За синими горами (СИ) - Алина Борисова

— Дать. Тебе. Сможет и начальство. Вот только едва ли премию за героическую поимку живого вампира, — отмахнувшись от его глупой шутки, начинаю развивать свою мысль. — Поскольку живой ты ее не довезешь. Эта сеть рассчитана на взрослую особь, верно? И должна по максимуму вытянуть из нее энергию. А вы поймали подростка, несовершеннолетнюю девочку, едва вышедшую из детского возраста. У нее энергии меньше в разы. Вы ж угробите ее вашей сетью! Ну свяжите ей этими тросами руки. Ноги, если так ее боитесь. Она ж уже не дышит, вы труп доставите! Какие с трупа показания? А наивный подросток рассказать сможет много. Вам разве не нужна информация?

Он вздыхает, глядя на меня с сожалением.

— Информация нам, конечно, нужна. Вот только, детка, у тебя-то она откуда? Ты даже не понимаешь сейчас, что это она внушила тебе эти мысли, это она говорит сейчас через тебя, пытаясь спастись. Ну подумай сама, откуда тебе знать ее возраст или особенности энергетического воздействия нашей ловушки? А главное, ты попробуй сама подумать: тебя только что вытащили из смертельных объятий вампира — вампира! — а ты рассуждаешь об этом, как будто ты в парке с мамой гуляла.

— Может, вся проблема в том, что вы забыли спросить меня, кто я и откуда? Такие сильные, смелые, уверенные, что все знаете. А я родилась и всю жизнь прожила там, где вампиршу не именуют тварью, а обращаются к ней «Великая» или «светлейшая».

— «Светлейшая вампирша», а-ха-ха-ха, — загоготал сидящий рядом со мной мальчишка, самый младший, пожалуй, из этой братии.

— Я не смеюсь над вашими традициями, почему вы позволяете себе смеяться над моими? — оборачиваюсь к нему.

— Детка, ты же не хочешь сказать, что прилетела к нам из-за гор? — подает голос командир.

— Именно это я, кажется, и говорю. Или ты полагаешь, что язык вампиров я выучила мгновенно и под внушением? Зачем бы мне эти знания перед смертью? — Молчит, глядя несколько ошарашено. Сразу, видно, в голову не пришло. А я продолжаю. — Я выросла там, где вампиров никто не боится. Просто потому, что все знают, далеко не каждые объятья вампира — смертельные. Я четыре года знакома с отцом этой девочки, два последних — провела в его доме. За это время у меня была возможность выучить возраст и родственные связи всех живущих в доме вампиров.

— И в каком же качестве ты жила в доме ее отца? — нет, он еще не поверил, но уже заинтересовался.

— А ты догадайся! — буравлю его взглядом.

— Бред, — качает он головой, словно пытаясь стряхнуть наваждение. — Ты бы не выдержала столько.

— Стандартный срок пять лет. Потом либо убивают, либо отпускают. Причем убивают, в основном, если мозг не выдерживает их постоянного воздействия, и человек начинает сходить с ума.

— Тебя значит, отпустили. Не далековато? — еще одна усмешка.

— Меня подарили, — я все так же не отвожу взгляда от его лица. И все так же убийственно серьезна. — Милому дядюшке этого милого семейства. Он, правда, оказался вовсе не так уж мил. Даже кровь мою всего разок и попробовал. У него, в основном, другие были интересы. Показать?

— Да нет, не стоит, — под моим напором он явно стушевался.

— А что так? Только что «дать» требовал. Так могу дать, мне не жалко. Посмотреть. Здесь, правда, темновато. Ну так ты фонарик-то не потерял, наверно. Подсветишь, — и прежде, чем он соображает как-то среагировать, скидываю куртку, встаю и разворачиваюсь к нему спиной. Машину трясет, поэтому упираюсь одной коленкой в скамейку, на которой только что сидела. И поднимаю свитер.

Дальше пауза. Потом долгая матерная рулада. Судя по отсветам на брезенте, фонарик он все же достал. Судя по наклонившимся вперед моим ближайшим соседям, обнаженка заинтересовала всех. Даже, если демонстрировали только спину.

Резко опускаю свитер и сажусь, дабы паузу не затягивать.

— Так вот с дядюшкой, — продолжаю рассказ, — я не протянула бы и года. Больше скажу, он и сам тянуть не собирался, дату смерти мне уже назначил. А вот эта девочка — указываю на Ясмину, — меня спасла. Потому что она, возможно, единственная нормальная там осталась из них из всех, — и слезы к глазам подступают отнюдь не наигранные. — Рискнула своим положением, отношением родственников, и меня из этой бездны вытащила. А вы — такие взрослые и умные — ее приговорили к смерти. Не глядя. Не спрашивая. Не слушая. Не просто «ни за что». За спасение человеческой жизни.

— Разберемся, — обещает тот, что сидит рядом с командиром. — Вот на место приедем, и разберемся.

— Она не доживет! — так и рвущееся с языка «идиот» все же проглатываю, но судя по взгляду командира, он его в моих глазах прочел.

— Ладно, помоги, надо глянуть, что там, — бросает он своему соседу и опускается на корточки.

— Леха…

— Помоги, я сказал.

Мешок снимают. Ясмина лежит неподвижно, закатив глаза и даже, кажется, не дыша. Лишь пальцы сложенных на животе рук отчаянно цепляются за одежду на боках, сжимая ее, словно тисками, видимо, чтоб даже у бессознательной не разжались.

Доблестные воины осматривают ее невероятно пристально. Даже осмеливаются прощупать пульс. Только бы не догадались, что моя «девочка-подросток» сама глубоко беременна, слишком уж руки ее красноречивы!..

Нет, не поняли. И, вроде, поверили, что умирает. Сеть сняли. Медленно, осторожно, спутав ей тросами этой сети руки и ноги и оставив сеть лежать вдоль ее тела. Ясмина вздохнула — хрипло и глубоко, и чуть приоткрыла глаза.

— Только попробуй… — угрожающе начал командир, который, как выясняется, Леха.

Сползаю к ней на пол, благо на этот раз никто не удерживает.

— Яся, — зову, не обращая ни на кого внимания, — Яся, как ты? — по-человечески зову, чтоб не испугались «неведомой речи», не запретили нам разговаривать.

— Держу… — еле слышный ответ. И можно поверить, что не хватило сил договорить. И не понять, что она сейчас не о себе.

Чуть перемещаюсь и кладу ее голову себе на колени.

— Ты держись, маленькая. Ты только держись, — провожу пальцами по ее кисти, чуть касаюсь кольца на среднем пальце, внимательно вглядываясь при этом в Ясино лицо. Ясмина прикрывает глаза. Да, он знает, и он придет. И, в отличие от нас, уже не будет столь беспечен. И не позволит сестре погибнуть. Нам бы только дождаться.

Их база оказалась в городе. На окраине, но не на ближайшей. И пока мы ехали через город, я пыталась разглядеть хоть что-то, глядя поверх заднего борта кузова, единственного, не занавешенного брезентом. Однако, поскольку сидела я на днище и в глубине, видно было немного. Проплывали кроны деревьев и крыши домов, фонари, какие-то вывески. Вывески были неуловимо чужими, чуждыми, хотя прочесть их труда не составляло. Местные не пользовались целым рядом букв нашего алфавита, а какие-то писали иначе, однако с этим я разобралась еще дома, штудируя полученную от Анхена книгу. Непривычно иным был шрифт, сама манера оформления вывесок, табличек, автобусных остановок. Другое. Все, вроде, такое же — но другое.