Студентка, комсомолка, спортсменка (сборник) - Сергей Арсеньев

— Браухич!

— Мой фюрер!

— Операция «Барбаросса» отменяется. Всё отменяется! Немедленно приказ всем командующим группами армий. Поставьте в известность финнов и румын. Флоту немедленно прекратить установку минных полей на Балтике.

— Но… мой фюрер, почему??

— Потому, что я так приказал.

— Мой фюрер, часть самолётов уже в воздухе.

— Вернуть! Пересекать границу запрещаю. Стрелять по русским запрещаю!

— А диверсионные подразделения? Они уже работают.

— При первом же сеансе связи прикажите прекратить все диверсии. Уже заминированное — не взрывать. Замаскироваться и ждать приказов. При угрозе захвата — уходить. При невозможности уйти — сдаваться русским без боя. Вступать в бой запрещаю при любых обстоятельствах.

— Сдаваться? Сдаваться русским?..

— Вам известно такое слово: «приказ», фон Браухич? Вы получили ПРИКАЗ! Исполнять!!

— Яволь!

— Шмундт!

— Мой фюрер!

— Связь со Сталиным мне. Немедленно!

— Мой фюрер, но в Москве уже глубокая ночь.

— Плевать! Пусть найдут и разбудят. Немедленно!

— Яволь!

— Бегом!!!

Ух, как он тут всех построил! А у меня ноги замёрзли. Босиком холодно. Паркет холодный. Им-то хорошо в сапогах. Тут Гитлер заметил меня. Задумчиво посмотрел на смятую бумагу в своей руке, потом на меня, потом опять на бумагу, буркнул мне: «Иди за мной» — и направился к выходу.

Двадцать второго июня,Ровно в четыре часа,Киев бомбили, нам объявили,Что началась война.Киев бомбили, нам объявили,Что началась война.

Эту песню теперь так и не напишут. Я успела. Фух…

Глава 3

Гитлер привёл меня в небольшую комнату, где стояли диван, столик и пара стульев. На потолке яркая лампа. Окна не было вовсе. Привёл, оставил меня в этой комнате одну и ушёл. Ещё и дверь запер. Не удивлюсь, если окажется, что с той стороны двери он и охрану выставит.

Я забралась с ногами на диван, обхватила ступни ног руками и принялась отогреваться. Холодно тут у них, хоть и лето. И есть хочется. Я же с утра ничего не ела. Хоть бы бутербродов каких дали, что ли. Фашисты.

Блин, и почему именно я? Ну мне-то это за что? Петька всё про попаданцев читал — вот и проваливался бы сам сюда. Хотя нет. Ему нельзя. Петька слишком возбудимый. Он наверняка сразу набросился бы на Гитлера и попытался бы его загрызть. Ни к чему хорошему это не привело бы. Застрелили бы его, вот и всё. А я… Чёрт, лишь вдруг поняла, что именно я совершила! Ой, мамочки! Да если разобраться, я уже сделала больше, чем все Петькины попаданцы в 1941 году, вместе взятые. Предупредить товарища Сталина, изобрести автомат Калашникова и напалм, помочь с атомной бомбой. Ага. А я всего-то отменила войну. Великой Отечественной не будет вообще!

Непонятно только, что мне самой-то теперь делать. Домой сбежать не удастся. Я что теперь, навсегда тут останусь? А как же папа? Деда Миша? Петька, наконец. Так, ну-ка, не раскисай! Плакса-вакса. Блин, платка нет, его тоже забрали. Слёзы приходится утирать рукавом. А кушать хочу уже очень сильно. Ну что бы пожевать?

Хотя тут же Петька! Эй, Петька, я проголодалась! Скинь чего-нибудь. У нас, правда, с едой дома не очень. Обед я так и не успела сварить. Но кусок колбасы в холодильнике вроде был. Если, конечно, Петька сам уже не сожрал его. Да и хлеб ещё оставался.

Сижу, жду. Долго жду. Ничего не происходит. Да чем там Петька занимается? Трудно кусок колбасы, что ли, кинуть? Наконец сверху на меня что-то падает. Что-то шуршащее. Блин, ну Петька и осёл! Кинул мне пакет хрустящего картофеля. Колбасы, значит, у нас уже не осталось. Лучше бы хлеба кинул. Или его он тоже умял?

А чего это пакет такой лёгкий? И вроде как пустой. Хотя не совсем — внутри что-то шуршит. Открыла я его, а там… Это ещё что такое? Картошки внутри нет. Совсем нет. Ни кусочка. Даже крошек нет. Зато есть какой-то белый порошок. Из любопытства лизнула немного. Блин. Это соль. Петька, ты чего придуриваешься?

