Ржавый Рыцарь и Пистолетов - Ирина Мельникова

— Паш-ша-а! — закричала она исступленно, но ее оттащили в сторону чьи-то руки.

А мужчина, который привел ее сюда, кинулся к неподвижному телу. В руках он держал брючный ремень и, расталкивая зевак, истошно кричал:

— Отойди! Отойди! МЧС!

Кто-то уцепился за Дашины плечи и глухо ругался над ее ухом матом, а она, тупо уставившись, наблюдала, как этот человек перетягивает обрубок ноги ремнем. Чтобы остановить кровотечение, поняла она. Затем он склонился над Пашиным телом, загородив его своей широкой спиной. Даша поднялась на цыпочки, порывалась бежать, но ее держали крепко, а у нее уже не было сил сопротивляться.

Ее мутило от отвратительных, пропитавших воздух запахов. От дыма слезились глаза, першило в горле. Продолжали пылать взорвавшиеся автомобили. Неподалеку лежали еще два трупа, судя по остаткам одежды, мужчины и женщины. Под ними, как и под Пашей, скопились большие лужи крови, вокруг них тоже суетились люди…

Выли сирены «Скорой помощи», пожарных машин и милиции. Мигали проблесковые маячки, пожарные разворачивали брезентовые шланги, милиционеры цепью окружали место взрыва. Люди в белых халатах с носилками в руках бежали от желтого реанимационного автомобиля…

И тогда она наконец пришла в себя и ринулась к Паше, расталкивая всех плечом и руками. Ее опять пробовали перехватить, кажется, тот самый мужчина, который вырвал у нее из рук пистолет. Но у нее словно утроились силы. Даша перепрыгнула через натянутый пожарный шланг, смела со своего пути двух милиционеров, оттолкнула что было сил кого-то, кто пытался заступить ей дорогу. И упала на колени перед телом того, кого она всего лишь несколько минут назад целовала в теплые щеки и губы. Господи, только не наяву, пусть все это ей лишь снится! Только не наяву!

Она смотрела и не могла понять, что это? Или кто это, без пальто и без кепки, с обугленным лицом и обгоревшими руками, лежит перед ней на асфальте? И только по золотому крестику на груди и шраму на предплечье поняла, что перед ней все-таки Паша…

От него шел сладковато-приторный запах горелого мяса и свежей крови. Даша сама стояла коленями в луже крови и не замечала этого.

— Паша! Паша! — повторяла она лихорадочно, но Павел не откликался. — Он живой? — закричала она истошно, поднимая лицо к людям, которые толпились над ними: милиционеры, пожарные и тот человек, который перетянул ремнем Пашину ногу… Он склонился над ней.

— Даша! Дарья Витальевна! Пойдем! Пропусти врачей!

Она покорно поднялась на ноги, а мужчина прижал ее к своей груди и тихо сказал:

— Он жив! Пульс прощупывается…

Даша подняла на него глаза и только теперь узнала…

— МЧС? — прошептала она. — Ты здесь?

— Здесь, — сказал он просто. — Так случилось…

Врач наклонился над Павлом и тотчас начал выпрямляться. Он выпрямлялся, а Даша, наоборот, начала оседать, словно у нее подломились ноги. В груди было горячо, не хватало воздуха. «Что это со мной, что?» — бессмысленно звенели в голове откуда-то взявшиеся слова. Она схватилась, как утопающий за соломинку, за Алексея, но ноги не держали ее, и Даша стала падать куда-то, и падала, падала без конца…

— Держись, держись! — выкрикнул Алексей, но Даша смотрела на него бессмысленными глазами, казалось, она тоже отходит в мир иной, туда, вслед за душой Павла.

— Дура! Держись! Его увозят! — выкрикнул яростно Алексей и сильно, так что Дашина голова дернулась, встряхнул ее.

Даша пришла в себя. Носилки с Павлом уже поднесли к реанимационному автомобилю, и она ринулась следом. Откуда только взялись силы. Лишь на мгновение она замедлила шаг, чтобы перекинуть Алексею сумочку и крикнуть:

— Сохрани! Обязательно! Я тебя найду! — И подскочила к автомобилю.

Совсем еще юный мальчишка в белом халате, видимо фельдшер, пытался удержать ее, но она отшвырнула его с пути и вскочила в задние двери автомобиля вслед за носилками.

— Куда? Куда? — заорала на нее женщина, державшая в руках капельницу.

— Жена я! Жена! — закричала в ответ Даша. Мужчина-врач молча оттолкнул ее в дальний угол, и Даша оказалась возле Пашиного изголовья.

Автомобиль, завывая сиреной, рванул с места. Врачи колдовали над Пашей, а она сидела, уткнув голову в колени, и едва слышно подвывала, сжимая виски ладонями. Нет, нет, только не видеть этой ужасной, спекшейся маски, не видеть то, что было совсем недавно Пашиным лицом. Бывает явь, как сон, а бывает и сон, как явь. Как бы ей хотелось, чтобы эта явь обернулась сном. Но уже не в ее силах было что-либо изменить…

Совсем недавно рядом был Паша, были яркий снег и сияющее в небе солнце, а потом — темнота, огонь, кровь и эта страшная маска вместо лица… Весь мир встал дыбом! Все перевернулось! Почему она не удержала, почему не уговорила его остаться на заимке до утра?

Она корила себя, как всякий человек, не сумевший предотвратить несчастье, не понимая, что все, что должно случиться, рано или поздно все равно случится. И все-таки как горько сознавать, что ты мог бы, но не сумел… Горько, очень-очень горько… И обидно!

Даша застонала и обхватила голову руками. И почему жизнь то широкая бывает, то узкая? Для беды и горя — широкая и совсем узкая и короткая для счастья?

Пашу доставили в краевую больницу и сразу же увезли в операционную, а через два часа — в реанимацию. Все это время Даша провела в холодном закутке перед дверями приемного покоя. О том, что Павлу сделали операцию, сообщил сквозь окошко в дверях фельдшер приемного покоя и тотчас захлопнул его, вероятно, опасаясь эксцессов. Но Даша стала настойчиво биться в дверь и требовать, чтобы ее пропустили к Павлу. Словом, дальнейшее она помнила плохо. Кажется, ее ни в коем случае не пропускали через приемный покой. Даша ругалась, чуть не подралась с охранником и с фельдшером, пока не вышел врач, тот самый, что затолкал ее в реанимационный автомобиль, и так же молча не увел ее с собой.

Двери реанимационного отделения выходили в длинный, освещенный парой тусклых лампочек темный коридор, заставленный какими-то коробками и аппаратурой, прикрытой желтой медицинской клеенкой и старыми, в потеках засохшей извести, газетами. Сильно пахло краской, хлоркой и лекарствами. А еще сильнее — человеческим горем, которое скопилось за белыми дверями реанимационного отделения. Эти двери отгородили ее от Паши, от счастья, от надежды…

Даша присела на банкетку, закуталась плотнее в пуховик и только сейчас поняла, что посеяла где-то шапку. Страшно хотелось курить, но сигареты, деньги, документы — все осталось в сумочке, которую она перебросила Алексею.

Дверь отделения открылась, и Даша вскочила на ноги. Вышла невысокая полная женщина с усталым лицом, в белом халате. В руках она держала мензурку с лекарством и подала ее Даше.