Бог не любовь: Как религия все отравляет - Кристофер Хитченс

Среди кошмарных последствий этой моральной капитуляции был параллельный нравственный коллапс немецких протестантов. Стремясь не допустить особого статуса для католиков, они опубликовали собственное соглашение с фюрером. Ни одна протестантская церковь, однако, не зашла так далеко, как католические иерархи, постановившие ежегодно праздновать день рождения Гитлера 20 апреля. В этот знаменательный день, по распоряжению папы, берлинский кардинал регулярно передавал «самые теплые поздравления фюреру от имени всех епископов и епархий Германии». Пожелания счастья сопровождались «истовыми молитвами, что обращают к небесам со своих алтарей немецкие католики». Приказ папы исполнялся неукоснительно.

Справедливости ради надо сказать, что эта постыдная традиция родилась лишь в 1939 году, когда папа в Риме сменился. Папа Пий XI всегда испытывал глубочайшее подозрение к гитлеровскому государству и его очевидной способности творить страшное зло. (Во время первого визита Гитлера в Рим, к примеру, Святейший Отец демонстративно удалился из города в папскую резиденцию в Кастель Гандольфо.) Однако больного и дряхлого Пия XI на протяжении всех 1930-х годов переигрывал его же госсекретарь, Эудженио Пачелли. Есть все основания полагать, что Его Святейшество подготовил, по крайней мере, одну энциклику, выражающую некоторую обеспокоенность бедственным положением евреев Европы, но Пачелли не дал ей хода, поскольку имел другие планы. Сегодня Пачелли известен нам как папа Пий XII, занявший престол после смерти своего бывшего начальника в 1939 году. Через четыре дня после своего избрания Коллегией кардиналов Его Святейшество направил в Берлин письмо следующего содержания:

Блистательному Адольфу Гитлеру, Фюреру и Канцлеру Германского Рейха! Начиная Наш Понтификат, желаем заверить Вас, что, как и прежде, преданы делу духовного здоровья немецкого народа, вверенного Вам… В те долгие годы, что Мы провели в Германии, Мы делали все, что в Нашей власти, для установления гармоничных отношений меж Церковью и Государством. Теперь, когда обязанности, сопряженные с Нашей должностью пастыря, расширили Наши возможности, тем более ревностной будет Наша молитва о достижении этой цели. Да будет отпущено немецкому народу процветание и прогресс во всякой деятельности!

Через шесть лет после этого послания, безнравственного и бессодержательного, некогда процветавший, цивилизованный немецкий народ глядел по сторонам и не видел вокруг камня на камне, а безбожная Красная Армия подступала к Берлину. Но я завел речь об этой смене вех по другой причине. Католикам положено верить, что папа есть викарий Христа на земле и хранитель ключей святого Петра. Разумеется, они вольны верить и в это, и в то, что бог решает, когда закончить правление одного Папы или (что более важно) начать правление другого. В таком случае они должны верить в божье благоволение на смерть антинацистского папы и восшествие на престол пронацистского папы за несколько месяцев до вторжения Гитлера в Польшу и начала Второй мировой войны. Пожалуй, еще можно закрыть глаза на то, что 25 % эсэсовцев в той войне были практикующими католиками, и что ни одному католику не пригрозили отлучением от церкви за участие в военных преступлениях. (Иозефа Геббельса, правда, все-таки отлучили, но это случилось раньше, к тому же он как-никак совершил более страшный проступок: женился на протестантке.) Ни в людях, ни в их институтах нет совершенства, кто же спорит. Но нет и более наглядного доказательства того, что священные институты созданы человеком.

Пособничество продолжилось даже после войны, когда объявленных в розыск нацистских преступников тайком вывозили в Южную Америку по печально знаменитым «крысиным ходам». Именно Ватикан, способный помочь с паспортами, документами, деньгами и связями, организовывал выезд из Европы, а также необходимое укрытие и поддержку на другом конце. Все это усугублялось сотрудничеством с крайне правыми диктатурами южного полушария, многие из которых были построены по фашистской модели. Такие беглые палачи, как Клаус Барби, нередко находили себе новые карьеры, прислуживая латиноамериканским режимам. Сами режимы — вплоть до начала их коллапса в последние десятилетия XX века — всегда могли рассчитывать на поддержку местного католического священства. Связь церкви и фашизма оказалась долговечней Третьего рейха.

