Заговоренный меч - Ильяс Есенберлин

— Тысячу лет живи, славный лучник Жахан!

— Это орлица!

— Славна казашка, родившая тебя!

— Честь нашу отстояла ты перед всей степью!

Люди сняли девушку с коня и, словно статую предка, понесли в круг гостей. Косы Жахан волочились по земле, а ресницы опустились, как тогда, у синего озера, еще раз пронзив сердце молодого султана Джаныбека.

А на следующий день он увидел, как объезжала она дикого коня. На громадного косматого зверя был похож конь, и кровавый огонь горел в его глазах. Но только девушка притянула его куруком и вскочила ему на спину, как конь успокоился и лишь косил глазом в сторону непонятного седока…

Они так и не сказали друг другу ни единого слова. Но по возвращении в Улытау Джаныбек послал к ней сватов и вскоре ввел ее в белую юрту в качестве третьей жены. Четырнадцать лет было ей тогда. Он по-хозяйски, как привык уже это делать с другими женами, намотал ее чудесные косы себе на руку и ласково коснулся ее тела. Она сидела, словно каменная.

— Я женился на тебе, потому что люблю тебя! — сказал он ей, и это было правдой.

Она покосилась на него и повела плечом:

— Почему же вы ни разу не говорили со мной об этом?.. Может быть, есть у меня свой Меджнун, как был когда-то у прекрасной Лейли!..

Кровь ударила ему в голову, и он закричал в гневе:

— Вот сейчас мы и проверим!

И вдруг он опустил руки. В полутьме юрты увидел, что она улыбается.

— Пища, которую лакала собака, делается несъедобной?!

С жесткой насмешкой сказала она ему слова пословицы, которую он чуть было не сказал ей сам. Принято было в степи возвращать с позором родителям порченую невесту. Но он уже знал, что так это или не так, а все равно он любит ее и не променяет на сто тысяч девственниц.

— Ну а если я чиста, как молоко моей матери… Если так, то выполните мое единственное желание?

— Выполню!

Он не сказал это, а выдохнул. Она посмотрела ему в глаза:

— Когда родится у меня сын, возьми в атеке ему джигита из нашего аула по имени Хасен!..

Но он уже не слушал ее. Как два черных озера были ее глаза, тоньше тростника стан, белее лебединых крыльев руки…

Первым, кого увидел хан Джаныбек, войдя в гигантскую спаренную юрту своей жены Жахан-бике, был постаревший уже джигит Хасен — атеке его сына Касыма. Хан вспомнил свои сомнения в отношении этого человека в первые дни своего супружества и внутренне усмехнулся. Он тогда не сразу понял, в чем дело. Уходя в чужой род, казахская девушка хочет видеть возле себя друга детства — одноплеменника, готового на все для нее. У каждой красивой девушки есть такой верный воздыхатель, который настолько беззаветно любит ее, что с радостью воспитывает ее детей от другого мужчины. Он приносит в жертву ей всю свою жизнь, довольствуясь тем, что каждый день видит ее. Нет на земле более преданного человека, и все относящееся к ней для него священно.

Так всегда было в степи, и девушки принимали эту великую жертву как должное.

Джаныбек прошел на свое место и улегся на бок, подмяв прохладные пуховые подушки, крытые плюшем. Спиной он оперся на сложенные горкой шелковые стеганые одеяла. Жахан-бике принесла ему кумыс в плоской чаше, налила из нее большую серебряную пиалу и села пониже мужа. Медленными плавными движениями оживляла она напиток, источавший аромат полыни и степных цветов. Бегали по стенам юрты солнечные блики от серебряного половника.

— Как вы спали, мой повелитель-хан?

Снова стрелы впились в его сердце. Нескрываемая ирония была в голосе Жахан-бике. Она-то уж, несомненно, знала, что ночь он провел в юрте красавицы Жанбике из семьи Акжол-бия. По мрачному виду атеке Хасена Джаныбек, едва войдя в юрту, понял, что здесь все известно. Честный Хасен отвернулся от него, потому что ревновал вместе со своей госпожой…

А хан Джаныбек действительно был виноват перед Жахан-бике. В прошлом году он взял себе седьмую жену — пятнадцатилетнюю Жанбике и, как водится, начал пропускать негласно установленные дни посещений других жен — всех, кроме Жахан-бике. Вчера впервые в положенный для Жахан-бике день он не пришел к ней…

— Говорят, Жанбике-токал хорошо стелет постель, — тихо сказала Жахан, продолжая переливать кумыс. — У нее перины мягче, чем у нас, бедных. Ничего не поделаешь!..

И она притворно вздохнула. Вслед за ней вздохнул и Джаныбек. Он подумал, что все же куда легче сплотить в единое ханство двадцать восемь беспокойных казахских родов, чем образовать дружную семью из семерых жен. Скандал, который могла в любой, самый неудобный момент поднять одна из них, равнялся скандалу в целом жузе. Только одна его жена, никогда не участвовала в семейных склоках, и это была Жахан. Неужели и ее не миновала эта болезнь?..

