Человек-огонь - Павел Кочегин

Короткими перебежками, ползком среди летящих комьев земли и осколков бойцы приближаются к колючей проволоке. Падают, пересохшими губами хватают снег, и снова — вперед!

Грохот снарядов оборвался, но тут же застрочили пулеметы, защелкали винтовки.

Цепи залегли. Потянулись бесконечно длинные секунды. Командующий поднялся:

— Вперед! В атаку! За мной!

Магнитом притягивает к себе земля, усилием воли отрываются от нее бойцы и бегут за командиром.

Преодолели волчьи ямы. Не обошлось и без барахтанья в этих ловушках. Осилили ледяные катушки. Впереди новая преграда. Томин сорвал с себя шинель и кинул ее на проволоку. Прикладами, штыками, ножами, голыми руками рвали проволочные заграждения народоармейцы, забрасывали их шинелями и полушубками, где перепрыгивали, где переползали, но шли вперед, вперед!..

Навстречу поднялись белогвардейцы. Началась рукопашная. За спиной бойцов уже опустилось на снег и растаяло солнце. Наступили сумерки, а бой продолжался в селе за каждый дом, каждую баньку. К полуночи только половина Верхне-Спасского была отбита у противника.

Войдя в избу, Николай Дмитриевич опустился на лавку, привалился затылком к стене и сразу же уснул с недоеденным куском хлеба в руке.

Вповалку храпели на полу народоармейцы. Притулившись в углу, дремали Николай Власов и ординарцы.

Николай Дмитриевич открыл глаза.

— Аверьян! Антип! Что вы делаете, подлецы?

Ординарцы и помощник начальника штаба вскочили.

— Проспал, черт возьми, проспал! — соскочив со скамейки, раздраженно выкрикнул Томин.

— Вы, Николай Дмитриевич, спали всего тридцать минут, — спокойно проговорил Власов.

Томин вышел на улицу, обошел все посты, заглянул в некоторые хаты — всюду спят вконец сморенные люди.

Вернувшись в штаб — небольшую хату на углу, через дорогу от которой засели белогвардейцы, Николай Дмитриевич выслушал донесения связных, доложил обстановку Блюхеру и услышал в ответ усталый голос главкома:

— Забайкальская группа сейчас ударная на всем фронте. Противник боится окружения, срочно перебрасывает на ваш участок резервы. Как можно энергичнее, не останавливаясь ни на минуту, ведите наступление. С занятием Нижне-Спасского выйти на железнодорожную линию восточнее Волочаевки.

— Товарищ главком, для успешного окружения противника необходимо усилить Забайкальскую группу хотя бы одним полком пехоты.

— У меня резервов нет. Все силы втянуты в бой.

Томин положил трубку, провел ладонью по осунувшейся щеке.

— Как бы там, Аверя… — заговорил он и не закончил, Аверьян уже вытащил из загнетки кружку с горячей водой.

Чисто побрившись, Николай Дмитриевич вызвал командиров и отдал приказ наступать.

А в это время глубоким охватом по руслу Амура вел два батальона пехоты начальник штаба Виктор Русяев.

Уставшие бойцы валились с ног и тут же засыпали. Их тормошили, терли лица снегом, но они лишь вяло бормотали сквозь сон. И только когда снег засовывали за шиворот, просыпались и шли дальше.

Сметая мелкие сторожевые заставы, отряд в ночь с 11 на 12 февраля подошел к селу Нижне-Спасское с востока.

В селе кипел отчаянный, решающий бой.

Удар с тыла по Нижне-Спасскому быстро решил исход сражения. Немногие «добровольцы» спаслись бегством под покровом ночи.

12 февраля 1922 года. Предутреннюю тишину разорвали ружейная трескотня и пулеметная дробь.

— Беляки накрыли! Белые! — раздались тревожные крики за околицей села.

Томин, Диктович и командиры штаба выскочили из дома. Сообразив, в чем дело, Томин приказал артиллеристам открыть огонь по месту, откуда доносилась стрельба, и быстро побежал на окраину села.

— Прозевали! Что сбились в кучу?! — закричал он сгрудившимся в конце улицы народоармейцам. Вперед! — и сам повел подразделения второго полка в контратаку.

Артиллерия лупит. И снаряды ложатся в расположение противника точно.

После короткой перестрелки беляки начали отходить на Волочаевку.

Это была Поволжская бригада генерала Сахарова, шедшая на помощь Амурской группировке.

Возвратившись в штаб, Томин отдал приказ об отстранении от должности командира полка, бойцы которого прозевали беляков.

— Подпишите, — обратился Томин к военкому, только что вошедшему в дом.

