Ангел мести - Элизабет Грегг

Рид бросился на погубившего их идиота, но поздно – непоправимое уже случилось. У индейцев и вправду было ружье. Грянул выстрел, и пуля чиркнула по стене над самыми головами дерущихся. Им ничего не оставалось, как укрыться в хижине.

Индейцы напали тем же вечером, терпеливо дождавшись, пока на снег лягут длинные лилово-синие тени.

Рид как раз отошел задать корм животным, когда услышал шум схватки. Все произошло очень быстро. Несколько индейцев забрались в хижину через крышу, и, едва они оказались внутри, в считанные минуты все было кончено. Рид услышал выстрелы, потом страшно закричала женщина – и крик оборвался.

Ружье было при нем, и, когда индейцы направились к лошадям, он успел подстрелить двоих воинов, а потом остальные скопом набросились на него.

Рид так никогда и не узнал, почему индейцы оставили его в живых. Он очнулся, наполовину закоченев от холода, и вначале решил, что ослеп, потому что вокруг было темно, как в преисподней.

Он попытался встать и лишь тогда обнаружил, что засыпан с головой. Онемевшими от холода руками Рид принялся лихорадочно разгребать снег, и тогда ему почудилось, что над ним склоняется Тресси. Видение было четким, как наяву: она коснулась ладонью его щеки, и в зеленых глазах сияла безмерная страсть. Запах ее кожи омывал Рида, рождая в нем знакомый и непостижимый жар.

Он отряхнулся и вскочил, шатаясь, шагнул к Тресси, неловко протягивая руки… и едва не зарыдал, когда она исчезла бесследно.

Потом его пробрал озноб, и тут Риду стало ясно, что он только что едва не замерз до смерти. Крепко обхватив себя руками, он подумал, что единственное спасение – хижина. Что бы там ни пришлось увидеть, он должен укрыться в ней – иначе смерть. Издалека донесся волчий вой, и от этого звука Рида снова бросило в дрожь.

Он вглядывался в залитый звездным светом холодный мир. Индейцы увели всех животных; мулов они, вероятно, съедят. Рид побрел к станции, хватаясь рукой за снежную стенку хода. С каждым шагом ужас все сильнее охватывал его, но выбора не было.

В хижине пахло смертью, пахло едко и жарко, хотя здесь стоял такой же холод, как снаружи. Рид проворно развел огонь и принялся за нелегкую работу. Он знал, что никогда не забудет этого зрелища, и впервые в жизни радовался, что побывал на войне. Там он успел привыкнуть к виду крови и смерти – это хоть ненамного, но облегчило дело. И все равно он плакал, когда выносил из хижины последнее тело – это была женщина, ей выстрелили в висок. Бретт до последней минуты защищал ее. Бедный мальчуган, бедный маленький храбрец.

С замерзшими на щеках слезами Рид присыпал тела снегом. Это все, что он мог сделать для умерших. Потом, едва держась на ногах, он вернулся в хижину и лишь тогда обнаружил у себя на затылке свежую рану, а на воротнике пальто – запекшуюся кровь. Индейцы и впрямь были голодны – забрав коней и припасы, они сразу ушли и не стали добивать Рида, решив, что он уже мертв. Отчасти они были правы – в разгар зимы, без пищи и пешим ему вряд ли удастся долго прожить. А впрочем, он и прежде часто скитался пешком, израненный и полуголодный – и, даст бог, сумеет выкрутиться и на этот раз.

К утру Рид дочиста сжег весь запас дров и скудную мебель, но даже самый жаркий огонь не в силах порой отогнать демонов, а этой ночью Рида преследовали самые ужасные демоны во всей его двадцатишестилетней жизни.

Они выходили изо всех углов ветхой хижины, лишь недавно видевшей кровавую бойню. Безусые юнцы, отважно защищавшие свои дома и своих женщин от мародеров в мундирах любого цвета. Мертвые и умирающие с поля битвы. Храбрые индейцы, бок о бок с которыми он бился у Пи-Ридж, индейцы, погибавшие за образ жизни, которого они даже не могли постичь. Обреченный народ принял сторону одного из своих гонителей, тогда как на самом деле ему следовало бы с оружием в руках защищать свое право на свою землю. Пусть белые люди проливают кровь друг друга, тем лучше. Но самым страшным, самым неотвязным демоном была вина Рида перед Тресси и Калебом. Да, он любил Тресси всем сердцем, да, он не мог остаться с ней – но это все равно не давало права бросить ее одну на произвол судьбы.

Что ж, теперь ему наплевать, будет ли Тресси когда-либо принадлежать ему. Что бы ни случилось, он отыщет ее и навеки останется с ней рядом. Быть может, никто так и не станет разыскивать Рида Бэннона, дезертира и конокрада.

Теперь в его жизни появилась цель, и больше он не будет одиноко скитаться, потому что уже нашел свою мечту. Зачем же он, как последний болван, выпустил ее из рук.

Рид спал вполглаза и, проснувшись на рассвете, стал искать то, что могли упустить индейцы. Они обшарили хижину, унеся все припасы и одежду, они увели животных, но даже и не подумали сунуться в фургон. Рид не верил собственной удаче. Возможно, краснокожие просто не заметили фургон, почти скрытый неуклюжей тенью дилижанса. Когда случилась беда, уже стемнело. Как бы то ни было, теперь у Рида будет вдоволь и еды, и одежды.

Собравшись, Рид в последний раз посмотрел на хижину и, больше не оглядываясь, двинулся в опасный путь.

13

Последний день марта в старательском городке Вирджиния, территория Монтана, выдался ясным и морозным, но в воздухе уже ощутимо пахло весной. Глубокий снег, который так плотно смерзся, что без труда выдерживал вес коня, подтаял сверху и влажно блестел. Дорожка к навесу, по обе стороны которой высились отвалы зимнего снега, размякала под дневным солнышком. Пока еще стояли холода, но до тепла было рукой подать. Тресси чуяла весну, вдыхала ее аромат в порывах ветра, всей кожей ощущала ее ласковое касание – так, что порой едва удерживалась от соблазна сбросить наконец надоевшую теплую одежку.

Вечером этого чудесного мартовского дня Линкольншир долго уговаривал Тресси вместе с ним съездить в город.

– Дитя мое, – сказал он, – это именно то, что тебе нужно.

Тресси, стряпавшая ужин для приисковых рабочих, выразительно пожала плечами и вздохнула.

– Да ведь мне и здесь хорошо. Совсем не хочется никуда ехать.

Англичанин воздел к небу костлявые ладони:

– Да знаю, знаю! Ты здесь совершенно счастлива – оттого-то, видно, молчишь целыми днями и почти ничего не ешь. Стала похожа на ходячий скелет! Что тебе сейчас нужно, так это женское общество и поход за покупками. Бьюсь об заклад, что с жалованья ты скопила недурную сумму – на что же тебе здесь тратиться?

Тресси от души рассмеялась и шутливо подняла руки:

– Ну хорошо, сдаюсь! Я поеду с тобой в город. Все, что угодно, только хватит заговаривать мне зубы! Точно так же вел себя отец, когда я получала выволочку за свои проказы и злилась, что меня наказали… Нет, правда, Джарред, со мной все в порядке. Просто мне так трудно, так тяжело свыкнуться… – Тресси оборвала себя на полуслове, не в силах заговорить о Калебе. Крохотное мертвое тельце до сих пор лежало на холоде, под складским навесом, всего в полусотне ярдов от того места, где она беседовала с Линкольнширом.