Божий поселок - Шаукат Сиддики

240

Старший брат работал в департаменте ирригационной сети. Он был какой-то неестественный, во всем старался вести себя, как «истинный англичанин». По утрам пил чай в постели, во время завтрака читал газеты, выискивая строки, где упоминались имена знакомых ему чиновников. Уходя на работу, целовал провожавшую его до порога жену в лоб и говорил ей: «Бай-бай». К жене он обращался не иначе, как «дарлинг» , питал страсть к голливудским фильмам и подражал их героям в одежде и манерах.

Чуть не каждый день он устраивал в доме нововведения. Однажды принес колокольчик и поставил его на обеденном столе, чтобы, звонком созывать обитателей дома к завтраку или обеду. В другой раз раздобыл для жены «хула-хуп» и по утрам заставлял ее заниматься, давая при этом очень странные советы. Большинство своих «опытов» он производил на жене. Когда она полнела, заставлял худеть, когда худела, пичкал, чтобы поправилась. С детьми он говорил только по-английски, и если у них нечаянно срывалось слово на урду ***, он выходил из себя. Должность у него была небольшая, жалованье невысокое, а расходы росли день ото дня. Поэтому он изощрялся в изыскании все новых и новых путей для получения взяток. Больше всего в жизни он хотел, чтобы его принимали за важную персону, а мать не только не признавала этого, но еще и называла его дураком. Вечерами, выпив пива, он «отводил душу» — поносил на чем свет стоит бедную старуху.

Младший брат учился в колледже. Он занимался почти по двадцать часов в сутки. Целью его жизни было любым способом добиться поста крупного чиновника, жить в роскошном особняке, разъезжать в автомашине. Он целыми днями сидел в комнате, склонившись над книгами.

Салман не был дома несколько лет и чувствовал теперь себя здесь чужим. И хотя мечты его сестер и братьев, казалось, были разные, цель их была одна — взобраться на такую ступеньку в жизни, стоя на которой, они могли бы причислить себя к избранному обществу.

Салман приехал домой, чтобы немного поправить здоровье и отвлечься от тягостных мыслей, но не прошло и недели со дня его приезда, как он заболел брюшным тифом и провалялся в постели больше месяца. За все это время ни сестры, ни братья не заходили к нему, боясь заразиться. Салман метался в жару, бредил, но никому и в голову не приходило позаботиться о нем. У старшего брата не было свободного времени, младший один раз сходил за врачом, но с такой неохотой, что в другой раз его не решились просить об этом. Старшая сестра иногда заглядывала через порог, прикрыв нос платочком, и жестами спрашивала, как он себя чувствует.

Только одна мать, забыв обо всем, ночами просиживала у его постели, поила лекарствами, строго придерживаясь указаний врача, клала на голову лед и всячески успокаивала, скрывая слезы.

Был конец месяца, денег на расходы по дому уже не было, пришлось брать продукты в долг. Лекарства для Салмана тоже покупались в долг. Долгая, изнурительная болезнь сделала Салмана капризным. Ему хотелось фруктов, он попросил мать послать за ними, но она заплакала и ушла. Салман понял свою бестактность, ему стало стыдно. В открытую дверь комнаты ему был виден двор. Он обвел его взглядом. На столе, стоявшем у открытого окна в комнате старшего брата, лежала гора фруктов. Из разговора брата с женой Салман понял, что они собираются в больницу навестить какого-то сослуживца и фрукты приготовлены для этого человека. Салман почувствовал, как сердце его больно сжалось.

Однажды ночью ему не спалось: была высокая температура, все тело горело, губы пересохли. Он несколько раз окликнул мать, но она, бедняжка, сама чувствовала себя неважно. Бессонные ночи, переутомление дали себя знать, она крепко уснула и не слышала зова сына. Салман полежал немного, надеясь, что кто-нибудь услышит его, потом, собравшись с силами, встал с кровати. В доме все спали. Мягкий свет луны лежал на крышах домов, дул прохладный ветерок. Ноги Салмана подкашивались и дрожали; держась за стену, он добрался до двери, передохнул и двинулся дальше. С большим трудом он пересек двор и вошел в кухню. Отдышавшись, он снова двинулся вперед, подошел к столу, достал из термоса кусочек льда, но в это время в глазах у него потемнело, поплыли круги, и он без чувств упал на пол. Он не знал, что с ним было дальше, кто перенес его на постель. Придя в себя, он услышал голос невестки:

— Термос разбился вдребезги, а ведь совсем новый. Месяц назад семьдесят рупий заплатили.