Диктович прочитал приказ, помедлил и, отложив его в сторону, спокойно проговорил:

— Я не подпишу.

Военком подробно рассказал, как все произошло. Не столь уж велика вина командира полка, чтобы отстранить его от занимаемой должности.

Томин, насупив брови, быстро ходил по комнате. А когда военком закончил, круто повернулся к нему:

— Да, пожалуй, ты прав, комиссар, я погорячился. А теперь — в части.

Получив отпор под Нижне-Спасском, белогвардейцы, отступая, попали под артиллерийский обстрел рейдовой группы.

Кавалеристы Троицко-Савского кавполка, брошенные Томиным в погоню, завершили разгром противника. Более трехсот белогвардейцев зарублено, большое количество пленено.

Преследуя остатки разбитого врага, народоармейцы вышли на линию железной дороги. В тылу у белых началась паника.

12 февраля 1922 года бойцы Сводной бригады Покуса штурмом овладели Волочаевкой. Закончилось сражение, которое по героизму, проявленному революционными войсками, можно сравнить только со штурмом Перекопа.

Четырнадцатого февраля Красное Знамя взвилось над Хабаровском. Как эстафета передается из поколения в поколение песня:

…И останутся, как в сказке,Как манящие огни,Штурмовые ночи Спасска,Волочаевские дни.

В МИРНЫЕ ДНИ

Восемь лет пронеслись в боях и походах. Отгремели грозы, отполыхали пожарища гражданской войны и на Дальнем Востоке. На земле родной от моря и до моря установился мир.

Пришло время расставаний.

Первым поехал в распоряжение главкома Виктор Русяев, за ним в политуправление отправился Соломон Диктович. Вскоре был вызван в Читу Николай Томин. Николай Власов пришел проводить своего друга и командира. Он взял фотографию штаба Забайкальской группы войск, посмотрел на боевых товарищей и на обороте написал:

«Быть полезным обществу и людям — вот задача и смысл нашей жизни. Н. Власов».

Ехал Николай Дмитриевич на запад. И все думал-думал о том, как по-новому, по-разумному хозяйничать надо.

Вот запись из его дневника:

«6 марта 1922 года. Село Дормидонтовка. Местность здесь представляет долину, слегка пересеченную небольшими возвышенностями. Лес вблизи почти весь уничтожен, да его здесь и не ценят. В каждой деревне лежит масса бревен, которые гниют. Вырубка леса производится бесконтрольно и бессистемно. Кому сколько вздумается. Кедры даже срубаются для того, чтобы снять орехи. Душа болит, когда видишь все это. А крестьяне, имея кругом такое богатство, благодаря их некультурности, живут не лучше китайцев.

26 марта 1922 года. Рухлово-Сковородино. Какое великое будущее, какие еще неисследованные богатства Сибири, что даже трудно охватить это уму человеческому.

27 марта 1922 года. Дорога с Рухлово на Ерофей Павлович. Жаль бросать этот край, где можно поработать с пользой для государства.

1 апреля 1922 года. Чита. Добрались до Читы. Вечером был у главкома. Получил согласие на отпуск. Блюхер говорит, что, если узнают в Ново-Николаевске, что я еду в отпуск, то могут задержать. Есть слухи, что мне дают 10-ю кавалерийскую дивизию. На западе, видимо, назревают новые события.

4 мая 1922 года. Чита — ст. Яблоновая. С Блюхером расстались хорошо. Сегодня утром съездили с ним в горы и сфотографировались. В шесть часов вечера выехал попутным поездом до Иркутска.

8 мая 1922 года. Иркутск. Был у Мулина, который предложил мне должность помкомандарма, но я определенного согласия не дал. У меня остается в мечтах демобилизация, и вместе с ней осуществление мечты о сельском хозяйстве. (Томин хотел организовать на родине сельскохозяйственную коммуну.)»

…Как-то Аверьян зашел в умывальник и остолбенел. На полу лежал завернутый в одеяло ребенок. Аверьян не помнит, как очутился перед командиром.

Николай Дмитриевич развернул одеяльце. Там записка: «Зовут Ниной. Не от радости, от горя бросаю». Пара запасных пеленок. Крохотная, розовенькая девочка потянула ручонками, зевнула, открыла глаза и громко заголосила.

— Не плачь, дурашка, — нежно прошептал Николай Дмитриевич, перепеленывая девочку.

Как заботливая мать, ухаживал Николай Дмитриевич за ребенком, доставал на станциях молоко, поил кипяченой водой с сахаром.

— Вот обрадуется Анюта! — часто восклицал Николай Дмитриевич. — Один сын у меня был и тот умер младенцем. А тут, смотри, какое счастье привалило.