Хан Джаныбек завозился на подушках и попытался перевести разговор в другое русло.

— Вели-ка позвать Касыма! — сказал он.

Жахан лукаво улыбнулась, посмотрела ему в глаза:

— Вместе с нашим Хасеном?

Она так произнесла это слово «нашим», что хан чуть было не подскочил на своем мягком ложе. Ему показалось на миг, что обнаженное сердце его царапнула кошка.

— Да… да, вели его тоже позвать… Но ведь он только что был здесь…

— Неужели ты заметил его, мой повелитель-хан?

От такой наглости Джаныбек даже открыл рот.

— Он же только сейчас был здесь! — повысил он голос.

— А я что-то не заметила!

С притворным равнодушием сказала это Жахан-бике и пошла к двери своей особенной походкой. Ни у одной из женщин не видел Джаныбек такой походки. И глаза ее были что-то больно веселые.

— Абен… Абе-ен! — позвала она нукера-туленгута. — Абен… Пусть позовут султана Касыма. Высокий хан хочет видеть его… И моего Хасена не забудь позвать, Абен!

«Опять „моего“ Хасена!» — отметил про себя хан и нахмурился пуще прежнего. Но, когда она вернулась — светлая, сияющая, он невольно протянул ей пиалу:

— Твой кумыс сладок, Жахан… Налей-ка еще!

Она взяла пиалу, чуть-чуть коснувшись пальцами его ладони, и дрожь прошла по телу Джаныбека, как когда-то в ночном. Все подозрения пошли прахом…

Жахан слегка оттолкнула Джаныбека, деловито вяза прокопченный кожаный бурдюк, полный свежего кумыса.

— Этот бурдюк мне наши кереи закоптили и подарили… Специально для тебя!..

Джаныбек счастливо заулыбался:

— Только ты знаешь, что мне нужно!

Пришел султан Касым. Поприветствовав, как положено, отца-хана, он скромно уселся по правую руку от Джаныбека. Покосившись на сына, хан посмотрел на жену. «Точь-в-точь мать!» — подумал он. — Зато нос и подбородок наши, аргынские. И усы мои!"

— А где же этот растеряха Хасен? — уже с досадой спросила Жахан-бике. — Ему же велено было с тобой прийти!..

Джаныбек не выдержал и рассмеялся.

Молча, втроем, пили они кумыс, и Касым с удивлением поглядывал на отца. Он знал, что просто так не станет приглашать его хан.

— Да, я не просто так позвал тебя, султан Касым! — сказал Джаныбек, отвечая на его мысли.

— Какое же дело предстоит мне, мой повелитель-хан? — с готовностью откликнулся Касым.

— До дел еще не дошло время. — Джаныбек помолчал. — И все же юрту ставят загодя, а не во время бури, когда ветер рвет из рук кошму… Мне нужно посоветоваться с тобой, султан!

— Ваша правда, мой повелитель-хан. Намокшую кошму уже не натянешь на юрту!

— Так слушай, мой сын, и помни, что тебе продолжать начатое мной… по-видимому, ты и сам уже знаешь, что надвигается решительная схватка. Абулхаир не дремлет. Что ни день захватывают его лазутчиков в наших аулах. Значит, есть люди, к которым приезжают они… Да, не все у нас довольны моим правлением. Но хотят эти люди или нет, а воевать придется. Не так уж мы слабы сейчас, чтобы не постоять за себя против Абулхаира. Он нас боится больше, чем мы его!..

— Со дня отделения мы все готовимся к войне с ним, отец. Так что это не будет неожиданностью для людей. Лучшие из джигитов давно уже готовы и ждут только вашего слова!..

— Да, с Абулхаиром все ясно… Но разве только оттуда грозят нам враги? У такого большого государства, как наше, враги со всех сторон. Разве Казань, Астархань, Крым, ногайлинские бии не готовы что ни день ворваться в нашу степь? А с востока разве не шипит черная богдыханская гидра? Ойротский контайчи лишь ее язычок. А она выжидает удобного момента, чтобы разинуть свою смрадную пасть… Словно далекие волны грохочут в мире, готовясь потопом хлынуть в нашу степь. Мы не будем выжидать и ударим туда, откуда прежде всего следует ждать нападения!..

— Ты хочешь спросить меня, отец, нужно ли первым выпустить стрелу в волка?

— Да, об этом я и хотел посоветоваться с тобой.

— Мне думается, что с волком и говорить следует по-волчьи. Вряд ли он понимает другой язык. Да и мы ведь не жалкие сайгаки. Но не мешало бы тебе, помимо меня, поговорить с Камбаром, с Бурундуком. Каждый какие-то вещи знает лучше другого. А начиная такую войну, следует все предусмотреть. Ведь с умом можно победить не только волка, но и яростного льва!..