Финляндия. Творимый ландшафт - Екатерина Юрьевна Андреева

с голубыми волшебными кристаллами фонарей дневного света, инопланетно «зависшими» над торговым залом. Он считал, что поставленные в центре города мегамаркеты сушат душу народа. Возникшая во второй половине XIX – начале ХХ века тенденция переноса общественной жизни в торговые центры казалась ему разрушительной.

Если историческая наука видит в торговле одну из причин развития городов, то Аалто считал, что города обязаны своим появлением именно духовным интересам общества. В его лексиконе есть понятие «церемониальная площадь» – она и является сердцем города. Большое влияние на взгляды Аалто оказывала его жена Айно. Сохранился набросок лекции, которую она собиралась читать в 1943 году для женщин-архитекторов. В нем перечислены важнейшие направления архитектурного проектирования: жилье, нужды детей и семей, в том числе детские сады, школы, библиотеки и места собраний для молодежи. В лекции 1962 года «О международном статусе финского искусства» Аалто говорил о том, что вот сейчас начинает он строить центр Рованиеми, конечно же, с библиотеки, потом будет театр, а потом уже все остальное.

Чтобы почувствовать себя гражданином мира, можно двинуться в Нью-Йорк, пройти в разноцветной и многоязычной толпе Манхэттена, среди людей, родившихся на всех земных континентах. А нам ближе записаться на экскурсию в летний «Экспериментальный дом» Аалто под Ювяскюля с заездом на остров, где расположен муниципалитет Сяюнятсало. Тогда, приехав на опушку леса в Мууратсало, вы наверняка ясно почувствуете, что такое интернационал имени Аалто, потому что к его дому вы пойдете гуськом через лес, по единственной тропе, как я, например, с десятком франкоговорящих европейцев, двумя изысканными японцами, аргентинскими студентами и парой любознательных американцев из Айовы. Все они прилетели за тридевять земель, чтобы увидать странную дачу Аалто, поставленную на единственной в этом лесу голой гранитной верхушке (рубить деревья он очень не любил). Экспериментальный дом с главным фасадом из красного кирпича образует внутренний двор вместе с беленой стеной, увитой диким виноградом, и вместе с ней раскрывается вдаль и вперед видом на серебряное озеро Пяйянне и еще вверх в небо над открытым очагом по центру двора.

В такой же компании переезжаем по мосту на остров Сяюнятсало, Таити на Пяйянне, как говорил Аалто, приближая название родного озера и городка, где он построил свой шедевр, максимально близко к сокровищам европейской культуры. Здесь живет в нескольких домах вся община Сяюнятсало, основанная в 1897 году. Собственно, в данном случае островок – это и есть сам поселок: сначала небольшая фанерная фабрика, которой владела компания «Энсо Гутцайт» (теперь транснациональная корпорация «Стора Энсо»), затем супермаркет, потом заезжаем чуть повыше на холм (на другой его стороне, которая нам сейчас не видна, есть церковь Армаса Линдгрена), а тут в окружении жилых домов стоит на маленькой площади муниципалитет, и все это – из красного кирпича (как возведенный Аалто в Массачусетсе в 1948-м комплекс общежития студентов MIT), среди сосен и большой серо-синей воды вокруг.

Сказать «стоит муниципалитет» – значит ничего не сказать. Перед вами очень необычная форма – высокая и глухая кирпичная стена, зрительно расширяющаяся кверху и заканчивающаяся двумя вздернутыми зубцами углов, низкого левого внутреннего и правого задранного наружного: дом-крепость и дом-флаг, к которому ведет лестница из серого гранита. Вход в здание спрятан на втором уровне, в возвышенном внутреннем саду: видны газон и увитая виноградом пергола, под которой и расположена дверь. Поднявшись по гранитной лестнице, мы оказываемся в маленьком оазисе с фонтаном, прудом и хостами, созданном с помощью земли из строительного котлована. На другой стороне этот разомкнутый внутренний двор спускается в поселок цветущими дерновыми ступенями: если знаешь, можешь не по граниту взбегать, а по траве или зимой съезжать вниз, словно с горки. Можно себе представить, как дивились этой постройке местные, которых было всего тысячи три жителей в 1949-1952 годах.

С этого места в послевоенной Финляндии, бедствующей и обремененной репарациями, Аалто решил строить идеальные города-коммуны, о каких мечтал когда-то Норденшёльд. И первые из этих героев, сяюнятсаловцы, подымались, войдя в свой горсовет, по узкой красной кирпичной лестнице на третий этаж (а на первом и втором этажах были у них прекрасные большие кабинеты для разных муниципальных служб, жилые комнаты для сотрудников и библиотека) и через японскую раздвижную дверь из карельской березы оказывались в огромнейшем, неярко освещенном зале, в супрематическом красном кирпичном архитектоне, потолки которого поддерживают, говоря профессиональным языком архитектора Андрея Гозака, первым рассказавшего про чудеса Аалто нашим соотечественникам и особо выделившего шедевр Сяюнятсало, «две треугольные стропильные фермы с наклонными раскосами»[54]. Представьте себе два снопа скрещенных весел, упертых в потолок под разными углами, – это и будут фермы с раскосами. «Выше стропила, плотники!» – призовет Джером Сэлинджер, и то, что мы видим, – это и есть стропила: они проходят потолок насквозь и держат вместе с ним крышу, держат воздух перекрытий, страхуя здание от перепадов зимней и летней температуры. Вся эта история вообще про воздух, как история церквей, готических и византийских, – про нетварный свет. Здесь человек осознает себя в присутствии возвышенной массы воздуха, как на открытом воздухе ощущает он над собой наличие неба, с которым стоит соотносить свою жизнь. В зале собраний муниципалитета нам предъявлена величайшая минималистская скульптура – кубометры нашего общего воздуха: что мы решим, то в нем и будет, тем и станем дышать. Для принятия решений о жизни фабричного поселка Аалто создает условия столь же роскошные, сколь в древности требовались для высших церемоний (не случайно проект свой Аалто назвал «Курия» в честь римской курии Юлия, где заседал Сенат и хранилась статуя богини Победы). В зале установлен великолепный стол, а перед ним тремя рядами по семь стоят низкие кресла из драгоценной карельской березы, перетянутой черной кожей, каждое со своим черным столиком, а за ними еще три ряда, точнее, три скамьи золотистой лакированной березы, широкие, как из викинговской ладьи. И впереди над президиумом под потолком гобелен с изображением карты Сяюнятсало с прилегающими островками, а справа на той же стене у небольшого окошка в нише-алтарике картина Фернана Леже, написанная специально для сяюнятсальцев.

Аалто рассказал Леже об этой рабочей общине, присовокупив, что большинство в муниципальном совете – коммунисты. Леже сразу предложил сделать живопись, и Аалто специально заложил под нее нишу. Любопытный коммерческий нюанс: Леже по контракту с галерейщиком не имел права дарить свои картины, и для Сяюнятсало назначена была минимальная цена – 200 000 финских марок, или около 865 долларов. Отцы города отказались «за этот мусор» отдавать такие деньги, и Аалто пришлось самому заплатить за картину. Вообще были ли общинники, оказавшиеся внезапно обладателями сокровища, счастливы? В начале, разумеется, нет: