Главный фигурант - Вячеслав Денисов

Кряжину, в отличие от сыщика, не повезло вовсе. Достоянием досмотра явились несколько мятых десятирублевых купюр и горсть мелочи. Никаких записных книжек, никаких указаний на существование какой-либо еще информации. Шустин бродил по квартире от капитана к следователю с таким видом, словно надеялся увидеть либо нож, которым совершались убийства, либо еще один девичий труп. По окончании осмотра он остался неудовлетворенным, однако румянец на щеках свидетельствовал о явном волнении.

– Шустин, занялись бы чем. Балкон осмотрите, – заметил советник.

Вернись время назад – и Шустин ни за что в жизни не стал бы исполнять просьбу Кряжина, совершенно необязательную для него. Но он подошел к балкону и распахнул створку. Потом вторую.

Сначала в комнату ударила тугая струя предновогоднего морозного ветра. Она снесла со столика газету, на которой стояли стаканы, а потом и сами стаканы.

А удар откуда-то из глубины балкона, но вовсе не ветра, снес с ног репортера.

Кряжин повернул голову на звук грохота в тот момент, когда из носа Шустина, очерчивая параболу, вылетела тонкая струя крови. Ударившись в обои времен застоя, она размазалась по стене и стала похожа на красную турецкую саблю. Шустин падал на спину, из его перекошенного рта вылетали звуки, похожие на шелест скользящей по блоку оборванной веревки.

И вот он, последний звук падающего на столик с водкой и примитивной закуской тела... Он оглушил все вокруг и привел в чувство всех, кроме продолжающего лежать посреди комнаты хозяина.

– Это Миша-а!.. – визгливо зарычал Шустин. Так строжится уличная шавка размером с шапку.

На него было жалко смотреть. Так, наверное, репортер выглядел в пятом классе, когда его били за доносы: кровавая клякса посреди лица, в глазах слеза, рот кривится, а тело дрожит.

Оторвавшись от пола, Сидельников в два прыжка достиг балконной двери и еще раз распахнул ее, готовый к любой встрече. Последнее, что он видел, – была правая нога неизвестного, перебрасываемая на соседнюю лоджию.

– Сукин сын! – взъярился капитан. – Он в соседней квартире.

Кряжин оценил ситуацию мгновенно. Уходя вслед за прытким незнакомцем, они оставляют в квартире свидетеля их появления. Минут через пять свидетель придет в себя и первое, что сделает, это выбежит на улицу встречать Олюнина. Впрочем, то, что Олюнина узнал Шустин, не является достоверным фактом. Шустин мог узнать в напавшем Мишу только по той причине, что все здесь ищут Мишу. Как он успел разглядеть черты едва знакомого ему человека в то мгновение, когда в нос ему впечатался кулак, неизвестно.

Между тем он обозначил имя, и не идти в следующую квартиру на том только основании, что Шустин мог ошибиться, было бы нелогично.

То, что соседи из квартиры, на балкон которой переместился неизвестный, были дома, было для Кряжина добрым знаком. Но, едва он пересек просторный зал под крики возмущенных хозяев, взгляду его представилась следующая картина: правая нога беглеца – последнее, что еще оставалось от него на этой лоджии, исчезает на лоджии следующей.

И соседи снова были дома.

– А говорят, Сидельников, – говорил Кряжин, оттесняя в сторону новых хозяев, – что народ в России работает, а ему месяцами не платят зарплату. Сделай поквартирный обход в два часа дня – все дома, ждут зарплаты!

– Вы куда, мать вашу?!

– Отойди, девочка, в сторону.

– Валентин, звони сей же час ментам!!

– Вот она, мама!! – блестит удостоверением перед носом модной дамы с цепью в палец толщиной капитан. – МУР! А это из ГП! Уберите дочку, она мне чуть карман не оторвала!

– Какое ГП?! А это что?!

– Это из ТВ! Иван Дмитриевич, этот шнырь снова уходит по лоджии!

– Валентин, звони!!

– Суки, цепочку на двери порвали!

– Девочка, папе Вале скажи, он новую прибьет. Сидельников, беги под эту квартиру вниз, на восьмом лоджии закончились!

Спрыгнув на лоджию седьмого этажа, Олюнин перегнулся и посмотрел вниз. Если, конечно, приспичит, он прыгнет. Делать нечего. Но пока есть возможность передвигаться более безопасно, он будет это делать.

Перелезать легче, чем спрыгивать. Лоджия не балкон. За арматуру не уцепишься и ногами не раскачаешься. Вся надежда – на ноги. Обхватываешь гладкую плиту коленями, прижимаешь с двух сторон ладони и скользишь.

