Прекрасная мука любви - Патриция Мэтьюз

Глэдни хотел расспросить его поподробнее, но передумал: вдруг этому шутнику снова придет охота показать свое остроумие? Вне себя от злости, Глэдни повернулся и зашагал прочь.

Когда он миновал еще одного жокея, по-видимому, слышавшего весь этот неприятный разговор, тот обратился к нему:

– Хотите узнать, где находятся Хок со своей внучкой?

Глэдни поднял голову.

– Вы это мне?

– Ну да, если вам интересно знать, где сейчас Хок с Ребеккой.

– Еще как, черт подери, интересно!

– Они в Цинциннати.

– В Цинциннати? – нахмурился Хэллоран. – А там что, проходят скачки?

– Никаких скачек в Цинциннати нет и в ближайшем будущем не предвидится, – ответил тот и улыбнулся во весь рот, наслаждаясь собственным чувством юмора, как только что до него – жокей двуколки. Глэдни решил, что на этот раз стоит потерпеть: авось, удастся разжиться какой-нибудь ценной информацией.

– По крайней мере я о них не слышал, – продолжал незнакомый жокей. – Но даже если бы в Цинциннати проводились скачки, Хоку они ни к чему. Насколько я знаю, он поехал туда покупать новую двуколку. Старая его уже ни к черту не годится. Хок сам об этом говорил.

– Значит, они с Ребеккой отправились в Цинциннати за двуколкой? А где они собираются ее купить?

– Там, где их продают, где же еще! – ухмыльнулся парень и, хлопнув свою лошадь по шее, поехал прочь, все еще смеясь, а Глэдни остался стоять, глядя ему вслед и скрежеща зубами от злости.

А что, если все это происки Стивена? Он вполне мог вывести из строя двуколку Хокинсов, чтобы они не смогли принять участие в скачках в Кларксвилле! С него станется! У Глэдни было смутное подозрение, что там, где находится Ребекка, следует искать и Стивена. Или наоборот.

Вскоре Глэдни все же удалось выяснить, где Генри Хокинс собирался покупать двуколку. В Цинциннати существовала так называемая Каретная компания; туда, по-видимому, и отправился Хокинс. Об этом Глэдни поведал один из владельцев лошадей, с которым Хок поделился своей проблемой.

Глэдни поблагодарил словоохотливого собеседника, вернул взятую напрокат лошадь в конюшню и ночным поездом отправился в Цинциннати.

Ему в своей жизни доводилось много путешествовать. Ездил он и на пассажирских, и даже на товарных поездах. Он любил поезда и хорошо изучил их. В дороге он время от времени выигрывал деньги у своих попутчиков, если ему представлялась такая возможность. Для этого он пользовался простым, однако неизменно приводившим непосвященных в искреннее изумление трюком. В результате они со смехом и без всякого сожаления отдавали Глэдни проигранные деньги, тем более что он никогда не жадничал и играл по маленькой.

Суть этого трюка сводилась к следующему: он держал пари, что отгадает, с какой скоростью движется поезд. Некоторые пассажиры считали, что он определяет ее по мильным столбам, установленным по обеим сторонам железной дороги, и настаивали, чтобы Глэдни в процессе игры закрывал глаза. Другие пытались нарочно путать его и всячески отвлекать. Но, несмотря на все их старания, он всегда угадывал скорость поезда с точностью до двадцати секунд и неизменно выигрывал.

Вспомнив про этот свой трюк, Глэдни улыбнулся и оглядел вагон в поисках подходящей жертвы. В вагоне сидели пожилая пара, молодая женщина с двумя детьми, женщина средних лет и священник, весь в черном. Все – объекты неподходящие.

Жаль. Он уже знал скорость поезда – сорок две мили в час.

Вычислять скорость его научил один развеселый машинист товарняка, не чуравшийся компании таких «зайцев», как Глэдни. Для этого требовалось лишь сосчитать количество щелчков, которые делают колеса поезда за двадцать секунд. Число щелчков в секунду равнялось числу миль, которые поезд проходил за один час.

Сорок две мили в час. А самая быстрая скаковая лошадь проходит за двадцать четыре секунды примерно четверть мили. Глэдни подсчитал в уме, что максимальная скорость лошади – тридцать восемь миль в час. Но даже если лошадь будет нестись на пределе в течение часа – что, в принципе, нереально, – она все равно отстанет от среднестатистического поезда на четыре мили. А некоторые поезда на западе, как известно, развивают скорость почти до шестидесяти миль в час.

Глэдни усмехнулся. Так что из того, что он никудышный наездник? Всем, кто мало-мальски соображает, должно быть понятно, что лошадь как средство передвижения – дело прошлое. Если бы поезда могли ездить не только по рельсам, с каретами, ландо и фаэтонами было бы покончено навсегда.

Но не с конным спортом. Несмотря на то что сам он с отвращением относился к верховой езде, он не мог отрицать, что красивее мчащейся галопом лошади нет ничего на свете.

Откинувшись на спинку сиденья, Глэдни заснул и проспал до самого Луисвилла. Там он должен был пересесть на паром, следующий через реку Огайо, а затем сесть на поезд до Цинциннати.

Когда они переплывали реку, один из пассажиров заметил милях в трех вниз по реке зарево пожара и обратил на него внимание остальных. Все возбужденно загалдели. Глэдни смотрел на темный клубящийся дым, на освещавшие его снизу оранжевые языки пламени, и на секунду ему почудилось, будто он чувствует запах гари. Во время войны ему нередко доводилось видеть пылающие дома и конюшни, вдыхать запах дыма и горящего дерева, не говоря уж о запахе обугленного человеческого мяса. С тех пор ему ни разу не приходилось присутствовать при пожаре, и жуткие воспоминания о войне к нему не возвращались. Глэдни почувствовал жалость к несчастным жертвам и вздохнул с облегчением оттого, что его среди них нет.

Глэдни Хэллоран был бывалым путешественником, и через несколько минут после того, как он, переплыв Огайо, сел на поезд, он уже крепко спал. Проснулся Глэдни только тогда, когда кондуктор, проходя по вагону, несколько раз громко объявил о прибытии в Цинциннати.

Было почти десять часов утра, когда Глэдни вошел в Каретную компанию города Цинциннати и, прежде чем успел задать какой-либо вопрос, увидел Хокинса собственной персоной.

Тот стоял рядом с новенькой двуколкой, с нескрываемым восхищением разглядывая ее. Колеса ее были очень тонкие, легкие, с дутыми шинами и большие – почти с Хокинса ростом. Рама двуколки изящно изгибалась, и на ней располагалось крошечное сиденье.

– Доброе утро, Хок, – приветствовал Глэдни старого наездника.

Генри поднял голову и радостно улыбнулся.

– Взгляни-ка, Глэдни! Что, хороша штучка? – восторгался он, ничуть не удивляясь внезапному появлению молодого ирландца.

– Диво как хороша, – ухмыльнулся Глэдни. – Хотя на вид слишком хлипкая. Что, если не выдержит вашего наездника?

– Еще как выдержит! – Хок ткнул в раму пальцем. – Ведь это бессемеровская сталь! – с гордостью провозгласил он. – Прочнее ее нет в мире. – И, отступив на шаг, Хок оглядел двуколку долгим восхищенным взглядом. – И красивее тоже, – добавил он.