Ностальжи. О времени, о жизни, о судьбе. Том II - Виктор Холенко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Оказывается, Тамара на меня сердится, косится, когда я к ним прихожу. Наверное, потому, что и в её присутствии даже мы целуемся иногда. Вот ведьма, завистница. Жалко ей наших губ, что ли?»
И вот грянул гром: в сушило однажды в ночь случилась, в общем-то, незначительная авария. Даже не помню какая – наша бригада работала в тот день у другого сменного мастера. Только одно осталось в памяти: такие мелкие происшествия случаются чуть ли не в каждую смену: то ли траверсная тележка с загруженными на неё восемью кубометрами сырого тёса сойдёт с пути, и попробуй её скоро снова поставить на рельсы, если всего четыре-пять пар рабочих рук в наличии, или ещё что-нибудь подобное прямо в сушильной камере. Всё это в порядке вещей было, вполне привычно, поскольку и техника, и оборудование, как и само здание сушило имели своё рождение где-то в начале 30-х годов. Но на этот раз с чьей-то услужливой подачи крайней оказалась Ирина Бызова, работавшая ту неделю в этой смене. Был жёсткий разбор в кабинете директора, следом вышел не менее жёсткий приказ о расследовании этого происшествия и строгого наказания виновных. Иринка вышла из директорского кабинета в слезах и надолго впала в беспросветную депрессию. Пытался я её как-то поддержать, успокоить, но она замкнулась, не подпускала даже близко к себе, просто гнала меня прочь прямо с порога.
Только через неделю, наверное, она отошла немного, и я снова смог с нею встретиться. Но она не обрадовала меня, а, наоборот, категорически заявила, что, как только закончится расследование, она рассчитается и уедет к родителям в Вологду. Оказывается, мать её давно уже зовёт вернуться домой на родину. Вот такая тупиковая для меня ситуация вдруг возникла, а ведь у нас уже начали складываться вполне хорошие отношения, и всё более прорисовывалась перспектива объединения наших судеб. Честное слово, я и сам даже растерялся на какое-то время. Но, как оказалось, что время и в самом деле лечит. Тем более, и расследование не установило прямой вины сменного мастера. Однако Ирина, наверное, с месяц ещё не могла выйти из своей депрессии, одолевшей её после этого жёсткого административного пинка, последовавшего после элементарного предательства кого-то из нашего близкого окружения…
3.
Однако жизнь шла своим чередом. С горем пополам я всё-таки смог подготовиться к вступительным экзаменам в ДВГУ и, взяв положенный по этому случаю отпуск, уже в середине августа 1960 года отправился во Владивосток. И как раз накануне этой поездки в дневнике я с облегчением написал три короткие фразы:
«9 августа 1960 года, вторник: Был только что у Иринки: дулась, смеялась, расстались примирёнными. Гроза миновала. Теперь за дело… Она редкая девчонка. Считаю, что мне здорово повезло. Я люблю её, и она, мне кажется, отвечает тем же. Чёрт возьми, жить становится интересно!»
Одним словом, на экзамены поехал в приподнятом настроении. Видимо, именно это обстоятельство и помогло в немалой степени добиться, в общем-то, положительного результата. Вот что записал в дневнике по возвращении домой:
«5 сентября 1960 года, понедельник: Вчера прибыл из Владивостока. Можно кричать «Ура!». Сверх ожидания, я поступил в университет. Горячая была драка. Из 203 поступающих на оба отделения филологического факультета сдали экзамены только 77 человек, а мест было только 75. Не удалось поступить только на отделение журналистики – там было всего 25 мест. Это был первый приём на это отделение, брали только тех, кто в какой-либо степени был уже связан со средствами массовой информации. Меня оставили на отделении русского языка и литературы, сказав, что можно специализироваться как литературный работник… Домой написал три письма, одну открытку. Иринке – пять писем и две открытки…»
Именины Иринки дружно отметили в общежитии, пришли почти все из полутора десятка живущих в нём девчат и ребят, кто не был занят на работе. А на мой день рождения пригласил её к себе домой. В глубине души я очень боялся, как поведёт себя на этот раз отец. Он долго не мог мне простить мой, так сказать, натуральный «отлуп» его фактически второму выбору невесты для меня, грешного, почти год тому назад. И очень негативно с самого начала относился к моему личному выбору. По этому поводу мы с ним однажды даже крепко поругались, и я тогда привёл ему самый убедительный аргумент: мол, сам он себе самостоятельно выбрал невесту и, вопреки согласию родителей с обеих сторон, увёл её тайком по-сибирски – убёгом, а мне, видишь ли, почему-то нельзя сделать самостоятельный выбор. Чем я его даже развеселил тогда. Но на этот раз родители и брат Борька встретили нас очень доброжелательно, и Иринка держалась молодцом, с достоинством и непринуждённо в одно и то же время.
Где-то в середине ноября к Иринке в гости приехал её любимый брат Дима из её родного города Сокол, о котором она мне очень много рассказывала раньше. Она всего на четыре года старше него, и они взрослели практически вместе, будто дружные погодки. У них были разные фамилии и отчества, поскольку и отцы были разные. Семнадцатилетний Дима и мой брат Борис, которому уже стукнуло восемнадцать, сразу сдружились и сразу, практически с первого дня, освободили всех нас от особых забот о госте. Его устроили на работу, кажется, туда же, где работал и Борис, учившийся в вечерней школе рабочей молодёжи спустя рукава последний год, а Дима школу окончил дома ещё весной. Ирина устроила брата в своё общежитие. Пробыл он у нас до марта и уехал домой с исполненной «мечтой нанайца»: я помог ему купить недорогое, но довольно хорошее ружьё-двустволку 16-го калибра
