выдержано в черно-бело-серо-желтых тонах. Помещение напоминало скорее демонстрационный зал какой-нибудь фирмы, нежели полицейскую лабораторию со специальным оборудованием для теоретического разбора различных видов преступлений.

Усадив гостя в удобное кресло в углу, Бурье открыл дверцу какого-то незаметного шкафчика, достал бутылку кампари, пару стаканов и с довольной улыбкой на круглом лице разместил все это на столике между ними.

— Невысказанные желания гостя также следует выполнять,— сказал он.— Ты сейчас находишься в помещении, являющемся предметом гордости всей французской полиции. Оно стоило нам уйму денег, оснащено по последнему слову техники, однако начисто лишено души. Сделано это, естественно, с умыслом, чтобы полностью устранить все иррациональные моменты и создать психологические предпосылки для выводов на основе только лишь фактического материала. Но, мне кажется,— при этом он подмигнул Тирену,— небольшой стимул в виде бокала кампари нам не помешает. Сколь!

— Сколь.— Улыбнувшись, Тирен поднес бокал к губам.

— Так вот,— Бурье кивнул в сторону круглого стола, на светло-сером сукне которого, как Тирен успел заметить, были разложены какие-то предметы.— Там находятся весьма интересные вещи. Одна из них, если можно так выразиться, затрагивает официальные интересы Французской республики и королевства Швеции. Другая — скорее внутреннее дело Франции, хотя в определенном смысле она касается и Швеции.— Он сделал паузу.— Судьбе было угодно,— продолжал он,— соединить их таким образом, что если бы одной из них здесь не было, то не было бы и другой. Я выражаюсь достаточно непонятно?

— Абсолютно непонятно,— рассмеялся Тирен. С этими словами он встал и в сопровождении комиссара подошел к столу. Бурье взял в руки портфель.

— Мы нашли это,— сказал он,— идя по следу владельца вот этого.— Положив портфель на место, он взял со стола пистолет.— Хотя в тот момент мы еще не знали, что у него есть эта штука. Так что, видишь,— судьба работает на полицию.— Он отложил пистолет.— Однако,— продолжал он,— мне, вероятно, следует рассказать все с самого начала, а потом ты уж сам решишь, нужен ли тебе письменный отчет, или тебя удовлетворит устный рассказ.

— Рассказа, я думаю, будет достаточно,— сказал Тирен. Вернувшись к креслам, они снова сели. Бурье откинулся на спинку, сложил руки на животе и принял задумчивый вид.

— Все началось во второй половине дня в среду. В полицию позвонила женщина, которая утверждала, что видела солдата Иностранного легиона, находящегося в бегах. Мы, как правило, не придаем особо большого значения анонимным сообщениям, да и подобного рода дезертиры нас не слишком интересуют,— честно говоря, трудно полагаться на достоверность такой информации. Однако в данном случае сведения были настолько интересными, что пренебрегать ими не следовало. Она сообщила, что этот человек — швед, зовут его Улоф, скрывается он у товарища по имени Жан-Поль и прожил там уже несколько дней. Женщина оставила нам адрес, однако сказала, что не уверена в номере дома — цифры были почти стерты. Ее спросили, смогла бы она опознать дом и квартиру. Она рассмеялась и сказала, что, разумеется, смогла бы, однако не имеет ни малейшего желания встречаться с полицией. Данное сообщение, по ее словам, вызвано причинами личного характера. Она спросила, что может грозить тому, кто укрывает дезертира, и ей ответили, что у него будут определенные неприятности. Затем, с легким беспокойством, как показалось дежурному, она поинтересовалась, что ждет самого дезертира в случае его поимки. Ей сказали, что самые большие неприятности будут как раз у него. «Даже несмотря на то, что он иностранец?» — спросила она. Да, с ним поступят так, как поступают с обычными легионерами в подобных случаях. «Разве его просто не вышлют на родину?» — спросила она. Дежурный ответил, что, насколько он знает, ему сначала всыплют по первое число здесь во Франции.