Главный фигурант - Вячеслав Денисов

Непонятно, куда делся Федул. Почему первернут стол и бутылка вдребезги? Вот дела...

Поняв, что напрягать память далее бессмысленно, Сивый оделся и вышел в подъезд. Еще когда запирал замок, услышал, что подъезд сегодняшний резко отличается от подъезда вчерашнего. Непонятный гул несколькими этажами ниже, голоса множества людей. Это очень странно. Решив обойтись без лифта, Сивый прошелся пешком.

И вдруг он увидел нескольких ментов, спасателей и множество соседей из тех, кто всегда находился дома.

Толпились все у дверей квартиры мужика, которого Сивый всегда побаивался. Как-то раз Сивый устроил у себя дома небольшой «бордельеро», поставил на уши весь подъезд, и этот мужик, которого сейчас упаковывали в черный полиэтиленовый мешок, пришел к нему домой. Сивый открыл, спросил: «Че надо?» – и тут же получил в челюсть. На помощь к нему поспешили несколько корешей, но вскоре им потребовалась первая медицинская помощь. А одному, которого этот, которого сносили на носилках вниз, бил дольше всех, едва не потребовалась последняя.

– Что случилось? – шепнул он старушке с третьего этажа и хрустнул во рту семечкой.

– Тимура убили и обокрали. Залезли через балкон и зарезали. Звери какие-то, а не люди...

Озадаченный Сивый посмотрел на происходящее трезвыми глазами, прикинул, что поживиться нечем, и стал спускаться вниз. И вдруг память какими-то волнами стала нагнетать в его сознание воспоминания, каких не было, когда напрягался у себя в квартире.

Пришел Федул... Пошел на балкон... Потом свист...

Он лежит на полу, какой-то козел над ним орет: «Это Миша», перед лицом суетятся какие-то люди...

«Олюнин, – постоянно твердят они... – По лоджиям ушел...»

Сивого пробил пот. Олюнин – это Федул. И он ушел на лоджию за капустой. А потом зачем-то стал уходить от ментов.

Посмотрев еще раз в квартиру убитого Тимура и поймав на себе взгляды мужиков из ГУВД (а как не из ГУВД, если их взгляды Сивый от сотен других отличит сразу!), он поторопился вниз.

Где-то между первым и вторым этажами он плечо в плечо столкнулся с каким-то высоким парнем. Ничего удивительного – пока спускался, он столкнулся плечами с десятком людей, но его никто при этом не узнавал. Сивый хотел пройти мимо, но парень вдруг приказал:

– Стоять, бояться.

– Вы что, товарищ? – удивился Сивый, пряча покрытые зоновскими татуировками руки в карманы куртки. – Вы обознались, товарищ.

Вместо ответа на эту миролюбивую речь тот схватил Сивого за шиворот и поволок вниз. Такое обращение прямо указывало на то, что сейчас бывшего зэка менты заарканят и будут «шить» ему «мокруху» – Тимура, с которым общался Сивый всего один раз и то при весьма пикантных обстоятельствах.

Данное положение вещей Сивого устраивало мало, поэтому он, едва почуяв свежий воздух Химкинского водохранилища, вырвался из цепких рук и побежал по прямой.

Длина этой прямой оказалась не столь велика, как рассчитывал Сивый. На дорогу вышел здоровый мужик лет сорока с небольшим и, едва Сивый поравнялся с ним, хлопнул ладонью по его груди.

От неожиданности Сивый потерял правильный ритм дыхания, когда упал спиной на асфальт – как раз под ноги мужику, понял, что это не от неожиданности. Кислород упрямо отказывался проникать в легкие, потому что они слиплись, как воздушные шарики, из которых выкачали воздух. Сивый изо всех сил тянул воздух водохранилища внутрь, а какая-то неведомая сила выталкивала его обратно.

Стало легче, когда мужик взял его за шиворот и поставил на ноги.

– Где Федул?

– Хотел бы... я сам знать... – в несколько приемов выдавил Сивый.

– Поехали? – миролюбиво сказал мужик.

Сивый качнул головой. Тысячу раз ему это предлагали, и ни разу он от этого не отказался. Быть может, потому и возили? Может, сейчас прокатит?

– А если я не хочу ехать?

– Прищемлю пипиську багажником, и побежишь за машиной.

Когда Сивый понял, во двор какой организации его завозят, у него похолодело сердце. Лучше бы он согласился на второй вариант. Так был хоть какой-то шанс вырваться и убежать, хотя бы и без пиписьки.

В кабинете его усадили на стул напротив стола, кресло за которым тотчас занял соркалетний. Молодой, остановивший его в подъезде, уселся у окна контролировать чайник. Был еще и третий. Если и он сотрудник Генеральной прокуратуры, тогда Сивый – не рецидивист. Ростом с холодильник, в очках, напоминающих водолазную маску, волосы всклокочены...

