Американец - Генри Джеймс

— Помните, я вам говорила, что на рукавах у меня будут бледно-голубые банты? — спрашивала она. — Так вот, никак не могу себя нынче убедить, что они должны быть голубыми. Не понимаю, с чего бы это? Сегодня эти банты кажутся мне розовыми, нежно-розовыми. А потом на меня что-то находит и уже не нравится ни голубое, ни розовое. Но без бантов никак нельзя!

— Пусть будут желтые или зеленые, — посоветовал Ньюмен.

— Malheureux![111] — восклицала маленькая маркиза. — Зеленый цвет расстроит ваш брак — ваши дети станут незаконными!

Перед лицом света мадам де Сентре была спокойно счастлива. Вдали от света она казалась даже взволнованно счастливой — так блаженно считал Ньюмен. Она нежно выговаривала ему:

— Вы меня ничуть не радуете. Не даете никакого повода побранить вас, одернуть! А я на это рассчитывала! Мечтала об этом. Но вы не совершаете никаких оплошностей. Вы до безобразия пристойны. И очень жаль — я не получаю никакого удовольствия. С таким же успехом я могла бы выйти за любого другого.

— Боюсь, это самая большая моя вина, — отвечал в таких случаях Ньюмен. — Уж будьте так добры, закройте глаза на этот мой недостаток, — и заверял ее, что он, разумеется, никогда не будет ее бранить, он ею более чем доволен. — Если бы вы только знали, как точно вы соответствуете тому идеалу, который я лелеял! И теперь я понимаю, почему я так домогался этого идеала: обладание им, как я и думал, меняет всю жизнь! Я — редкий счастливчик, ведь мне выпал такой выигрыш! Всю прошлую неделю вы держались именно с тем спокойствием, какое я мечтал видеть в моей жене. Вы говорите как раз то, что я хотел бы слышать от нее. Вы двигаетесь по комнате точно так, как, я представлял себе, будет двигаться она. Вы одеваетесь в том стиле, как и должна была бы одеваться моя жена. Короче говоря, вы отвечаете моему идеалу по всем статьям, а требования у меня, можете мне поверить, высокие.

Слушая его признания, мадам де Сентре сделалась очень серьезной. Немного погодя она возразила:

— Не заблуждайтесь, я не подымаюсь до вашего идеала, он слишком высок. Я совсем не такая, как вы воображаете, я гораздо проще. Вы мечтаете о женщине необыкновенной. Как это ваш идеал достиг такого совершенства?

— Он никогда не был другим, — отвечал Ньюмен.

— Я начинаю думать, — продолжала мадам де Сентре, — что ваш образ идеальной женщины лучше моего. Вы чувствуете, какой это большой комплимент? Да, сэр, решено: отныне я стараюсь подняться до вашего идеала.

После того как Ньюмен сообщил о своей помолвке миссис Тристрам, та навестила дорогую Клэр и на другой день заявила нашему герою, что ему просто неприлично повезло.

— Самое смешное, — сказала она, — что вы, конечно, будете счастливы, но так, словно женились на какой-нибудь мисс Смит или мисс Томсон. Я считаю, что вы заключаете блестящую партию, причем не платите за свою удачу никакой пошлины. Обычно такие блестящие браки строятся на компромиссе, но вы получаете все, не жертвуя ничем. Да еще будете невероятно счастливы!

Ньюмен поблагодарил миссис Тристрам за присущее ей умение так приятно выразить свое одобрение. Ни одна женщина не умела столь же изящно поддержать или пожурить человека. Отзыв мистера Тристрама о помолвке Ньюмена был иным; жена и его сводила к мадам де Сентре, и он описал этот поход следующим образом:

