Мишень для Слепого - Андрей Воронин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сиверов выругался. На каком же этаже искать теперь генерала? Если учесть, что, судя по звуку, лифт пошел вниз не с одиннадцатого и не с двенадцатого, а стоял до этого повыше, на выбор оставалось этажа два-три. Не много, но все же…
«Неразрешимых задач не существует», – сказал себе Глеб и сбежал по лестнице вниз.
Лифт как раз остановился, и из него вышла дама с собачкой. Можно было спросить у нее, с какого этажа она ехала, но такой идиотский вопрос вызвал бы лишь недоумение и ненужные подозрения.
Сиверов спокойно вошел в кабину, нажал кнопку верхнего этажа и, лишь только загремели створки дверей, посмотрел на секундную стрелку своего хронометра. Кабина плавно понесла его вверх. Стрелка бежала, проходя деление за делением. Тринадцатый этаж – время еще не вышло… Четырнадцатый – тоже рано… Пятнадцатый… Шестнадцатый – наконец стрелка достигла нужной отметки. Створки открылись. Сиверов оказался на площадке последнего этажа, довольно чистой. Как-никак сюда поднимались только жильцы и редкие гости – никакого «транзита».
Четыре квартиры. За дверью которой из них скрылся генерал Разумовский, Глеб понял секунд через десять. Если он слышал мелодичную трель звонка, значит, дверь не двойная да еще вдобавок неплотно подогнанная. Две квартиры отпадали сразу: их двери больше напоминали не вход в жилище, а фасады банковских сейфов. Оставалось еще две. Но в двери ближайшей из них был врезан только один замок, а Глеб явственно слышал щелчки двух.
«Кажется, вычислил!»
Глеб постоял немного возле лифта, прислушиваясь.
В квартире негромко разговаривали. Из-за двери квартиры, в которую пришел генерал, на площадку просачивались запахи жареной картошки и свежеприготовленного кофе. Естественно, подойдя к двери вплотную, можно было бы расслышать и отдельные слова, вникнуть в суть разговора. Но рисковать не стоило: в трех дверях из четырех были вмонтированы глазки.
Сиверов поднялся на технический этаж и отмычкой вскрыл люк, ведущий на крышу.
В кармане куртки у Глеба лежал стандартный набор подслушивающей аппаратуры, которой снабдил его генерал Потапчук. На поролоне в пластмассовой коробочке покоились свернутые проводки, на конце которых болтался чувствительный микрофон, миниатюрные наушники, микроусилитель, несколько миниатюрных микрофончиков с тонкими булавками. Такие можно втыкать в мягкую мебель, в ковры, в одежду. Вероятность их обнаружения чрезвычайно мала. Питания хватает на несколько дней, а булавка устроена так, что воткнутую ее очень трудно извлечь из-за зазубринки, цепляющейся за нитки наподобие острия рыболовного крючка.
Быстро размотав проводок с микрофоном, Сиверов подошел к вентиляционной шахте. Оттуда тоже пахло жареной картошкой и кофе.
«Ну конечно же, где им еще быть. Сидят себе на кухне, небось, попивают кофе, бутылочка на столе…»
Глеб надел на голову наушники, щелкнул переключателем и начал медленно опускать микрофон в асбестоцементную трубу, проходящую по вентиляционному каналу. Пока в наушниках Сиверов слышал лишь шум несущегося по вентиляционному каналу воздуха да громкие щелчки – это микрофон, раскачиваясь, касался стенок вентиляционной шахты. Когда же он опустил микрофон на глубину двух метров, то услышал и голоса: мужской, принадлежавший генералу Разумовскому, и женский. Судя по всему, Петр Павлович свой выходной день решил посвятить развлечениям. Досадно. В такой ситуации много не нашпионишь.
«Хотя… – задумался Сиверов. – Оно может повернуться и по-другому. Временами человек бывает откровенен с любовницей. Конечно же, не говорит ей всего открыто, но дразнит намеками. Но и по таким намекам, если располагать некоторой информацией, можно составить цельную картину».
– Давай по второй выпьем? – услышал Сиверов голос генерала Разумовского.
И тут же представил себе, как тот сидит за пластиковым кухонным столом с пятидесятиграммовой рюмкой в руках и игриво поглядывает на свою любовницу.
Послышалось бульканье разливаемой водки.
«Точно, пятидесятиграммовые рюмки, – подумал Глеб, – иначе булькало бы дольше».
– Вы, Петр Павлович, меня совсем споите…
Теперь Глеб представил себе и женщину: молодая, симпатичная, довольно пухлая. Похоже, что не проститутка, но и не чуждающаяся радостей земных.
– За тебя, Наташенька!
Раздался звон хрусталя.