Чуть расслабишься – полет вниз, гарантирующий переломы, опущения и последующие несовмещения. Хорошо, что бутылка осталась непочатой. Сивый сказал: «Сходи на балкон, там кастрюля стоит, в кастрюле капуста». Сходил. Набрал в тарелку, поднял глаза – полквартиры ментов. Но самое поганое то, что среди них этот, лох. Это надо так случиться – и повозил, и напоил за свой счет, и со «сто шестьдесят второй» [13] прихватил, и долю не потребовал. А после этого трое суток подряд лох водит по адресам мусоров, словно точно зная, где он, Эрнест, бывает. Ну, откуда этот репортеришка, похожий на помойного кота, мог узнать, что его, Эрнеста, нужно искать у Сивого?! Откуда мог знать, что в «серпентарии»? И водит, и водит...

Эх... Спаси и сохрани...

Шаркая сапогами то ли от Кортеса, то ли от Писсаро, Олюнин катился на шестой этаж, и в этот момент из-за перил этажа седьмого появились две головы.

– Вонон он! – вскричала лохматая, рыжая, с негритянскими косичками, женщина.

– Ты, мерзавец, лучше остановись, где стоишь! – велел Сидельников. – Чем дольше я бегаю, тем хуже становлюсь!

Черта с два. Олюнин не первый раз в бегах, и сидел он два раза, а не двадцать только потому, что никогда не выполнял команду «Стой!» и не писал явок с повинной.

Пятый этаж. Уже что-то. Внизу сугроб с человеческий рост, теперь не так страшно, если вдруг рука или нога окончательно замерзнет и соскользнет. Ползти по стене в каких-то идиотских сапогах (Олюнин хотел бы посмотреть на того артиста-придурка, который в них ходил!), в которых на унитаз-то толком не сядешь, трико и майке становится просто невыносимо.

Ну, вот и пятый. Снова вправо пойти, что ли? Мусора на выдумки хитры, и сверху они скорее всего так, для понтов гонят. Доползешь до первого, а там из-за угла выйдет какой-нибудь фраер в синем и с семечками в руке и неторопливо так скажет: «Копыта веером, ноги на ширину плеч».

Он, Олюнин, вам, синим, вот что скажет: «Легавым – хер, ворам – свободу». Так у него на фалангах замерзших пальцев и выколото – «ЛХВС».

И Олюнин, перекинув ногу на соседнюю лоджию, исчез в ее глубине.

– Где он? – спокойно, словно сидел дома в кресле перед телевизором, спросил Кряжин.

– Я его не вижу, – ответил Сидельников. – Пока в квартиру этажом ниже долбился, он мог скользнуть вправо.

Сложив телефон, Кряжин вышел из квартиры и стал быстро спускаться по лестнице. Сзади за ним поспевал Шустин. Дойдя до пятого этажа, советник развернулся к двери квартиры, на которую указывал капитан, и вжал кнопку звонка до боли в пальце.

Ответом ему была тишина, и он повторил. Результат был тот же.

Эта дверь была даже лучше, чем те четыре на девятом таже. Хозяин, руководствуясь русской пословицей о том количестве раз, что платит скупой, оказался человеком щедрым. Бронированную плиту, безусловно, выбить было можно, но не одним килограммом тротила, и не из косяка, а из дома. Замки «Mottura», у советника у самого дома такой. Но один, а не два. Открывается такой ключом снаружи и изнутри, и если беглец спрятался в этой квартире, воспользовавшись отсутствием хозяев, то ему придется ждать их возвращения.

– Хороший пес, – умолял Олюнин, вжавшись холодным задом в подоконник. – Умный пес... Красивый...

Ментовских волкодавов Миша-Федул повидал немало, десятки шрамов от их зубов украшали низ его туловища, но мастино неаполитано Миша-Федул видел впервые в жизни и ничего хорошего от этого познания не ощущал. Однажды, когда он жил на пустыре на постоянной основе, на глаза ему попалась газета с объявлениями, и он вчитывался в них, представляя, что бы купил себе в первую очередь, окажись у него десять тысяч долларов. Он тогда выбрал съемную квартиру в Марьиной Роще, шифоньер, кровать и телевизор. Остаток пропил бы и потратил на проституток, выбирая среди объявлений «завлекалочки» послаще. Когда же стал высматривать в рубрике «Куплю» потенциального лоха, натолкнулся на объявление, приведшее его в недоумение: «Куплю щенка мастино неаполитано с родословной, не дороже $5000». Опечатка – решил тогда Олюнин. Наверное – $50. Где это видано, чтобы за щенка, хоть и мастино, да хоть и неаполитано, платили столько же, сколько за «девятку» 2002 года?

Но потом он забыл и о шкафе, и об авто. Он увидел объявление Шустина и понял, что это как раз тот случай, когда можно заработать немного, но наверняка.

И сейчас, замерев у балконной двери, он вдруг снова вспомнил это объявление. Он смотрел в эти глаза чайного цвета напротив, даже не опуская головы, гладил рукою тюль, успокаивая собаку, и соглашался с тем, что мужик, давая объявление о покупке щенка этой породы, явно жадничал. $5000 не стоит даже кал, который выделяет это животное.