К своей звезде - Аркадий Пинчук

Так ей думалось. Но не устраивала ее синица, добровольно садившаяся в руку, ей хотелось достать журавля с неба.

И вот сегодня, в разговоре с Ниной, Кате показалось, что возможность такая как никогда близка. У нее в руках адрес, она немедленно поедет к нему. Катя верила в удачу. Она с трудом не показала своей радости Нине. Она чувствовала: идет праздник и на ее улицу.

Ее уже давно не мучила совесть за ту вероломную цензуру, которую она изощренно осуществляла в течение нескольких месяцев десять лет назад. Даже будучи больной, с сорокаградусной температурой, она все равно каждый день шла на почту за письмами, чтобы ни один конверт от Ефимова не проскочил к адресату. Рвала его послания не читая, сжигала их в печке, и долго перемешивала железным прутом золу.

Все это потом забылось, поросло быльем. И только постоянной была тихая ненависть к Нине, к ее счастливой удачливости. Но правда должна быть, должна! Пусть через десять лет, но она восторжествует.

Прохлада невской воды остудила ноги, тень гранитного парапета закрывала голову, и Катя, бездумно созерцая противоположный берег, постепенно успокаивалась. За спиной гудели машины, сворачивающие с моста Лейтенанта Шмидта, громыхали на стыках трамваи, какие-то желторотые юнцы, стоявшие на верхней ступеньке спуска, плоско острили по ее адресу, а Катя смотрела на тот берег, на дом, который ей однажды приснился, и почти верила, что не за горами день, когда она не во сне, а наяву войдет в этот дом в длинном белом платье, крепко держась за руку Феди Ефимова.

– Мария Романовна, – в трубке звучал взволнованный голос, – извините, ради бога, за беспокойство, может вы что-нибудь слышали?

– Кто это? – не поняла Маша.

– Пименова я. Звоню вам по просьбе наших женщин. Говорят: «Ты женсовет, ты и узнавай». Что у них в полку случилось? Вы не знаете?

– Ничего не знаю.

– Не звонил Иван Дмитриевич?

– Никогда днем не звонит. Он что, вам звонил?

– Да нет, летать давно перестали, а домой не идут. И все телефоны молчат. Дежурному позвонила, говорит, все в порядке. А бабы чувствуют, их не проведешь.

– Вы успокойте там всех, – как можно мягче сказала Маша. – Я бы давно знала. Поверьте.

– Спасибо, – ответила после некоторого молчания трубка. – Извините. – И побежали короткие гудки.

Маша надавила рычаг аппарата и тут же набрала телефон Волкова. В кабинете никого не было. Она позвонила дежурному по части, представилась, спросила, где командир. И тот, ничтоже сумняшеся, выложил:

– Не знаю. У нас тут не вернулся самолет…

Кровь ударила Маше в виски. Не дослушав до конца объяснение дежурного офицера, она бросила трубку на аппарат и, в чем стояла, выбежала на улицу.

Она никогда не размышляла, как ей лучше поступить в том или ином случае. Один был обет, на всю жизнь: поступать так, как хорошо ему. Ладится у Ивана – счастлива и она. Ее мать была всегда ей прекрасным примером. Она прошла с отцом через все его гарнизоны и всегда повторяла одно: «Его жизнь – моя жизнь. Он служит, я помогаю. Значит, оба служим. Не царю-батюшке, Родине служим». Она гордилась званием «жена офицера» и то же самое внушала дочери: «Выйдешь за офицера, про себя забудь. Вот тогда и почувствуешь, что такое счастье».

Когда Маша сказала матери, что решила выйти замуж за летчика, та заплакала.

– Жизнь у тебя будет нелегкой. Но поверь моему опыту: трудное счастье дороже ценится.

Вначале Маша пыталась совместить обязанности жены и дизайнера. До рождения сына она еще успевала и там, и там. Потом поняла, что, если долго сидеть на двух стульях, можно оказаться между ними, и, несмотря на медали ВДНХ, полностью переключилась на домашние заботы.

И хотя забот этих было не так уж много – Ивана и кормили, и одевали в части, – она находила для себя занятия, которые радовали Ивана. Ведь порадовать человека несложно. Надо только захотеть. Надо хотеть этого постоянно. И радость, как бумеранг, вернется к тебе.

Первая серьезная проблема вошла к ним в семью, когда подрос Геша. Парень нуждался в отцовском внимании, а Иван не мог его оказать в той степени, в какой считал нужным. И от этого нервничал.

– Не надо, – сказала Маша. – Ему нужны не слова твои. Ему твой пример нужен. Если о тебе будут говорить, что ты честный человек, хороший летчик, справедливый командир, – большего и не надо. Пошептаться с ним, пооткровенничать, удержать от глупостей – это и я смогу. Это пустяки. Он должен мужчиной расти. Он должен гордиться отцом. Вот это главное.