Лицо на первом портрете Сивый узнал сразу, на втором был запечатлен неизвестный ему мужчина. Желая выглядеть общительным и доброжелательным – ни к чему то есть не причастным, он спросил:

– Это – понятно. А тот кто?

Кряжин долго смотрел на Сивого, потом взглянул на рамку, указанную последней, и сказал:

– Это – президент. А тот, кого вы знать не изволите, – это кто, позвольте вас спросить?

– Генеральный прокурор? – предположил Сивый.

– Где Федул, гражданин Сивушников? У меня нет времени для светских бесед с трижды судимым отморозком, – взглянув на часы, Кряжин сразу дал понять – действительно нет. – Бить вас здесь, конечно, никто не станет, вы напрасно это предполагаете. Но судьбу вашу я изменить в силах. Сообщников убийц девочек в зонах особо не приветствуют.

– Чего-о?! – с наездом выдавил Сивый, впервые на допросе чувствуя себя правым. Для пущей убедительности он покрутил пальцем у виска. – Совсем, что ли?

Кряжин снес этот искренний порыв молча, заполнив возникшую паузу раскуриванием сигареты.

– Олюнин – убийца. Всего шестьдесят минут назад он убил вашего соседа, Тимура Айрапетяна. Кажется, перед тем, как идти резать Айрапетяна и «обносить» его квартиру, Олюнин распивал с вами спиртное? Наталкивает на определенные размышления, вы не находите?

– Вот этого не надо! – вскричал побледневший Сивый. – Я с Олюниным не пил... Мать моя... А зачем его Олюнин?..

По безумному вгляду Сивого было видно, что он действительно не знает за что. Но Кряжин в этом и не сомневался.

– Тебя прямо сейчас в Бутырку сдать или после очной ставки с Олюниным? Я представляю, что он будет говорить, когда МУР поставит перед ним альтернативу – кто кого быстрее оговорит.

На лбу Сивого проступил пот. Его еще колотило от физических и нравственных потрясений, но по относительно ясному взгляду его было видно, что мыслит он вполне рационально. Доказательством тому служили обрывки фраз, которые то и дело вылетали из его полуоткрытого рта.

– Так... Так... Я не при делах, но меня сюда приволокли. Зачем – я не знаю... Клянусь, не знаю. Мне нужно что-то объяснить, но что, начальник?

Удовлетворенный зрелищем, советник качнул головой. Сивому он верил.

– Нужно вспомнить. Все об Олюнине. Меня интересует отрезок времени в полтора последних года. С начала прошлого лета, Сивушников, если вам так будет удобнее вспоминать.

Знал Сивый не много. Неудобства для следствия Кряжина начались в тот момент, когда задержанный, подумав, сказал:

– Федула я знаю около полугода.

Подумав, он огорчил всех еще больше:

– Раз в неделю он приезжает, чтобы выпить. Иногда привозит сам, иногда просит. Насколько мне известно, Федул временами бывает на пустыре за Измайловским, но постоянно там не живет. У меня же он бывает редко, потому что ездить через всю Москву для того, чтобы выпить, неразумно. Однако приезжать нужно, потому что иногда бывает и переночевать нужно, и пожрать, и девку привести... Я не понял – это Олюнин, что ли, тех девчонок порезал?!

Встретив в ответ тишину, он еще с минуту подумал, испросил разрешение у Кряжина закурить его сигарету и стал вспоминать.

Из того, что он еще рассказал, по-настоящему интересного, что имело бы не только отношение к делу, но и наталкивало бы на догадки, было мало. Стараясь оправдать оказанное ему доверие, Сивый болтал без остановки, предполагая, что чем больше он наговорит, тем лучше.

Советник его не перебивал, зная наверняка, что при таком объеме добровольно выдаваемой информации рано или поздно проскользнет слово или фраза, могущая натолкнуть следователя на правильные размышления. Проблема была в том, что Сивый не пытался что-то недоговаривать или лгать, а потому являться объектом применения следственных уловок не мог быть изначально.

– ...он как-то приехал ко мне, кажется, это было в августе. Разложил по столу продукты, выставил две бутылки и попросился переночевать. А мне что, жаль? Остался... Ночью мы сходили еще, и уже под утро у Федула развязался язык. Сказал, что коммерческий киоск подломил, харчей взял, денег... А потом вдруг речь о Борьке Разбоеве зашла. Я слышал о нем пару раз из уст того же Федула. Рассказывал, что Разбоева милиция взяла за убийства девчонок, о которых вся Москва говорит, и скоро будут судить. Меня спьяну интерес разобрал, давай расспрашивать у него, как да что.

– И что он рассказал? – после долгого перерыва сконцентрировал внимание Сивого на главном Кряжин.

Тот затушил третью сигарету, выдул дым и тоскливо посмотрел на стену с портретом неизвестного ему человека.