К своей звезде - Аркадий Пинчук

– Идите, переодевайтесь, – и, стоя у выхода, каждого сопроводил шлепком по плечу.

Летчики не торопились. Почти у всех находились какие-то причины для задержки. Одни топтались возле вышки, заглядывая по очереди в комнату диспетчера, другие вдруг начали жадно допивать газировку из сифонов, заготовленных на ночные полеты, третьи просто тянули волынку. Все надеялись – а вдруг вот-вот звякнет телефон и скажут: жив Новиков! Вот тогда и домой не грех. Но диспетчер пожимал плечами, а все телефонные аппараты зловеще молчали.

…В машине ехали молча. Говорить было не о чем.

– Стукните там, – попросил сидевший у заднего борта Руслан Горелов.

Кто-то ударил кулаком по кабине, и тяжелый «КРАЗ» мягко притормозил возле гарнизонного универмага. Никто, как обычно, не пошутил Руслану вслед.

Он по привычке завернул к гастроному, но магазин был закрыт. Руслан посмотрел на часы. Все верно – половина одиннадцатого. Хоть и белая, но все-таки ночь. Всегда оживленный бульвар был по-будничному пуст. В душе у Руслана осталось смешанное чувство. С одной стороны, он понимал, что виноват перед Лизой, а с другой – не мог преодолеть вдруг подкатившего безразличия.

Выйдя из лифта, он потянулся к кнопке звонка – хотелось, чтобы дверь открыла Лиза, но передумал, достал ключи и тихо вошел в затемненную прихожую. В комнате скрипнул диван и зажегся свет. Лиза вышла в помятом платье, с припухшими глазами. Она заснула на диване не раздеваясь и не расстилая постели.

– Нашли? – спросила она.

– Пока нет, – ответил Руслан.

– Тебе письмо, – Лиза кивнула на стол, где белел конверт, и пошла в ванную.

Руслан торопливо расшнуровал ботинки и, не спуская взгляда с конверта, подошел к столу. Нервно вскрыл заклейку, пробежал глазами по строчкам. «Вот и свершилось», – подумал радостно. Совсем недавно он видел себя во сне взлетающим со стальной палубы. Физически чувствовал, как вспухает его машина на раскаленном потоке газов, как, набрав безопасную высоту, соскальзывает с этой зыбкой опоры в горизонтальный полет и мощный крейсер с его палубой, надстройкой, антеннами и прочими сооружениями на глазах тает и становится махонькой лодочкой в бескрайней стихии океана.

И – здравствуйте-пожалуйте – сон в руку.

– Лиза! – крикнул он радостно и вбежал в ванную. Лиза при его появлении стыдливо закрыла руками грудь. «Будто я чужой», – безобидно подумал Руслан и протянул ей письмо. – Меня зовут в морскую авиацию! Вот, вспомнили!

– Ну и что? – холодно спросила Лиза.

– Как что? – удивился Руслан. – Я же во сне вижу, как летаю над морем. А тут вот, – он ударил согнутыми пальцами по листу, – одно мое слово – и сон свершился. Ты что, не понимаешь, что это значит?

– Я не понимаю, чему ты радуешься?

– Ладно, – великодушно махнул рукой Руслан и вышел из ванной. Он еще и еще раз перечитал письмо, несколько раз перегнул и вложил в конверт.

– В тундру не надо будет лететь, глупая, – сказал он Лизе, когда она вышла, одевшись в домашний халат.

– Не глупее тебя, – спокойно ответила Лиза.

Руслан сник, полагая, что такая реакция – результат ссоры. Ведь он не раз и не два рассказывал ей о противолодочном крейсере, о романтике полета над океаном, о традициях морской авиации. Слушала! С разинутым ртом. А тут – будто ее не касается.

– Будешь ужинать? – спросила она из кухни, звякая чашками.

– Лиза, – он вошел к ней, взял за плечи и, почувствовав под руками напрягшееся тело, тряхнул ее. – Опомнись, Лиза. Мы не должны мучить друг друга.

– Опомнилась, помог.

– Мы же по-хорошему можем.

– Могли.

– Что изменилось, Лиза?

– Все.

– Неправда! Я люблю тебя. А если ты…

Лиза резко обернулась:

– Ты никогда не любил меня! Играл, как с куклой… А я живая!

Она в сердцах швырнула на стол нож, которым резала пирог, и вышла из кухни.

17

Когда Волкову доложили, что пропавший самолет обнаружен, он ответил категорично:

– Спуститесь до предельной высоты и убедитесь, действительно ли это самолет.

Через минуту вертолетчики передали по радио бортовой номер истребителя. Ошибка исключалась.

– Летчик?..

– В кабине, без признаков жизни.