— Не думай, что услышишь мое мнение о своей графине, — заявил он. — Я уже однажды на таком попался. Чертовски подло вытягивать из человека, что он думает о вашей будущей жене. Каждый получает то, что заслужил. Стоит тебе услышать, что я скажу о твоей даме, и ты тут же бросишься к ней это пересказывать, а уж она постарается, чтобы несчастный злопыхатель, явившись к ней с визитом, почувствовал себя очень и очень несладко. Однако я готов быть к тебе справедливым, ты, видно, никаких моих отзывов мадам де Сентре не передавал, а если и передавал, она оказалась на редкость великодушной. Со мной она была очень мила, очаровательно любезна. Они с Лиззи сидели на кушетке, держались за руки, называли друг друга chere, belle,[112] и на каждом третьем слове мадам де Сентре дарила меня обворожительной улыбкой, словно хотела дать понять, что и я тоже милый и дорогой. Могу тебя уверить, что она вознаградила меня за все прежнее пренебрежение, которое я от нее видел, — была необыкновенно оживленна и приветлива. Правда, в какую-то недобрую минуту ей пришло в голову, что она должна представить нас своей матери — той, мол, хотелось бы познакомиться с твоими друзьями. Мне ее мать была вовсе ни к чему, и я собрался сказать, чтобы они обошлись без меня, а я подожду их в другой комнате, но Лиззи дьявольски проницательна, она сразу догадалась о моих намерениях и так на меня глянула! Кончилось тем, что они рука об руку направились к старой маркизе, а я поплелся за ними. Старая дама восседала в кресле и играла своими аристократическими пальцами. Она оглядела Лиззи с головы до ног, но надо отдать должное моей жене — она и сама это умеет, любого заткнет за пояс. Лиззи сообщила ей, что мы — близкие друзья мистера Ньюмена. Маркиза воззрилась на нее непонимающе, а потом и говорит: «Ах, Ньюмена! Да, да, моя дочь надумала выйти за некоего Ньюмена». Тут мадам де Сентре начала снова гладить Лиззи и объяснять, что вот именно этой милой леди и пришло в голову составить ваш брак, она-то вас и познакомила. «Ах, значит, это вас я должна благодарить за зятя-американца, — обрушилась на Лиззи старая маркиза, — очень умно придумали! Можете не сомневаться, я вам чрезвычайно обязана». И тут она переводит взгляд на меня, начинает меня рассматривать и потом спрашивает: «Вы, вероятно, тоже заняты изготовлением каких-то товаров?» Я хотел было ей ответить, что занимаюсь изготовлением метелок для таких старых ведьм, как она, но Лиззи меня опередила: «Мой муж, мадам маркиза, относится к разряду тех несносных людей, от которых миру очень мало пользы, — у него ни профессии нет, ни определенного занятия». Ей важно было уесть старуху, так что она и меня не пощадила. «Ну что ж, моя дорогая, — отвечает маркиза, — каждому свой удел». «А мой удел, увы, расстаться с вами», — подхватывает Лиззи, и мы в том же порядке, в каком явились, убираемся прочь. Ну, скажу я тебе, теща твоя будет всем тещам теща!

— Ничего, — ответил Ньюмен, — для моей тещи самое главное, чтобы я поменьше попадался ей на глаза.

Вечером двадцать седьмого, в назначенное время, Ньюмен отправился на бал к мадам де Беллегард. Старый дом на Университетской улице был непривычно ярко освещен. В кругу света, падавшего из ворот, толпилась кучка ротозеев, наблюдавших, как подъезжают экипажи, во дворе пылали факелы, а ступеньки парадного входа были застелены красным ковром.

Когда пришел Ньюмен, гостей собралось еще немного. Маркиза с дочерью и невесткой стояли на верхней площадке, где из-за цветочных горшков выглядывала облезлая, старая нимфа. На мадам де Беллегард было лиловое платье со старинными кружевами, и она казалась сошедшей с портрета Ван-Дейка, мадам де Сентре была в белом. Старая леди с величавой любезностью приветствовала нашего героя и, обернувшись, подозвала к себе тех из гостей, кто стоял поблизости. Все это были пожилые джентльмены — любители «задирать нос», как охарактеризовал их Валентин де Беллегард; на груди у многих красовались орденские ленты и звезды. Они приблизились с подобающей их положению неспешностью, и маркиза объявила, что желает представить им мистера Ньюмена, который намерен жениться на ее дочери. Затем она представила Ньюмену одного за другим трех герцогов, трех графов и одного барона. Все эти джентльмены поклонились ему и улыбнулись самым любезным образом, а Ньюмен пустился пожимать им руки, говоря каждому:

— Рад познакомиться, сэр.

Он бросал взгляды на мадам де Сентре, но она смотрела в другую сторону. Если бы он, подобно неуверенному в себе актеру, играющему перед взыскательным взором критика, постоянно нуждался в ее одобрении, он мог бы черпать уверенность в том, что ни разу не поймал на себе ее взгляда, — значит, она на него полагается. Ньюмену же соображения такого рода в голову не приходили, но мы тем не менее рискнем предположить, что, несмотря на его собственную безмятежность, мадам де Сентре не упускала из виду ни малейшего его движения. Молодая мадам де Беллегард была облачена в смелое темно-красное одеяние, расшитое огромными серебряными лунами в разных фазах — от полумесяца до полного круга.

— Что же вы ничего не скажете о моем платье? — спросила она Ньюмена.

— Мне кажется, — ответил он, — будто я смотрю на вас через телескоп. Весьма необычный туалет.

— Если так, он как раз под стать нынешнему торжеству. Но предупреждаю, я не принадлежу к небесным телам.

— А я никогда и не видел, чтобы небо ночью имело алый оттенок.

— Это говорит о моей оригинальности, любой другой выбрал бы синий фон. Моя золовка наверняка предпочла бы нежно-голубую ткань и усеяла ее дюжиной изящных полумесяцев. Но, по-моему, красный фон гораздо эффектнее. А замысел у меня такой — лунное сияние.