В самый темный час прошлого столетия многие христиане ценой собственной жизни защищали других людей, но статистическая вероятность того, что они поступали так по наказу какого-либо священника, практически несущественна. Вот почему мы чтим память тех редких верующих, кто, подобно Дитриху Бонхефферу и Мартину Нимоллеру, следовал исключительно наказам своей совести. Папский престол до 1980 года не мог найти кандидата на канонизацию в контексте «окончательного решения», да и тогда сумел выявить лишь довольно неоднозначного священника, который (после многолетней поддержки политического антисемитизма в Польше), очевидно, проявил благородство в Освенциме. Более ранний кандидат, простой австриец по имени Франц Ягерштаттер, к сожалению, не подошел. Да, он отказался служить в гитлеровской армии на том основании, что имел приказ с самого верха любить ближнего своего, но в тюрьме, накануне казни, к нему явились исповедники и сказали, что земные законы нарушать нельзя. В целом нерелигиозные европейские левые в борьбе с нацизмом показали себя с гораздо лучшей стороны, пусть даже многие из них и верили в существование пролетарского рая за Уралом.

Нередко забывают, что триада Оси включала в себя имперскую Японию, во главе которой стоял не просто религиозный человек, но самое настоящее божество. Если в какой-либо немецкой или итальянской церкви и обличали чудовищную ересь веры в божественность императора Хирохито, мне не удалось это выяснить. От святого имени этого млекопитающего, переоцененного до полного абсурда, разграблялись и порабощались огромные территории в Китае, Индокитае и Океании. От его же имени были принесены в жертву миллионы оболваненных пропагандой японцев. Культ этого бога-царя достиг такого накала, что в конце войны существовало опасение, что весь японский народ может совершить самоубийство, если жизнь императора окажется под угрозой. В связи с эти ему позволили «остаться», но потребовали, чтобы он называл себя просто императором, а если и немного божественным, то все же не богом в строгом смысле этого слова. Столь почтительное отношение к силе религиозных настроений равносильно признанию, что вера и поклонение богам толкают людей на самые страшные поступки.

Таким образом, всякий, кто противопоставляет религии «светскую» тиранию, рассчитывает, что мы забудем две вещи: связи христианских церквей с фашизмом и их капитуляцию перед лицом национал-социализма. Это не мои слова — в этом признались сами церковные власти. Их нечистую совесть хорошо иллюстрирует подлог, с которым приходится бороться до сих пор. На религиозных сайтах и в религиозной пропаганде вам может встретиться следующее заявление, якобы сделанное в 1940 году Альбертом Эйнштейном:

Когда в Германию пришла революция, я, будучи предан свободе, ждал, что университеты встанут на ее защиту, ведь они всегда хвастали своей приверженностью делу истины; но нет, университеты немедленно умолкли. Тогда я стал надеяться на выдающихся редакторов, чьи пламенные колонки во дни минувшие провозглашали любовь к свободе; но не прошло и нескольких недель, как они умолкли, подобно университетам… Лишь церковь твердо преграждала путь гитлеровской кампании против истины. Я никогда не испытывал особенного интереса к церкви, но теперь чувствую любовь и восхищение, ибо одной лишь церкви хватило духа и решимости встать на защиту интеллектуальной истины и нравственной свободы. А стало быть, я вынужден признать: то, что я прежде презирал, теперь безоговорочно благодарю.

Это «признание Эйнштейна» впервые появилось в журнале Time (без указания источника). Его цитировал в общенациональном эфире известный священник и рупор американской католической церкви Фултон Шин, и оно до сих пор не вышло из оборота. Как отмечает аналитик Уильям Уотерхаус, стиль признания совершенно неэйнштейновский. Во-первых, риторика слишком цветиста. Нет ни одного слова о преследовании евреев. Сдержанный и вдумчивый Эйнштейн выставляет себя в нелепом свете, заявляя, что некогда «презирал» то, к чему «никогда не испытывал особого интереса». Еще одна проблема в том, что этого признания нет ни в одной антологии высказываний Эйнштейна, письменных или устных. В конце концов, Уотерхаусу удалось найти неопубликованное письмо 1947 года в Эйнштейновском архиве в Иерусалиме, где старик жалуется, что однажды хорошо отозвался о неких немецких «церковниках» (не о «церквях»), и замечание это раздули до неузнаваемости.