В ответ на меня упала (Петька что, специально всё время по голове мне целит?) банка шпрот. Что-то тоже какая-то лёгкая. Потянув за кольцо, вскрыла её. Внутри вообще ничего нет. Совершенно пустая банка. Причём очень чистая, как будто её специально помыли. Нет, но она же была запаяна! Петька сам бы так не смог сделать. А вот это уже совсем странно. Мне на голову упала пустая яичная скорлупа. Что происходит? Через пару минут объяснение я получаю. На меня падает записка от Петьки:

«Не получается! Никакая еда не проходит! Я весь пол в комнате уже завалил. Колбаса, хлеб, картошка, шпроты, яйцо. Всё это тут у меня, на полу. К тебе не проваливается!!»

Так. Это что за хренотень? Значит, наше окно не совсем проходимо? Как-то оно испортилось? А как же я попала сюда? Спрашиваю Петьку, может ли он спрыгнуть ко мне (только не прыгай, балбес, руку сунь!). Петька отвечает, что не может. Руку в окно он сунуть может, но не глубоко, примерно по локоть. А предметы проваливаются ко мне, только если их держит Петька. Те, что он просто кидает на окно, так на нём и валяются.

Интересно, а с моей стороны можно чего-то передать? Я встала, взяла за спинку один из стульев и, поднатужившись, подняла его над головой ножками вверх. Смотрю, а ножки стула-то частично исчезли, будто отпиленные. Поднимаю стул выше. Ножки скрылись почти целиком. И тут чувствую, как стул что-то тянет вверх из моих рук. От неожиданности я отпускаю его и… на пол падает то, что от этого стула осталось. То есть спинка и часть сиденья. Ножек вовсе нет ни одной. Вместо них — идеально ровный срез. Так ровно даже пилой не отпилить. Похоже, здесь осталась та часть стула, которая ещё не успела пройти через окно в момент, когда я этот стул выпустила из рук. А остальная часть оказалась в мире Петьки. Очень любопытно.

Попросила Петьку съездить вместе с окном, посмотреть, что снаружи моей комнаты происходит. Куда Гитлер-то делся? Уже целый час я тут одна сижу. Минут через пять получаю в ответ новую записку. Наше окно окончательно испортилось. Петька больше не может управлять им. Оно как-то само привязалось ко мне. Всё время ездит за мной. Потому-то Петька и попадает постоянно всякими вещами мне по голове. Куда бы я ни пошла, окно постоянно висит точно надо мною.

Ещё Петька написал, что приглашал к окну Хрюшу, посмотреть, что с ней станет. Хрюша в окно вообще провалиться не может, даже с Петькиной помощью. Ходит по нему, как по полу. Петька свою руку сунуть может, а Хрюша вовсе не проваливается. Колбасу только сожрала. И шпроты тоже с окна слизала. И яйцо.

Я уныло забралась обратно на свой диван, раскатала штанины, чтобы ноги были прикрыты, и попыталась заснуть. Умнее ничего не придумала. Устала я. А еды всё равно нет никакой. Но только я немного задремала, как меня разбудил звук поворачивающегося в замке ключа.

Гитлер вернулся. Он вошёл ко мне, прикрыл за собой дверь и удивлённо осмотрел обстановку в комнате. На столе — пакет хрустящего картофеля с горсткой соли внутри и открытая банка из-под шпрот. На диване и на полу — осколки яичной скорлупы. Ещё на столе — несколько мятых листов бумаги — записки от Петьки. И дополняют картину валяющиеся на полу останки приконченного мною стула…

Глава 4

— Стоп! Господин Гитлер, мы ведь договорились. Никакой конкретики. Не забывайте, я по-прежнему гражданка и пионерка СССР. Не забывайте, моя страна победила Германию в тяжелейшей войне и с многочисленными жертвами. Мне очень трудно не смотреть на вас как на смертельного врага. Да мне даже из этой тарелки есть противно.

— А тарелка чем виновата?

— Свастика. Уже несколько десятилетий в нашей стране свастика — символ зла. Я знаю, что не вы её придумали, древний символ и так далее. Но всё равно не могу смотреть спокойно. Так и тянет плюнуть на неё. Только у вас тут везде свастики нарисованы. У меня слюны столько нет, на всё плевать по очереди.

— Сколько, ты говоришь, прошло лет?

— Больше восьмидесяти.

— И до сих пор такая ненависть? Даже у детей?

— Да. Говорю же, война была страшная. Ничего подобного раньше не происходило. По сравнению с нашей войной эта ваша «Великая Война» — борьба в песочнице, не более.

— Так вы там уничтожили немецкую нацию?

— С чего вы взяли?

— Но ты же сама сказала, что вы победили. И раз у вас даже через восемьдесят лет так ненавидят немцев, то…

— Стоп! Кто сказал, что немцев ненавидят? У меня есть две подруги-немки. В Берлине живут, я переписываюсь с ними. А летом мы с папой летали в гости к одной из них.

— Берлин у вас — часть СССР? Или вы превратили Германию в колонию?

— С чего бы? Германия у нас — независимое государство. Называется ГДР, то есть Германская Демократическая Республика. Военный и политический союзник СССР.