И то, что Гешка укатил, не посоветовавшись с отцом, Машу не пугало. Она уже видела: сын вырос на крепком стержне. Его не сломать. А если и совершит какую-нибудь глупость, то это только на пользу – поймет, что не такой он умный, как ему кажется. Поэтому к переживаниям Ивана относилась с легким юмором. Ей нравилось, когда он беззлобно ворчал, чертыхался. Выпустив пар, он всегда становился добрым и ласковым.

Сейчас на него свалилась тяжкая ноша. Новая техника, перелет на Север, предложение перейти на новую должность и самое тяжелое – ему предстояло принять решение, как быть с Чижом… А тут еще Гешка. В другой ситуации и не заметил бы своеволия сына, а тут…

Нет, с такой нагрузкой ему просто опасно подыматься в небо. Маша знает – там нужна светлая голова. А он полетел. И вот новость – не вернулся самолет. Конечно, это еще ничего не значит. Садились на других аэродромах, садились на грунт, катапультировались, блуждали по нескольку суток, возвращались, летают снова. В панику бросаться не надо, не вернулся – не значит…

Маша шла так быстро, что начала задыхаться Увидев такси, подняла руку.

– Куда? – спросил водитель. – У меня пассажир.

– На аэродром.

– Садитесь, по пути, – водитель был хмур. – Уже который рейс туда гоняю. А назад – порожняком. Что там стряслось у вас?

– Ничего, – сдержанно ответила Маша, садясь рядом с женщиной.

– Ничего, – хмыкнул таксист. – Уже весь город гудит, что летчик разбился, а вы думаете – секрет. Вон, видите, еще две спешат? Тоже туда. Не возражаете?

Он притормозил машину. Действительно, женщины бежали на аэродром. Маша где-то видела их лица, но вспомнить не могла. Наверняка знала – жены летчиков.

– Перед вами вез дамочку, так она точно знает, – продолжал водитель, – кто-то из начальства загудел, говорит.

Маша посмотрела на соседку. Эту женщину она видела впервые. Захотелось заговорить.

– Муж здесь служит?

– Друг детства, – ответила та и достала из сумочки сигареты и зажигалку. – Прошу.

Маша баловалась в институте, но после рождения сына сигарет в рот не брала. И была уверена – никогда не возьмет. Но вопреки здравому смыслу, она жадно схватила сигарету и так же жадно затянулась над сильным пламенем зажигалки. До головокружения. Позыв тошноты удержал от второй затяжки, но, как ни странно, она почувствовала облегчение.

– Спасибо, – поблагодарила соседку. – Меня зовут Марией Романовной.

– Катя.

– Я знаю почти всех летчиков.

– Ефимов.

– А-а… Я слышала что-то. Вы замужем?

– Нет, – сказала Катя. – Это вы слышали о моей подруге. Она сюда больше не приедет. Мне поручено сказать… В жизни мне всегда везло, чувствую, и тут меня ждет сюрприз. Наверняка Федя.

Маше показалось, что соседка с нечеловеческим усилием сдерживает себя, и она положила на ее руку свою ладонь.

– Полно. Все будет хорошо.

– Нет, нет, – зашептала Катя, – такое меня не обойдет. Бог, он видит. А на моей душе великий грех. Чем и когда искуплю – не знаю.

– Ну-ну, уже подъезжаем.

Когда машина свернула с дороги на асфальтовый аппендикс, упирающийся в кружево металлических ворот воинской части, Маша вздрогнула. На маленьком пятачке, закрытом густой вечерней тенью липы, неподвижно стояли женщины. Их было не менее двух десятков, но Маша сразу выхватила из толпы знакомые лица. На ее появление никто не отреагировал. Все смотрели на придавленный тишиной аэродром и молча чего-то ждали. Поддавшись общему настроению, остановилась в нерешительности и Маша.

Первое желание – расспросить – она легко сдержала. Вдруг им уже все известно и ее вопрос прозвучит нелепо? Если случилось серьезное, узнает и она. С такими новостями не торопятся. Если они в неведенье, то и спрашивать незачем. Надо набраться терпения и ждать. Стоять, как все, и смотреть на зеленое поле, на вышку, на дверь проходной. Когда-нибудь она откроется, кто-то выйдет и все скажет.

16

Сколько Маша простояла в этом напряженном ожидании, она не знала. Ей показалось, что Чиж вышел сразу, как только она почувствовала, что силы ее покидают, что еще секунда – и она закричит. А делать этого ей никак нельзя. Все потому и молчат, что молчит она.

Чиж улыбался и шел прямо на нее. И Маша на мгновенье поверила в праздник. Зачем бы он иначе улыбался? И смог ли улыбаться? Но уже в следующее мгновение она прочитала в глазах Чижа неотвратимую печаль и поняла: беда еще не миновала.