— Не волнуйся, дарлинг, а то опять похудеешь. Я куплю новый термос,— ответил муж. Но она еще долго ворчала что-то себе под нос.

Много, очень много неприятностей пришлось пережить Салману за время болезни.

Возвращаясь с вечерней молитвы из мечети, к нему заходил отец, молча ощупывал лоб, проверял пульс, но не говорил ни слова. Стоя у изголовья, он произносил короткую молитву и уходил. Так бывало каждый день. Салман просыпался, как только отец открывал дверь, ему казалось, что лицо отца светится, белая борода тихо колышется, а глаза невинны, как у младенца. «Несчастный старик,— думал Салман, глядя на него.— Всю жизнь трудился в поте лица, угождал начальству, высиживая на службе по десять-двенадцать часов, одевался кое-как, отказывая себе в еде, развлечениях. И все ради детей. Сэкономленные деньги он платил за их обучение. А какая разница между его образованными детьми и Ниязом? Глупый старик! Отец Нияза был умнее. Он не дал сыну никакого образования, не потратил на его обучение ни гроша. Нияз стремился к тому же, что и мои братья и сестры, но он уже напал на след удачи. Неграмотный скупщик давно превзошел их. У него есть особняк, машина, счет в банке, а у них — ничего. Он уже стал тем, о ком они только мечтают».

Салман чувствовал отвращение к Ниязу, к своим братьям и сестрам. Нияз смотрел на него свысока, потому что он не курил дорогих сигарет, был плохо одет, не имел машины, за то, что хотел служить бедным людям, облегчить их жизнь. Братья и сестры считали его глупцом, потому что он не стремился получить высокого поста. «Служение народу» — эти слова были для них пустым звуком. Они смотрели только на верх общественной лестницы и не видели стоящих у ее основания голодных и раздетых.

Во время болезни Салман часто думал об этой страшной лестнице, на которой положение человека определялось не его умом и достоинствами, а богатством и связями. Постепенно он и сам начал заражаться атмосферой, царящей в доме. Его все меньше занимали мысли о тяжелом положении народа, он стал чаще думать о себе, о том, как обогнать братьев в погоне за личным благополучием.

После выздоровления Салман твердо решил не возвращаться к «жаворонкам» и обдумывал вопрос, чем же ему заняться. Мать настойчиво уговаривала его жениться. «Я хочу, пока жива, увидеть, что ты тоже обзавелся семьей»,— твердила она Салману. Мысль эта принадлежала отцу, но он решил действовать через жену. Как обычно бывает в семьях среднего достатка, он видел в женитьбе единственный способ вернуть сына на «истинный путь».

Сначала Салман наотрез отказался. Но когда ему стало известно, что дядюшка невесты — ее приемный отец, дает за ней пять тысяч рупий наличными и обязательство предоставить жениху работу, Салман задумался. Все дороги к обеспеченной жизни перед ним были закрыты, теперь он мог проникнуть в знатное общество только через черный ход, а у такого дядюшки, наверно, найдется ключик от черного хода. Словом, после раздумий и размышлений он дал свое согласие.

Свадьбу праздновали пышно. Отец влез в долги, но лицом в грязь не ударил — ведь он теперь породнился с такой важной персоной! Кроме всевозможных высокопоставленных лиц, на свадьбе присутствовало три министра. Во всех местных газетах были напечатаны снимки. Правда, женихами на них выглядели министры. А одна газета, которая очень нуждалась в поддержке правительства, даже убрала с фотографии Салмана и оставила только одних министров.

Уже после свадьбы Салман обнаружил, что жена его окончила только восемь классов. Она казалась еще девочкой, с неоформившимися взглядами и характером, но, сверх ожиданий Салмана, милой и скромной. Он был рад, что совершил хорошую сделку. Кроме пяти тысячи рупий, ему была обещана работа.

Недели через две после свадьбы дядюшка жены прислал ему вызов в Карачи, где он договорился о должности для него. Салман оставил жену и в тот же день первым поездом уехал в Карачи.

Ill

Был полдень. Ноша на остановке ждал трамвая. Он был один. Устад Педро послал Чакрама на выставку, а Ношу «подключил» к Покару. В четыре они должны были встретиться с Покаром в чайной, недалеко от «ставки». До встречи времени было еще много. Ноша решил проехаться в трамвае и попытать счастье: может, удастся что вытащить. Теперь он иногда выходил на «работу» один, хотя Педро строго-настрого запрещал «работать» без подстраховки. Это было опасно. Но Ноша так овладел мастерством карманника, что даже на ходу, как бы случайно толкнув человека, мог «очистить» его карман.