– Можете на борт его взять?

– Самолет в болоте, приземлиться негде. Подъемными механизмами вертолет не оборудован.

Он тут же вызвал по радио СКП вертолетной эскадрильи и попросил срочно прислать специально оборудованный вертолет. Когда прибыл экипаж, обнаруживший место вынужденной посадки Новикова, Волков спросил командира – совсем юного капитана:

– Сможешь зависнуть метрах в двух?

– Смогу, – ответил капитан.

Волков отдал необходимые указания майору Пименову, взял санитарную сумку и пошел к вертолету.

– Летим, – сказал он летчику, – сам выпрыгну.

– Это очень опасно, товарищ подполковник, – засомневался молодой офицер.

– Может, ему эти секунды жизни стоить будут! – Волкова уже раздражала медлительность экипажа. – И давайте без разговоров, капитан. Я вам приказываю, а не прошу.

– Есть, – спокойно ответил летчик и полез в кабину.

Через несколько минут винтокрылая машина стремительно отделилась от земли, будто ее сдуло боковым ветром.

Ничего и никогда так Волкову не хотелось, как увидеть Новикова живым. За эти часы, пока с ним не было связи, он перебрал в памяти чуть ли не каждый день их совместной работы. Уже через неделю после прибытия в полк Новиков зашел к Волкову в кабинет. Тогда Волков еще был замом. И строго, как пацану, пригрозил:

– За саботаж партийных решений, Иван Дмитрич, можете строгача схватить. Это я вам обещаю.

– Я не политработник, я строевой летчик, – попытался отмахнуться Волков, но Новиков не отстал.

– Выступать перед личным составом должен каждый коммунист. А вы уже полгода готовитесь к лекции и никак не родите.

– Вот вы с пропагандистом и выступайте, – сорвался Волков, – а я другими заботами перегружен.

Буквально на второй день Волкова вызвали на заседание парткома. На повестке дня стояло персональное дело коммуниста Волкова. Иван Дмитрич вскипел. По дороге в партком он поносил Новикова, не выбирая слов.

– Болтун, карьерист, выскочка, – искал он сочувствия среди других замов. – В небе пусть покажет стиль. А в кабинете все мастера командовать.

На парткоме Волков сидел хмурый и замкнутый. А секретарь все перечислял и перечислял, какие партийные поручения выполняют другие руководящие коммунисты полка. Этот список был внушительным, и только Волков выглядел вроде как беспартийным. Никто его не упрекал, никто ему ничем не грозил, просто шел разговор о том, почему каждому коммунисту-руководителю надо выступать перед личным составом, чувствовать пульс партийной организации, жить ее интересами.

– Есть предложение, – сказал в заключение Новиков, – ограничиться приглашением Ивана Дмитриевича на заседание парткома.

Лекция, которую потом подготовил Волков, называлась «За барьером барьер». Выступая с нею и перед солдатами и перед офицерами, Волков гордился собой. Все-таки лекцию полностью сочинил сам, вернее, она была написана его летной биографией. На своем веку он прошел через все типы реактивных самолетов, хотя начинал в летном клубе на винтомоторном ЯКе. У него было что сказать, было чем поделиться, и эти выступления приносили ему тихую радость, о которой Волков говорил одной только Маше.

На летно-тактических учениях он ни за кем так придирчиво не следил, как за Новиковым. Точил его червь, уже и фраза была заготовлена: «В кабинете, Сергей Петрович, у вас лучше получается». Однако Новиков не дал ему повода для этих слов. И он на разборе признался: «У замполита есть чему учиться не только на земле».

Однажды они схватились на комиссии по распределению жилья. Волков считал, что в первую очередь надо обеспечивать летный состав, и подготовил список новоселов исходя из своей позиции. Новиков высказался за то, чтобы одну из квартир отдать технику ТЭЧ старшему лейтенанту Ширинскому. На запальчивую речь Волкова Новиков ответил предложением: съездить и посмотреть, как живет Ширинский.

– Мне это ни к чему, Сергей Петрович, – воспротивился Волков.

– Тебе это положено по уставу – знать нужды своих подчиненных, – парировал Новиков.

– Съездите вместе, – сказал Чиж, – потом и решение примем.

В тот же вечер они зашли в дом, где жил Ширинский. В одной комнате площадью в двадцать квадратных метров жило четыре человека. Ширинский с женой, мать его и взрослая дочь – десятиклассница. На столе сразу появилось варенье, электрический самовар, свежие пироги, никто ни на что не жаловался, но Волков все понял: эти перегородки из книжных шкафов напоминали ему фиговые листочки на древнегреческих скульптурах.

– Опять ты меня, как слепого кутенка, Сергей Петрович, – сказал Волков, когда они вышли из дома.