Король драконов и Принцесса-Апельсин - Ната Лакомка

подняться. Я оттолкнула его с таким же раздражением, как Рихард оттолкнул брата.

Растяпа! Я была зла на Лионеля. Сидел, прижавшись, и смотрел, как его принца убивали. Надо подумать, брать ли его в следующий раз на опасное дело.

Прикоснувшись ладонью к шее, слева, я поняла, что никакой раны нет. С перепугу мне показалось, что Рихард отъел от меня порядочный кусок, но нет – не было даже крови, лишь кожа саднила.

– Чудесное продолжение праздника, – сказала я насмешливо, уже приходя в себя. – Пожалуй, пойду, пока меня тут до костей не обглодали. И, разумеется, Аранчия обо всём узнает. Готовьте своё золото, милорд король, вы уже проспорили. Или уезжайте завтра же, чтобы не позорить корону.

Тюнвиль сделал предостерегающий жест и даже раскинул руки, готовясь ловить короля Рихарда, когда он снова бросится на меня драться, но тот даже не пошевелился. Стоял спиной к нам, держа кувшин с вином за гнутую ручку, и словно бы ничего не слышал.

– Всего доброго, господа драконы, – сказала я, взяла второй кувшин с вином и отпила из него. – Вино, и правда, очень хорошее.

Я сунула свои сапоги под мышку и вышла из шатра как была – босиком, а Лионель с виноватым видом засеменил следом.

Никто из солдат короля не обратил внимания, когда мы уезжали. Я, наконец-то, обулась, запрыгнула в седло и зло подстегнула плёткой коня, хотя он точно ни в чём не был виноват.

До самого дворца я не сказала Лионелю ни слова, и во дворце тоже не сказала, хотя он пытался объяснить что-то нечеловеческим страхом, неожиданностью, магией драконов…

Возле дверей в наши с Хильдикой покои Лионель отстал – никому нельзя было заходить дальше порога. И я со злым удовольствием хлопнула дверью перед его носом, давая выход ярости, гневу, злости…

Хильдика вышивала, сидя при свечах, и когда я появилась, испуганно вскочила, роняя пяльцы.

– Что случилось?! – ахнула она, увидев меня. – Что с тобой? Упала с лошади?..

Она бросилась ко мне, но остановилась, будто налетела на невидимую стену. Я молчала, глядя на неё, и Хильдика попятилась.

– Опять подралась с королём, – она сказала это, а не спросила, и спрятала лицо в ладони. – Небеса святые, – услышала я её вздох, – что же ты никак не уймёшься…

Я подлетела к ней, в два шага преодолев всю комнату. Схватила за локти, заставляя открыть лицо, и зашипела почище драконов:

– Ты кому рассказала? Доверилась Тюнвилю? Ты с ума сошла?! Как ты могла?!

– О чём ты? – она смотрела на меня широко распахнутыми глазами. – Ты выпила? Отпусти, мне больно…

– Потерпишь! – крикнула я, свирепо её встряхнув, отчего она снова вскрикнула, и я очень надеялась, что на этот раз – от боли.

Потому что мне хотелось наказать её за слабость, за болтовню и предательство. Вот уж точно говорят – не бывает женской дружбы, когда появляется мужчина.

– Мне больно! – теперь уже кричала Хильдика, и я отпустила её, выругавшись сквозь зубы.

Хотелось разбить что-нибудь, заорать диким голосом, а лучше всего – уплыть в ночное море. Чтобы слышать лишь волны и голоса чаек. И чтобы казалось, что я свободна… полностью свободна…

– Ты что как с цепи сорвалась? – Хильдика потирала помятую руку, а по щекам текли слёзы. – Что произошло? Что я сказала не так?

– Ты рассказала этим хвостатым гадам, что у тебя не было мужчины? – я обернулась к ней и даже мысли о море не смогли сдержать новой волны злости. – Как ты могла? Ты ведь обещала меня во всём поддерживать.

– Что? Никогда не говорила ничего… – залепетала она, но я не дала ей закончить.

Это невинное лицемерие взбесило меня ещё больше, чем королевское беззаконие и варварство. Я снова схватила Хильдику, на этот раз за плечо:

– Они мне в лицо сказали, что принц Альбиокко не мужчина, потому что его жена – девственница!

– Отпусти! Больно! – она дёрнулась под моей рукой, но вырваться не смогла и заплакала по-настоящему: – Я ничего им не говорила!

– Как тогда они узнали, по-твоему? – я встряхнула её, чтобы память у нежной овечки прояснилась.

Мне хотелось не просто встряхнуть её, а придушить. Предательница. Слабачка. Болтунья.

Пощёчина получилась сильнее, чем я хотела, и Хильдика, не удержавшись на ногах, повалилась на пол. Я удержала её, не дав упасть, и собиралась ударить во второй раз, но тут она крикнула мне в лицо:

– Я – никому – не – говорила! Уймись!

С моих глаз словно спала пелена. Я разжала пальцы, и Хильдика рванулась, упала на колени, потом поднялась, путаясь в подоле платья, и побежала к выходу. Я не стала догонять, и моя подруга выбежала вон, оставив меня одну. Простучали каблуки по коридору, и стало тихо. Очень тихо.

Теперь уже я взъерошила волосы, а потом потёрла лицо ладонями, окончательно становясь Аранчией. Что я только что устроила? Напилась, поссорилась с подругой… Ударила её… Я впервые ударила Хильдику… Почему я поверила драконам, а не ей? Может, драконы просто поймали меня на удочку, а я чуть не выдала себя... А может, тут дело в драконьей магии? Лионель что-то такое говорил… Да, драконьи чары… Они объясняют всё, что сегодня было сотворено и вытворено. Потому что иначе… иначе получается, что я тоже схожу с ума. Как отец. Безумный принц в дополнение к безумному королю – это самое страшное, что может произойти с Солерно…

Я рухнула на постель, даже не раздеваясь, и долго лежала, уставившись в потолок, пока не уснула тяжёлым, беспокойным сном.

Глава 11. Поцелуи горькие и сладкие

– Ты совсем свихнулся? – выговаривал брату Тюнвиль после того, как выгнал всех вон из шатра и проследил, что принц Альбиокко умчался из лагеря, подхлёстывая коня. – Что на тебя нашло? Чуть не покалечил мальчишку, наговорил ерунды… Тебе-то какая разница, что он там делает со своей женой? Или не делает. Пусть хоть смотрит на неё, хоть молится, как на реликвию – тебя это не касается.

Рихард по-прежнему стоял к нему спиной, держа кувшин с вином, но вина больше не пил.

– Что было бы, прикончи ты единственного наследника? – продолжал Тюнвиль. – Мальчишка – та ещё заноза, но когда ты его укусил…

– Это он меня укусил, сучонок сопливый,