Слепая физиология. Удивительная книга про зрение и слух - Сьюзан Р. Барри

звуковую карту, как трехмерный план местности. Я как будто получила карту, на которой были отмечены все окружавшие меня звуки»[227]. До получения второго имплантата ей казалось, что звуки возникают из ниоткуда, но теперь она чувствовала полное погружение в мир звуков, и этот опыт подарил ей такое счастье, какое она никогда не переживала с одним имплантатом. Меня поразило ее описание, поскольку я сама испытала похожее чувство восторга и погруженности в зрительный мир, когда впервые смогла скоординировать работу глаз и начать видеть мир трехмерным[228].

Зохра получила только один кохлеарный имплантат, и с ним звуковая информация полностью минует ее наружное ухо, поскольку звук попадает на установленный за ухо микрофон, а оттуда напрямую передается на приемник в имплантате. Мне стало любопытно, может ли она локализовать источник звука только с одним имплантатом, и я спросила ее об этом, когда мы сели за столик в кофейне. Если кто-то из ее друзей сейчас войдет сюда и окликнет ее, она поймет, куда нужно смотреть? Она сказала, что нет, и покрутила головой, чтобы продемонстрировать, как будет искать источник звука. А потом она сказала совершенно поразительную вещь: ей кажется безумной сама идея, что у звука может быть источник. Все звуки, за исключением тех, источник которых она видит напрямую, для нее полностью бесплотны, и это изменится только если она получит второй кохлеарный имплантат. На следующий день мы шли недалеко от ее квартиры, и кто-то слева от нас подрезал живую изгородь: она была высокой, так что мы не могли видеть инструмент, но мы слышали его совершенно отчетливо. Тем не менее, Зохра не смогла определить, откуда идет звук.

Новорожденные дети умеют смотреть в направлении источника звука[229]. По всей видимости, наше умение определять, откуда исходит звук, присутствует у нас с рождения, хотя в дальнейшем оно значительно улучшается. С точки зрения взаимодействия с окружающей средой это логично. Мы не можем видеть, что происходит за углом, но мы можем это услышать: таким образом, мы можем опираться на звуки, чтобы обнаруживать невидимые для нас объекты. Когда мы слышим звук, мы поворачиваем голову в его сторону, чтобы звук в равной степени попадал на оба наших уха: при таком положении головы источник звука находится прямо перед нами, и именно так мы видим его лучше всего. Идентификация и локализация – это две важнейших функции всех наших сенсорных систем. Возможно, для идентификации и локализации источников звука существуют отдельные проводящие пути «что» и «где», точно так же как в зрении существуют отдельные анатомические и физиологические пути для идентификации и локализации зрительных стимулов[230]. С одним кохлеарным имплантатом Зохра плохо определяет источник звука и ориентируется на него. Неудивительно, что первые звуки, которые она услышала через имплантат, напугали ее, и ей сложно следить за речью друзей в шумной обстановке.

Для локализации звуков Зохра использовала выработанную стратегию. Но когда она вернулась в Моши через полгода после получения кохлеарного имплантата, она совершила неожиданное для себя открытие. Окна ее спальни выходили на улицу, и ночью, когда все затихало, Зохра улавливала звуки машин, приближавшихся к ее окну. Она слышала, как шум мотора сначала становился громче, пока машины приближались, а потом затихал, когда они удалялись. Это было откровение. Она не ожидала, что звуки будут становиться громче, если их источник приближается. Лиам когда-то совершил аналогичное открытие, когда во время игры впервые увидел мяч, летевший прямо на него. Объекты звучат громче и выглядят крупнее, когда приближаются, но и Зохра, и Лиам обнаружили это только на практике.

Глава 18. Доктор Зохра Дамжи

В кофейне Зохре не терпелось рассказать мне про свою учебу в медицинском институте. Первые два года они в основном изучали теорию и не вылезали из аудиторий. Она сказала, что это было несложно, но добавила, что совершенно кошмарно вела конспекты: у Зохры прекрасный почерк, но на занятии она не могла одновременно читать по губам и вести конспект, так что ей приходилось писать в спринтерском режиме. На третий год она начала ассистировать в операционной, где все носили медицинские маски, закрывавшие нос и рот. Из-за этого ей было сложнее следить за разговором.

РИСУНОК 18.1. Зохра в Торонто, 2019.

Вне операционной Зохра столкнулась с еще одной сложностью: большая часть пациентов говорила на суахили, который она не понимала. На третьем году обучения она уже знала, что ее, как и всех ее однокурсников, отправят в какую-либо удаленную область, чтобы опрашивать пациентов, фиксировать истории болезней и нарабатывать медицинскую практику, поэтому летом перед началом третьего курса она наняла репетитора и с середины июля по октябрь брала у него уроки суахили. Первый ее опрос пациента прошел неудачно: она совершенно ничего не поняла, но не из-за глухоты, а из-за языка. Чтобы справиться с этой проблемой, она выучила самые распространенные вопросы и ответы на них. Рассказывая мне об этом, она вынула тканевый мешочек, который привезла с собой в кофейню, и вытряхнула на стол его содержимое. Из мешочка высыпалась гора розовых карточек разных размеров, на которых с одной стороны были написаны слова на суахили, а на другой – их перевод на английский. Например:

Sijisikii vizuri – «Я плохо себя чувствую»

Nimechoka – «Я чувствую усталость»

С помощью этих карточек Зохра устроила себе экспресс-курс суахили. Но ей было недостаточно просто выучить слова, и это она проиллюстрировала, набросав на салфетке две фразы по-английски:

“Do you have fever?” (Чувствуете ли вы жар?)

“You do have fever.” (Вы чувствуете жар.)

Она указала, что разницу между утверждением и вопросом здесь можно определить по порядку слов. Но в суахили все иначе. Она добавила на салфетку перевод этих фраз на суахили:

Una homa?

Una homa.

Чтобы уловить разницу между этими двумя фразами, нужно чувствовать восходящую интонацию, но именно это Зохра слышала с трудом.

Чем больше Зохра опрашивала пациентов, тем лучше она могла предугадать их ответы. Она обнаружила, что может сама управлять ходом опроса, ведь она задавала вопросы, а пациенты только отвечали. Сложнее всего ей было работать в психиатрии, так что таких пациентов она по возможности опрашивала по-английски: если пациент говорил что-то странное, Зохра не могла понять, то ли у него галлюцинации, то ли она услышала что-то не так. А вот в педиатрии ей было легче. Там были, к примеру, такие вопросы: «Есть ли у ребенка температура?»

Если бы Зохра осталась в Танзании, скорее