Гобелен - Карен Рэнни

В обществе горничной Агнессы и лакея Питера Лаура иногда отправлялась осматривать город, но ничего для себя интересного не обнаружила.

Как— то раз все трое стояли на Вестминстерском мосту и смотрели на Темзу. Водную гладь сплошь усыпали лодки, баржи и прочие суда. Над пристанью высился целый лес мачт -казалось, здесь собрались корабли со всего света. Не прибыл только один корабль — тот, который Лаура хотела бы увидеть.

Когда она была в «Ковент-Гардене», там исполняли Генделя — специально для короля. Лаура с презрением смотрела на сидевшего в ложе монарха: ей казалось, что и он виновен в смерти Алекса.

Она гуляла в Кенсингтонском саду, но ни чудесные арки, ни деревья в цвету не вызывали у нее восхищения.

Лондон не произвел на Лауру впечатления. Более того, кое-что ее возмущало.

Ее обхаживали льстецы и негодяи; проведав о ее богатстве и вдовстве, они пытались за ней ухаживать. Тот факт, что ее считают невестой с приданым, казался ей возмутительным. Неужели кто-то полагает, что может заменить Алекса?

Его никогда никто не заменит.

Лаура не желала выслушивать комплименты и лживые обещания. Она хотела лишь одного — чтобы ее оставили в покое. И никаких светских раутов, никакого общения. В конце концов она сказала Агнессе, чтобы та выбрасывала все приглашения, не вскрывая конвертов.

Лаура презирала тех, кто стремился к деньгам и к титулам. Если бы Алекс не стал графом, она все равно была бы счастлива выйти за него замуж.

Однако лондонская знать жила по своим собственным законам. Особы, приближенные к королевской семье, купались в роскоши, остальные из последних сил рвались наверх. Все это походило на цветущий сад — вначале замечаешь красоту растений, а потом, приглядевшись, понимаешь, что идет жестокая борьба за место под солнцем.

Но если она хотела оказаться подальше от Блейкмора и Хеддон-Холла, если хотела увидеть совсем другую жизнь, то она своего добилась — в Лондоне жили по особым правилам.

Лондонские дамы стремились делать как можно более замысловатые прически — и на голове вырастали подобия цветов, фруктов и даже кораблей. Лица покрывал толстый слой белил, а декольте позволяли любоваться чуть ли не всей грудью. Элайн назвала Лауру глупой провинциалкой, когда та отказалась надеть платье с подобным вырезом.

Наряды поражали яркостью и роскошью. Одно платье могло стоить столько же, сколько содержание всех слуг Хеддон-Холла в течение года.

Лаура считала дни и недели, постоянно задаваясь вопросом: когда же наступит вожделенный покой в душе? Оказалось, что от перемены места мало что изменилось. Она по-прежнему страдала.

…Лаура опустила визитку в сумочку. Добравшись до дома, разделась и, пожелав Агнессе спокойной ночи, легла в постель. Затушив свечу, она достала из потайного ящика трюмо музыкальную шкатулку и стала слушать. Казалось, каждый звук проникает в сердце, и сердце сжималось от сладкой боли.

Она тихонько напела мелодию, и то, что у нее не было слуха, не имело значения — некому было критиковать ее пение.

Глава 31

— Как я понимаю, вы наследница большого состояния? — спросила герцогиня Бат.

Лаура посмотрела на нее с удивлением. В свете было не принято спрашивать о деньгах; если у тебя их нет, никому это не интересно, а если есть — все и так об этом знают.

Агнесса разбудила Лауру рано утром, сообщив, что ее хочет видеть герцогиня. Лаура сначала посмотрела на часы, потом на горничную. Герцогиня вела себя довольно странно: в Лондоне не принято было делать визиты до полудня.

Лаура спала плохо — как обычно. За время пребывания в столице она успела понять: крепкий ночной сон — это для нее такая же недоступная роскошь, как душевный покой.

Она знала, что мечтать хотя бы об одной ночи полного забвения не стоит: каждую ночь Алекс приходил к ней во сне, и никакие молитвы не помогали. Он был в ее мыслях и днем, и ночью, и он не покинет ее, покуда она не умрет.

Ей мнилось, что она научится жить без Алекса, но, увы, она заблуждалась. Стоило ей уснуть — и он приходил, словно напоминая о том, что она никогда не сможет освободиться от него.

Если бы она могла забыть.

Агнесса сообщила, что Элайн не вернулась домой накануне вечером. Так что Лауре пришлось быстро одеться и спуститься к ждавшей ее гостье. Джейкоб, к счастью, успел подать герцогине чай с печеньем. Лаура присоединилась к утренней трапезе.

— Я всегда считала, что деньги — вопрос весьма деликатный, — как ни в чем не бывало продолжала герцогиня. — Но мне кажется… Кстати, я отнюдь не бедна. Так вот, мне кажется, что с каждым годом человеку требуется все больше средств.

Лаура снова промолчала — она ждала продолжения.

Однако было очевидно, что герцогиня не собирается ничего объяснять. И тогда Лаура решилась спросить, что имела в виду гостья, заговорив о деньгах.

Но герцогиня, казалось, не услышала вопрос хозяйки.

— У вас намечены какие-нибудь дела на утро?

— Я бы хотела провести утро дома, — пробормотала Лаура; она уже поняла, что гостья не оставит ее в покое.

И не ошиблась.

— Прекрасно, — заявила герцогиня. — Тогда пойдете со мной. Я хочу кое-что вам показать.

Герцогиня встала, подошла к двери и приказала Джейкобу подать Лауре плащ. Минуту спустя пожилая леди уже вела ее к экипажу — весьма скромному черному ландо.

— Разумеется, я знаю, кто вы, иначе не пришла бы к вам с визитом, — неожиданно проговорила герцогиня. — И я понимаю, что ваш муж был слишком молод, чтобы умереть. Но смерть, как вы знаете, не выбирает. Могу сказать одно: он погиб как герой. Впрочем, думаю, вы и сами все знаете.

Лаура невольно нахмурилась. Герцогиня затронула весьма болезненную для нее тему. Разумеется, она знала, при каких обстоятельствах и во имя чего погиб Алекс, однако не говорила об этом даже с дядюшками.

— Мне бы не хотелось говорить о гибели моего мужа.

— О да, дорогая. И тем не менее должна заявить: я искренне вам сочувствую. Мне кажется странным, что вы не желаете говорить о смерти вашего мужа — как будто и не скорбите о нем. Впрочем, я прекрасно знаю, что вы скорбите, не так ли, леди Уэстон?

Лаура посмотрела в глаза герцогине и, не выдержав ее взгляда, уставилась на свои руки, сложенные на коленях.

— Когда погиб мой Генри, — продолжала герцогиня, — никто из знакомых не осмелился произнести при мне его имя — словно его и не было никогда. Но ведь он жил когда-то. Неужели все забыли о нем?

— Может, люди просто не знали, что сказать? — предположила Лаура.

— От них требовалось лишь одно — они должны были сказать, что сочувствуют мне. Вот поэтому, моя дорогая, ваша скорбь мне понятна и близка. Не стану говорить: вы молоды и сумеете это пережить. Или: время лечит. Иногда от горя невозможно оправиться, и время не помогает. С каждым годом тебе становится все хуже.