– Я ждала вас раньше, Петр Павлович.
Сиверов опустился на корточки, сдул с затвердевшего на холодном воздухе битума пыль и сел, прислонившись к вентиляционной трубе.
«Ты тут шашни разводишь, – думал о генерале Глеб, – и не знаешь, кому своим счастьем обязан. Не я, так черта с два оторвался бы ты от своей охраны! А мне кажется, выдавать этот адресок кому бы то ни было в твои планы не входило. И не только потому, что ты боишься просветить собственную жену».
Теперь в наушниках слышались шорохи, и Сиверов четко отделял их друг от друга. Одни звучали тогда, когда микрофон прикасался к стенке трубы, другие имели иное происхождение – рука Разумовского скользила по колготкам женщины…
* * *– Ну как ты живешь без меня? – поинтересовался Разумовский. Он откинул полы Наташиного халата.
– Без вас – никак.
– Никак или ни с кем? – хохотнул Петр Павлович.
– Да погодите, погодите… – Наташа сжимала бедра, желая подзадорить генерала.
– Тебе что, не нравится? – Разумовский забирался рукой поглубже, ощущая, насколько теплее здесь ноги женщины.
– Что вы, как это может не нравиться! Но картошка сгорит.
– Ах, да, давай ее сюда. Страшно голоден.
– Я же знаю, сперва поесть надо, сил тогда больше будет.
– И рюмочку пропустить.
– Нет, мне достаточно.
* * *Сиверов подытожил то, что успел узнать к этому времени: у Разумовского есть любовница по имени Наташа, которую он тщательно скрывает не только от своей жены, но и от своего начальства. Ничего удивительного, что скрывает: боится, что женщину попробуют использовать против него. Ей лет двадцать пять. Судя по тону, которым она разговаривает с Разумовским, она сильно зависит от него. По всей видимости, она у генерала на содержании. Немного, но и немало, если учесть, что для добычи этих сведений понадобилось не более получаса.
Теперь слышимость стала лучше, исчез звуковой фон – шипение жарящейся картошки. Убирая целые частотные диапазоны. Сиверов достиг того, что стал различать возбужденное дыхание женщины и посапывание генерала.
«Наверное, спешит куда-нибудь, – подумал Сиверов, – если намеревается трахнуть ее прямо на кухне, под жареную картошечку… Хотя мне приходилось встречать всяких. Один полковник ФСБ даже с женой занимался любовью исключительно в автомобиле, иначе он не возбуждался. Может, Разумовский тоже в какой-то мере извращенец?»
* * *Петр Павлович тем временем цеплял на вилку жареную картошку, чуть отдававшую хорошо пропеченным чесноком, и отправлял ее себе в рот. При этом его левая ладонь уже добралась до заветного места. Но мешали колготки – прочные, эластичные, подаренные им собственноручно. Продолжая есть, Разумовский подался вперед, и его пальцы потянули вниз резинку колготок, а вместе с ней и резинку трусиков.
– Петр Павлович, вы бы доели вначале, – пробормотала женщина, опуская в смущении глаза.
Но она знала, это смущение пройдет, как только она заведется как следует. Так было всегда. Генерал приезжал обычно днем и никогда не завешивал шторы, укладывая ее в постель при полном освещении. А она очень стеснялась своей наготы. Но потом забывала обо всем.
Правда, ей приходилось воображать на месте Петра Павловича более молодого и более привлекательного мужчину…
– Ну что вы… Что вы… – она схватила генерала Разумовского за запястье.
Тот, посмеиваясь, свободной рукой налил водку в рюмки.
– Давай за удачу выпьем! Ты на меня не в обиде?
– За что?
– Может, тебе не так удобно жить здесь, как на старой квартире?
– Мне грех жаловаться…
– Грех, грех!
К картошке Разумовский потерял всякий интерес.
Да и Наташу окончательно покинула неловкость…
* * *Глеб, сидя на крыше шестнадцатиэтажного дома, продуваемый всеми ветрами, морщился от звуков, несшихся из наушников, и проклинал специфику своей работы.
«Черт знает чем приходится заниматься! Информации собрал с гулькин нос, а ощущение такое, будто в дерьме извозился…»
Сиверов услышал звон разбиваемой посуды.
– Вы тарелку на пол опрокинули!
– Хрен с ней!
– Я сейчас уберу.
– Погоди, не время. Иди сюда, на колени садись…
Звякала пряжка ремня, шумно дышал генерал, постанывала Наташа.
Глеб был готов сорвать наушники.
Наконец в наушниках послышался вздох облегчения – сперва мужской, а потом женский.
«Скорее всего, притворный, – чисто машинально отметил Сиверов. – Обычно женщина или кончает раньше, или не кончает вовсе».
