Гуль - Артём Кочеровский

Я затормозил и выстрелил ещё дважды. Теперь он был ко мне так близко, что я мог рассмотреть, куда входят пули. Одна всколыхнула кофту на груди, а вторая пробила щеку, изувечив его лицо. Это было лицо не Игната.

Гуль пролетел десять метров, врезался в меня и потащил за собой. Затем он сделал длинный кувырок, вскочил на ноги и поднял меня, удерживая на вытянутой руке за шею. Его рука сжалась. Острой болью отозвался кадык. Давление в голове возросло в несколько раз. Выкатывающимися глазами я его осмотрел. Гуль лет тридцати пяти. Широкий в плечах и спортивного телосложения. Черная кофта была пронизана четырьмя дырками на животе и груди. Кровь сочилась из порванной щеки, а ещё черная дырка образовалась над левым глазом. Ему было больно. Он сжимал зубы и скалился. Но это никак не сказывалось на его хватке. Он продолжал медленно сжимать пальцы, будто пробовал мою шею на крепость.

— Эффектно! Как же эффектно, Тимофей!

Я скосил глаза и увидел Игната.

— Браво! Такого появления, должен сказать, даже я не ждал! — он трижды хлопнул в ладоши. — Отпусти!

Гуль поставил меня на землю, разжал руку и потрогал раны на лице. Затем он подтянул меня за плечо и отобрал пистолет.

Игнат сунул большие пальцы за подтяжки, подошел ко мне, обнял через плечо и повел в глубь помещения:

— Пошли, покажу тебе своё логово!

Всего минуту назад я готов был бороться. Я пришел, чтобы убить или умереть, но… Он порушил мои планы, сбил настрой. Разве он не должен был меня прикончить за такую выходку? Должен. Тогда почему улыбался и, приобняв за плечо, вёл показывать логово? И я позволял себя вести. Позволял и ничего не мог сделать. Я должен был повернуться, выдавить пальцами ему глаза и вонзиться зубами в шею. Я должен был грызть и рвать его до тех пор, пока с его лица не исчезнет эта хренова улыбка. Но я не мог. Он обыграл меня. Хотя это и соперничеством не назвать. Мы были в разных лигах. И вот я шел с ним шаг в шаг, вдыхал его запах и гадал — что будет дальше.

Мы прошли складское помещение. Игнат открыл дверь и настоял, чтобы я вошел первым. Всего несколько часов назад я съел железу. Я утолил голод, а когда я не был голодным, людские запахи не казались такими броскими и манящими. Сытый я часто их даже не замечал. Но не здесь. Я вошел в тёмное помещение с черным потолком и бордовыми стенами. Здесь горел тусклый свет, по бокам стояли диванчики, у дальней стены — огромные деревянное кресло с извилистой острой спинкой в форме языка гуля. В этом помещении не просто пахло едой. Оно было пропитано этим запахом. Едой пахли стены, пол, потолок, мебель. Как в бильярдном клубе всё со временем пропитывается дымом, от которого невозможно избавиться, так здесь — запахом еды. Впрочем, не только в запахе было сходство с бильярдным клубом. Тут тоже был стол. Один большой стол посредине. На нём не было бархатного покрытия и лунок. На нём не было ничего. Лишь грубое дерево со множеством засечек и въевшимися пятнами крови. Это был одновременно разделочный и обеденный стол для Игната и его гулей… Там были другие гули. Они стояли у стен, будто часовые, и смотрели, как мы с Игнатом медленно пересекаем логово.

— Здорово правда?!

Я промолчал.

— Ты должен радоваться, что оказался здесь, Тимофей! Каждый из присутствующих многим пожертвовал и очень много работал, чтобы оказаться здесь. А тебе и делать ничего не пришлось. По крайней мере для меня. Это всё может стать таким же твоим, как и моим. Эти пропитанные историей стены, эта атмосфера, эти моменты коллективных побед и радостей, это… будущее! И…, — Игнат обвел пальцем гулей. — И все они. Они будут твоими, Тимофей!

Я плелся за ним, не сопротивляясь и почти не слушая. Я снова почувствовал смертельную усталость. Я должен был это закончить. Должен был…

— Чего ты приеб*лся-то ко мне? — остановился и спросил я.

— Гуль меня подери! — Игнат хлопнул себя по ногам. — Откуда столько трагизма?! Что за драма?! Почему сразу приеб*лся?! Я открываю для тебя дорогу в новый мир, Тимофей! Ты должен довериться мне, ведь тебя ждёт…

— Хорошо. Какого хера эту свою, бл*ть, дорогу в новый мир, ты открываешь именно мне?! Кругом мало других гулей?!

— Вот именно, бл*ть, что мало! — крикнул Игнат, потащил меня за руку и усадил на деревянный трон. — Вот именно, что мало, Тимофей! Ну вот взять хотя бы…, — он посмотрел в потолок и пощелкал пальцами. — Москвину! Ну что она тебе там рассказал?! Любовь-морковь, жить не могу, тьфу, бл*ть! Она-то, может и была, эта любовь, кто ж её знает. Но что с неё толку, если ты бесхребетная мразь?! Всего год прошел, а эта сука питается огрызками из морга! И таких гулей… да почти все, Тимофей! Знал бы ты, как по-настоящему сложно найти сильных, понимающих, верных. Ты только подумай! Восемьдесят пять процентов обращенных погибают из-за своей моральной слабости. Десять из оставшихся пятнадцати — становятся гулями потому, что довели себя до состояния, когда не смогли ни покончить с собой, ни сдержать голод. И только пять процентов одарённых самостоятельно принимают решение — быть венцом эволюции этого мира. Так ведь и из этих пяти процентов четырем совершенно нет дела до происходящего в нашем мире! Они ищут способы — как хорошенько устроиться на перекрестье нашего и людского миров — чтобы потом стать идеальными потребителями. Жрать, жрать и ещё раз жрать. Жрать и ничего больше! Лишь один процент нашего рода выглядывает из окна людской скотобойни и задаёт вопросы.

— Мне глубоко насрать на тебя и весь род гулей.

— Ха-ха-ха! Ты можешь говорить всё, что угодно, Тимофей, но я знаю правду. Знаешь, сколько процентов зародышей решались на убийства гулей и поедания их желез, чтобы сохранить призрачные шансы остаться человеком? Нисколько, бл*ть! Я вообще впервые о таком слышу! Это говорит о твоей уникальность, Тимофей. Ты тот, кто мне нужен!

— Зачем?

— Прости, но пока что я не могу тебе этого сказать, — Игнат сложил руки в замок, прижал к груди и сделал извиняющуюся морду. — Но этот разговор состоится сражу же, как только ты станешь одним из нас. Я тебе обещаю!

— Значит — никогда.

— Не говорит так.

— В таком случае тебе придётся прибегнуть к старой тактике. Кто-то из твоих ручных гулей должен будет меня держать и держать крепко, потому что